Подруги

При Хлое Грейс способна вести себя в отношении Марджори вполне пристойно и даже выказывать что-то вроде дружеского расположения.

Марджори в саду учится выращивать к рождеству морозник, оберегать его бледные, нежные цветы от слизняков и сырости.

Грейс снисходит до выращивания брюссельской капусты под руководством отца и в 1942 году получает первую премию на школьном конкурсе.

Хлоя, которая ютится вдвоем с матерью в дощатой каморке за «Розой и короной», учится подрезать те самые розы, от которых у Эдвина разыгрывается астма.

А Элен по-прежнему не пишет.

Марджори прилежно учится, выходит на первое место по всем предметам, кроме спортивных игр, рисования, пения и физкультуры. У окружающих она вызывает одновременно жалость и восхищение. Все сладости, какие полагаются ей по карточкам, она раздает, чаще недругам, но, случается, и друзьям — кому мятный леденец, кому фруктовую подушечку. Покупает себе любовь, скажете вы — ну что ж, ей, бедняжке, сойдет и такая, купленная.

А Элен все не едет.

16

Ныне Марджори куда как осмелела и заставляет Хлою ждать себя. Хлою сажают за столик между дверью на кухню и туалетом. Чтобы скоротать время, она заказывает аперитив — кампари, и ей приносят дюбонне. Хлоя не выражает недовольства. Хлоя понимает, что у официанта могут быть свои сложности, и прощает его. Да и потом, при всех обстоятельствах Хлоя заранее на стороне официанта, а не обедающего.

Так и Гвинет в те давние годы, вкалывая не за страх, а за совесть в «Розе и короне», редко когда выражает недовольство.

Гвинет не унывает, только ужасно устает и по выходным непременно проводит утро в постели. Она встает в полседьмого и редко ложится спать раньше полуночи, а выходной у нее раз в неделю.

По утрам, свежая и бодрая после мертвецкого сна, Гвинет полна энергии. Она с удовольствием распахивает окна, выгоняя из трактира нагретый, спертый воздух и впуская свежесть и прохладу. С удовольствием вытирает со столов кольца от пивных кружек, а после, когда средства для полировки мебели исчезают с прилавков, скажет только: «Не беда! А руки на что!» — и трет еще усердней.

Даже мужское поклонение Гвинет принимает с удовольствием, покуда ее и их разделяет трактирная стойка, а поскольку скоро в десяти милях от Алдена появляются как военный лагерь, так и авиабаза, то в «Розе и короне» всегда полно мужчин в военной форме, как офицерского звания, так и рядовых, которые поклоняются ей. У Гвинет хорошенькое, ясное личико, полная грудь и стройные ножки.

Гвинет не гнушается никакой работой, даже когда речь идет о том, чтобы подтирать воскресным утром блевотину после вчерашней попойки или мыть сортиры. В конце концов, это напачкали защитники ее страны. Должен же кто-то убирать, а мужчины, когда напьются, плохо владеют собой. Это жизнь.

Гвинет умеет и сготовить и подать, и, когда мистер и миссис Ликок решают завести в трактире горячие обеды, Гвинет делает и то и другое за счет своего обеденного перерыва.

Гвинет привораживает клиентов и никогда не дает повода для сплетен.

Ликоки только диву даются, как это они прежде обходились без Гвинет.

Работали больше, очень просто.

— Ты не хочешь попросить прибавки? — пробует как-то подсказать ей Хлоя, улучив редкую минуту, когда Гвинет при ней открыто жалуется как на форму, так и на содержание своей жизни. Ликоки открыли в «Укромном уголке» буфет — что это лишняя работа, еще куда ни шло, но что они даже не заикнулись о своем намерении — это для Гвинет обида.

Просить о прибавке? Гвинет поражена, что Хлое могла прийти в голову такая мысль.

— Сами прибавят, если найдут, что я того стою, — говорит она. — Притом не забывай, как я им обязана. Многие ли согласились бы взять женщину с ребенком? У нас есть крыша над головой, Хлоя, нам повезло. К тому же сейчас война, нехорошо думать о себе. Глупости, это я так, оттого что нездоровится. Буфет в «Укромном уголке», конечно, будет очень кстати.

