Осеннее равноденствие

После неистового ветра, который налетел внезапно и через несколько часов так же внезапно стих, словно поглощенный тьмою каштанов и сосен, глубокой ночью пошел дождь. Я встал из-за стола, поглядел в окно: в спальне Сары и Капитана еще горел свет. Это был настоящий ливень, он барабанил непрерывно, невозмутимо, не усиливаясь и не ослабевая, по листьям, стволам, камням, гнездам, кустам, невидимым тропинкам.

30 октября

Легенда о Море должна начинаться с дождя; но откуда пролиться этому дождю? Из какого скопления туч, и какого они должны быть цвета? Может быть, он теплый? И сделать ли так, чтобы первые лужи поблескивали на солнце, или надо, чтобы их рябило от ветра, а может быть, на них наползет туман? Первое свидание с затопленными землями, первые приливы с тех пор, как Луна начала крутиться вокруг Земли, форма первой волны — и об этом тоже я должен был рассказать в книге, которую так и не закончил.

Утром дождь все еще лил. Обширная, текучая водяная завеса протянулась между моим окном и черными намокшими соснами, каштанами со слежавшимися и гниющими остатками листвы.

Тропинка перед нашими домами тонула в грязи. Я увидел, как Капитан вышел из дома, площадка, где стоял его маленький голубой «форд», постепенно превращалась в громадную лужу, на ее поверхности колыхались листья, шишки, обломки веток, едва различимые тени сосен и кустов. Он посмотрел вверх: тучи становились все темнее, все тяжелее, а порывы ветра снова зашумели в соснах, стряхивая с них дождевые капли и иглы. Капитан сел в машину, попробовал завести мотор, провозился с этим несколько минут, но безуспешно.

Чуть позже я зашел к нему. И узнал, что он хотел бы уехать прямо сейчас, насовсем уехать из этого леса и вернуться в город.

Я не мог понять, в чем дело: то ли Капитан замечательно владел собой, то ли он успел поостыть: я ведь знал, что ночью они с Сарой крепко поругались.

Сара не выходила из своей комнаты, и я остался с Капитаном, не помню уж почему, как мы провели день — тоже не помню, помню только дождь, его нежданный, настырный стук в окна, его нескончаемый шелест в соснах. Я задавался вопросом, что это за вода низвергается на землю: оплодотворяющая влага или древнее орудие разрушения, способ стереть с лица земли?

День прошел скоро: темнота теперь отвесно падала с небесной вершины.

А дождь не знал удержу. Он разошелся, лил сильнее, то сыпал, то хлестал, то винтом крутился в воздухе. Из окна теперь было видно только воду, серо-белую, плотную, будто забродившую, грохочущую массу. Она обрушивалась на крыши, подоконники, верхушки деревьев, гнезда, голые ветки, пустые огороды, еще не облетевшие кусты, обломанный и засохший папоротник, уцелевший вереск, ставший теперь одного цвета с грязью.

31 октября

Сегодня море терзает какая-то взбалмошная сила, не имеющая определенного направления.

Ложбины на поверхности воды, длинные и чешуйчатые, встречаются, бегут дальше и пропадают, не сумев придать себе форму и ритмичное движение волны, не взяв курс на берег. Поэтому кипящая поверхность воды как бы сплошь в ямах и тупиках, словно проворные воздушные пальцы забавы ради то нажимали на нее, то задерживали ответное движение; от борьбы неведомых ветров все бушует, все вздымается, но это не волны, разве что немыслимой величины брызги в разных углах побережья, но никак уж не волны.

В жизни не видел такого ливня. На второй день тропинки превратились в сплошную грязь, в ложбинах, что поглубже, образовались лужи в десятки метров длиной, просто настоящие пруды, на их поверхности клонились бледные тени деревьев, крутились сухие веточки, шишки, прелые листья, пожелтевшие иголки. Вода переливалась через каменные ограды, на многих террасах закраины разбухли и осыпались, это грозило множеством обвалов. Над стеной напротив моего дома большая сосна балансировала на клубке обнажившихся корней, из-под которых оползла почва. Повсюду вокруг пригнулись к земле или сломались кусты и выросли грибы — я бы назвал их грибами, хотя у них не было шляпки, а одна только ножка: такие толстые пальцы молочной белизны.

