Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

И шахта проглотила их. Клеть еще приподнялась, чтобы народ заполнил и нижнюю ее площадку, и вдали на минуту открылась им брызжущая радость весны, виден стал красно-белый фермерский дом с купой буйно распускающихся вязов, плуг, и лошадь, и крикливые чайки за плугом, а затем воротца клети с лязгом захлопнулись, и они канули вниз, в другой мир.

Они знали этот мир лишь отчасти. Мысли их сосредоточивались на своем забое, на его делах. Если и вставала перед ними, то лишь изредка, паутинная сеть штолен и штреков, вся машинища шахты, из породных толщ вырубающая черную добычу. Смена разделилась на группы разной численности, вереницы фонарей двинулись вдоль штолен; те, чье место было ближе к шахтному стволу, уже брались за кайло и лопату, врубовые машины и конвейеры включались уже под нагрузку, и нервные стрелки на массивных трансформаторных щитках поползли от нуля к полной мощности. А со стрелками и шахта ожила. Кладбищенскую тишь междусменья спугнул шорох быстро скользящих стальных канатов, визг откаточных лебедок, ровный грохот груженных углем вагонеток, разноголосый хор ленточных и цепных транспортеров, въедливый скрежет врубмашин и бурильных молотков.

Отец с сыном, оголясь до пояса, приступили к работе. Она была проста: пробурить шпуры в камне, в породной груди, чтобы взрывник произвел забойку зарядов и взрыв; затем всю массу подорванного камня плотно заложить в выработанное пространство, оставшееся после выемки угля. Чего проще! Бур выгрыз дыры, заряды взорваны, и теперь груды каменных обломков устрашили бы любого, кто не шахтер. И полезай, отец, по-крокодильи под нависшую в двух футах кровлю, и выкладывай плотную стену из обломков, которые гребет лопатой, скидывает сын. Монотонный это труд, выматывающий тело и душу, если не умеешь как-то забыться за ним.

Закладка еще каторжней сгребанья. Проработав час, пожилой шахтер дал себе слегка роздых, окликнул сына.

— Положь пока лопату, Джон, — сказал он, — иди сюда, подсобишь с этой кучей.

Сын подполз, и они оказались лицом к лицу, обнаженные, черные, в поту, обильном, как течь из худых кранов.

— Джон, — сказал пожилой, — подопри-ка тут поближе доской. Порода излом дает, видишь?

Сын повернулся на бок и увидел зубчатый излом пластов, наискось секущий кровлю. Толковать и спорить было не о чем; дело было ясное. Отец снова взялся за укладку. Джон поворочался — свободной доски и стоек не видно было около. Чтобы не заниматься поисками крепежа, он решил просто передвинуть доску с двумя стойками ближе к возводимой стене, хоть и знал, что в такой передвижке есть доля опасности. Он осторожно убрал одну стойку, и лишенный подпоры конец доски колебнулся. Пожилой поднял глаза: «Ты что делаешь… не тро…» Но уже и второй стойки нет, и чрево земли содрогнулось. Отцовская рука пихнула Джона в бок, выталкивая из-под кровли, и это было последнее, что он ощутил в урагане рушащейся породы.

Пыльное облако всклубилось по лаве, вдоль расседающихся пластов, ширясь и густея. Нежданный порыв ветра, удушливая пыль — вот и все сигналы катастрофы, уловленные горняками среди машинного шума. И люди поняли, кинулись прочь. Земля взбунтовавшаяся — это враг, от которого беги, а вопросы задавай потом. Отбежав на сотню ярдов, они встали тревожной группой; один из них выключил главный выключатель и остановил брошенные людьми машины.

Прислушались.

Слышно было, как разлом движется, распространяется, как разверзаются возмущенные недра земли, страшной в гневе.

Затем тишина.

— Никого там не осталось? — спросил один.

— Навальщики все здесь, — сказал другой, — но в верхнем забое было двое забутовщиков. Они, должно быть, высигнули в бортовой штрек…

— Будем надеяться… — сказал третий. Всем было не до улыбок.

Коленчатыми переходами они направились к забою. В штреке был полный разгром, верхняк рвано покорежен, стойки сломаны, а вход в забой перекрыт стеной рухнувшей породы. Одежда обоих шахтеров по-прежнему висела шагах в ста отступя, но самих людей не было ни признака.