— Может, тебе поговорить с Ликоками, чтобы наняли вторую женщину? — настаивает Хлоя. — Ты не можешь делать все одна.

— Это будет нехорошо. Пусть лучше та женщина работает для фронта. Что, если какому-нибудь летчику не достанется парашют из-за моего эгоизма?

— Тогда тебе, может быть, уйти и устроиться на другую работу? — не унимается Хлоя, которой надоело носить платья, сшитые из клетчатых скатертей, прожженных сигаретами и потому признанных негодными. Платья Хлое шьет Гвинет, в те вечера, когда ее отпускают с работы.

В общем — да, Гвинет согласна, что так было бы разумней, но она страшится перемен. У нее есть подозрение, что, как ни худо здесь, по ту сторону горы может оказаться в тысячу раз хуже, ну а кроме того, господь непременно вознаградит ее за муки и долготерпение.

Правда, пока что подобных поползновений с его стороны отнюдь не наблюдается.

Наоборот, можно подумать, что господь бог определенно недолюбливает Гвинет. Для начала он отнимает у нее отца, который гибнет во время аварии на шахте, и мать, которую сводит в могилу горе. Затем, когда она — славная уэльская девушка, первая в классе по домоводству — живет у своей няни, преподносит ей в суженые красивого молодого шахтера по имени Дэвид Эванс.

С благосклонной улыбкой взирает Всевышний Лицемер (Марджорина аттестация) на свадьбу, посылая ради такого случая безоблачный, лучезарный денек. Для того только, чтобы примерно через месяц раздуть пожаром искру таланта, которая до сей поры тлела себе неприметно в груди молодожена, вследствие чего молодожен проникается убеждением, что незачем ему до самой смерти прозябать на рудниках, а надо ехать в Лондон, писать картины и водить знакомство с художниками и писателями.

Забросив молодых в Лондон и водворив на Каледониан-роуд, бог вслед за тем насылает на Гвинет беременность, притом тяжелую — хоть, кажется, никто ревностней ее не ходит в церковь, — лишая ее тем самым возможности работать, а Дэвида — зарабатывать на пропитание иначе как малярной кистью. Далее он обрушивает на Лондон ненастную погоду — а так как он позаботился отправить Дэвида в забой с двенадцати лет и испортить ему легкие, Дэвид заболевает туберкулезом, неуклонно чахнет год от года и, когда Хлое исполняется пять лет, отбывает наконец в объятья всевышнего, предоставляя Гвинет исключительно самой себе.

А из картин, написанных Дэвидом в санатории, то ли по предпочтению, то ли из-за нехватки сил, времени, холста одна лишь превышала размером 5X3 (в дюймах), да и то ненамного: 6X4, да и та пошла хозяйке в счет квартирной платы за последнюю неделю.

После чего Гвинет — которой некуда податься, потому что у нее есть на руках Хлоя, нет денег, а няня умерла, — не остается другого выхода, как только согласиться на первое прибежище, какое посылает ей господь в образе Дэвидова друга, ирландца-пацифиста Патрика, который любит ее и готов о ней заботиться.

Гвинет поселяется с Патом на Кэнви-Айленде, в фургоне, оборудованном под жилье, и не унывает. Здесь ей никто не мешает спокойно растить Хлою, вести нескончаемую борьбу с грязью, которая то и дело приливной волной подбирается к стенкам фургона. Спасибо господь позаботился, чтобы у Пата все больше энергии уходило на речи и выпивку и соответственно все меньше ее оставалось на плотские утехи и Гвинет не слишком страдала бы от сознания, что грешит, изменяя мужу, который ей все-таки муж, даже после того как господь оставил от него одни сухие кости.

Тем не менее, когда начинается война и Пата интернируют как элемент, представляющий опасность для государства, а в фургоне при поисках вещественных улик учиняет разгром полиция, Гвинет не без облегчения понимает, что господь тем самым вновь повелевает ей перебираться на другое место.

Знакомый священник сводит ее с Ликоками.

Короче, учитывая все это, Гвинет решает, что во избежание дальнейших крайностей со стороны всевышнего ей теперь лучше сидеть и не рыпаться.

Кроме того, Гвинет влюблена в мистера Ликока.