Капитан даже не стал выходить, чтобы опять попытаться завести машину. Когда я зашел к нему, он дал мне полотенце — от дома до дома было несколько шагов, но дождь успел исхлестать мне лицо и руки, и воротник и рукава плаща совсем вымокли.

Бруно, глава общества охотников, пришел с группой местных жителей поговорить с нами. Капитан открыл им дверь; вместе с ними ворвались прелые листья, вода и грязь. На них были зеленые непромокаемые куртки, сапоги выше колена, каждый был с ружьем. Разговор начал Бруно, он рассказал, что дорогу к побережью завалило оползнем, что кабаны вышли из леса всем стадом и разорили два огорода на самом краю деревни, всего в нескольких шагах от домов.

Капитана все это поразило; он впал в какое-то тоскливое беспокойство и готов был уехать сию же минуту.

Он спросил, сколько времени потребуется, чтобы расчистить дорогу. И глава общества охотников молча указал на окно.

Дождь лил все сильнее, то сыпал, то хлестал, то винтом крутился в воздухе. А я глядел на это и думал: что же сталось с гнездами походного шелкопряда, с зеленой оболочкой каштанов, с последними золотыми листьями? Может ли этот дождь создавать картины? Или это потоп, который зальет, разрушит, уничтожит все вокруг?

— Если ливень не кончится, то я не знаю, что можно будет сделать. Тронешь — и все опять обваливается. А кабанов все прибывает, они оголодали, подходят уже к крайним домам в деревне, — ответил Бруно.

Капитан подал ему на подносе кофейник, чашку, банку с сахаром. Бруно поглядел на него с ленивой, словно бы насмешливой улыбкой, наполнил чашку до краев, и, когда он бросил туда ложку сахару, кофе перелился через край, тонкой струйкой потек по чашке, закапал на пол.

— Два огорода разорили.

— Чуть не в дома лезут, — подхватили два его приятеля, сидевшие рядом со своим кофе, один справа, другой слева от него, словно придворные короля.

— Пусть только сунутся, — сказал Бруно и тронул ружье, прислоненное к стене. Остальные расхохотались и разразились бранью.

Тут из своей комнаты спустилась Сара, встревоженная этим гвалтом; но она ничего не сказала, только обвела взглядом ружья, высокие сапоги, грязные следы, прелые листья, лужицы воды и капли кофе на полу. Волосы у нее были зачесаны за уши, от этого узкая полоска цвета стали над левым виском казалась шире; а на лице, от лба до подбородка усеянном яркими веснушками, сияние внимательных голубых глаз затуманилось, словно от недавних долгих слез.

В полдень Сара, которая до этих пор не произнесла ни слова, сказала, что хочет пойти к Стражу.

А дождь все лил, такой же сильный, как утром, хоть небо уже не казалось таким тяжелым, а тучи стали высокими и распластанными и на их однообразной поверхности кое-где виднелись белые просветы.

Капитан не стал ее удерживать. Теперь он смирился со своим положением, хотя так и не понял, за что сражался в этой битве. Но, как только дверь за ней закрылась, он попросил меня пойти следом, и я не смог отказаться.

Уже на площадке перед домом вода стояла по щиколотку, а местами доходила до икр.

Сара махнула мне рукой, чтобы я возвращался; на ней был длинный, ниже колен, дождевик, на голове берет; сапог она не надела, может быть, слишком спешила, или у нее их просто не было. В мутных лужах не видно было дна, некуда было ступить, но она шла твердым шагом, только чуть медленнее обычного.

Дождь лил все сильнее. Бесполезно было кричать ей, чтоб она вернулась. Просветы в облачном покрове неба исчезли, ветер разом смахивал с каштанов все уцелевшие листья и топил их в лужах, все более темных и вязких; из-за тянувшейся вдоль тропинки каменной ограды местами брызгали фонтаны грязной воды, кусты ежевики склонились к земле, трава сплющивалась, гнила, обесцвечивалась.