Навальщики переглянулись. Они поняли — отец с сыном где-то там, за глухой стеной камня, и если не произошло чуда, то оба размозжены всмятку. Старший повернулся к одному:

— Скажи десятнику, что у нас завалило двоих на третьем западном. Захвати там из ящика санитарную сумку. Скажи, что вряд ли обойтись будет без пары носилок.

Принялись разбирать туго спрессованный камень завала.

Десятник направил людей и носилки, позвонил затем на поверхность. «Соедините с управляющим, быстрей», — сказал он. Десятник был молод, такой несчастный случай стрясался у него впервые, а из услышанного он понял, что надежды мало. Ему уже кошмарно замерещилось разбирательство, следствие, инспектор Ее Величества, слухи, кривотолки — и он в гуще всего.

— Прошу извинить, господа, — сказал управляющий и взял трубку. Члены профсоюзной депутации зашуршали бумагами, зашептались.

— Управляющий слушает… Что? На западном-три, говорите?.. Двоих завалило… Сейчас прибуду. За работу, и поживей. Спущусь немедля. Добро.

— Н-да, — сказал управляющий, — придется, господа, нашу встречу отложить. На третьем западном двоих завалило; дело худо, надо спускаться в шахту.

Профсоюзники ушли.

Понеслись во все концы распоряжения. Оповестить медпункт. Подать к стволу машину «Скорой помощи». Послать за врачом.

Управляющим надел комбинезон, шахтерскую каску, ботинки. Вздохнул о вечере, который будет потерян. Потянулся опять было к телефону, но, передумав, снова вызвал задерганно-спешащего секретаря.

— У тебя есть дома телефон, Джек?

— Да, сэр.

— Не в службу, а в дружбу — позвони в Кларендон-отель часов примерно в семь и скажи, что не смогу быть.

— Слушаю, сэр!

Он очнулся, из темноты перейдя в темноту; на плечи и спину давила невыносимая тяжесть. Долго лежал, не понимая, где он. Затем понял по кислому запаху своего потеющего тела: пот и шахта нераздельны; значит, он в шахте. Его пронял озноб. Опоминаясь, он стал определять положение тела. Он лежит плашмя на животе, ноги слегка подобраны, руки вытянуты вперед, точно нырять собрался. Двигать руками и пальцами в узком промежутке можно, дотянуться же до лица или до туловища нельзя. Зажат, как муха в щели. Но жив.

Затем он вспомнил об отце. Внезапная нежность нахлынула, резнул страх за старика. Крут и нежалеющ отец в гневе, но верен, как сталь. «Отец… — зашептал он. — Папка…» Но ответа не было.

Нет, в порядке отец, решил он. Много уже раз бывал на волоске и всегда выходил из беды. И вспомнилось, как отец ходил с ним, малышом, гулять в поля, терпеливо объяснял все вокруг, сажал к себе на закорки усталого, делать уроки помогал…

Воспоминанье оборвалось. Чем-то нехорошо запахло. В мозгу застучали вопросы. Газ? Спертый воздух? Или же запах смерти?.. Он вспомнил, как вдвоем с отцом они прорылись к трупу раздавленного напарника. Только откопали ноги, и таким вот смрадом дохнуло от лопнувшего живота. Тошнота подкатила тогда, он выполз ощупью обратно в штрек, и его вырвало. Нет, теперь запах другой. Это воздух спертый, больше ничего.

Да, воздух был сперт, дыхания не хватало, грудь теснило. Он был здесь как в закупоренной бочке, дышал многократно уже выдышанным воздухом.

К семи часам в поселок просочилось, что двое завалены; к половине восьмого всевозможные догадки сменились известием, что завалило отца с сыном. Друзья пришли утешать, думая, что жену уже уведомило управление шахты. Но она ни о чем еще не знала. Завернув ребенка в одеяло, она кинулась к свекрови.

Немо стали ждать они вестей. Вскипел чай и остыл непитый.

Ждали.

А в девять шахтеры дорылись до сына. Поперек спины его лежала та доска, смягчая в какой-то мере тяжесть. Деликатничать было не время, пришлось грубо тащить его из завала. Глаза его открылись. «Пап…» — шепнул он и перекатил голову, ища отца за каменной стеной.

Словно повинуясь его взгляду, один из шахтеров протянулся плашмя, сунул фонарь в глубь расщелины, откуда только что вытащили Джона. И там, где встречалась кровля с полом, в сомкнутых этих тисках стали видны две руки, скрюченными пальцами ушедшие в пыль. Человек с фонарем отшатнулся, но сын уже увидел.