Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Жюльетта - Виктору Гюго, 30 июля 1857 года:

"Я благодарна этой женщине за то, что она была столь беспощадна, приведя доказательства твоей измены. Она по самую рукоятку вонзила в мое сердце кинжал, показав, какое чувство обожания ты питал к ней в течение семи лет. Это было цинично и жестоко с ее стороны, но вместе с тем и честно. Эта женщина успешно выполнила роль моего палача. Все удары отличались точностью..."

Две женщины, влюбленные в одного и того же мужчину, ненавидят, но и вместе с тем и уважают друг друга за фанатизм в любви.

Так как поэт и Жюльетта были и оставались романтиками, так как он провозглашал право на страсть, очень искусно придавая своим любовным утехам некий мистический характер, и так как он умел, когда хотел этого, быть "веселым, легким, ласковым и обаятельным". Жюльетта, вновь очарованная, согласилась, чтобы они втроем провели "испытательный срок", после которого Гюго должен определить свой выбор. На это отводилось четыре месяца (начиная с фатального дня 29 июня), что обеспечивало герою драмы приятный период отсрочки, в течение которого он мог свободно встречаться с обеими женщинами. Леони предъявляла свои права, Жюльетта "придавала значение только любви".

Жюльетта Друэ - Виктору Гюго, 9 сентября 1851 года:

"Я счастливее той особы, которая писала тебе вчера, мой любимый: я не предъявляю никаких прав на тебя, и девятнадцать лет моей жизни, которые я отдала тебе, не стоят даже капли твоего покоя, счастья, уважения".

22 сентября 1851 года:

"До сих пор не могу понять, что могло тебя заставить отказаться от женщины, которую ты находишь очаровательной, молодой, одухотворенной, возвышенной, женщины, любовь которой, верность и преданность не вызывают в тебе сомнения, отвергнуть ее из-за какого-то жалкого созданья, не идущего с нею ни в какое сравнение... Ради такого ничтожества ты, человек справедливый, добрый по натуре, великодушный, человек высокого ума, намерен отвергнуть бедную молодую женщину, которая любит тебя до смерти и за семь лет близости приобрела права на тебя, у которой есть и настоящее и будущее, - неужели ты можешь всем этим пренебречь ради несчастного существа, которое плачет горькими слезами, думая о своем прошлом, и удел которой - неизбывное отчаянье, в настоящем и в будущем".

Нужно было чувствовать себя еще достаточно сильной, чтобы так разговаривать с Гюго. Для Гюго же испытание состояло в том, что он должен был "провести обеих женщин по висячему мосту любви, чтобы испытать его прочность", - то было сладостное покаяние. По утрам он работал в своем кабинете, а в это время Жюльетта переписывала у себя дома "Жана Вальжана", затем она встречалась с Гюго на паперти собора Нотр-Дам-де-Лорет и сопровождала его, когда он ходил по своим делам. Обедал он дома в кругу семьи, вечер проводил с Леони, о чем на следующий день рассказывал Жюльетте с обидным для нее оживлением. Испытание должно было длиться четыре месяца, однако судьба распорядилась иначе, заставив Гюго принять решение ранее назначенного срока, оказав на него воздействие косвенным путем, подчинив его непредвиденным обстоятельствам.

Для Гюго наступил тогда исключительно трудный момент в его общественной деятельности. С февраля 1851 года он стал выступать в Законодательном собрании не только против правительства, но и против самого Луи-Наполеона. "Голосуя за Наполеона, мы не имели в виду былой славы Наполеона, мы голосовали за человека, зрелого политика, сидевшего в тюрьме, писавшего замечательные книги в защиту бедных классов... Мы возлагали на него надежды. Мы обманулись в своих надеждах..." [Виктор Гюго. Речь от 6 февраля 1851 г. ("Дела и речи", "До изгнания")]

Он признавался, что долго не решался выступать за Республику. Затем, видя, что ее "предательски схватили, связали, сковали, заткнули ей кляпом рот", он "склонился перед ней". Ему говорили: "Берегитесь, вы разделите ее судьбу". Он отвечал: "Тем более! Республиканцы, расступитесь, я хочу встать в ваши ряды". Разве это только слова? Разве это сказано назло врагу? В какой-то мере, возможно, и так, но прежде всего тут отвращение к "имущим классам", бесстрашие перед опасностью и святой гнев. У ворот Бурбонского дворца уже звякали солдатские штыки. Законодательное собрание готовилось покончить жизнь самоубийством. Оно терпело кабинет министров, составленный из "мамелюков"; оно передало принцу-президенту все рычаги управления. Собрание знало, что этот авантюрист, лишенный права быть избранным вторично, вот-вот совершит государственный переворот, и оно допустило, чтобы он отстранил Шангарнье от командования войсками, тогда как только Шангарнье мог защитить Собрание. "Кого захочет погубить Юпитер, того он разума лишает..." Законодательное собрание уже давно дошло до состояния безумия.

Окружение президента, предводители его шайки желали совершить переворот силой. Луи-Наполеон одобрительно относился к этому замыслу, но боялся рисковать, не будучи уверенным в полном успехе. Ему нужно было посадить префектом полиции своего человека - Мопа, военным министром - Сент-Арно, губернатором Парижа назначить Маньяна. Выжидая момента, когда будут выполнены его предписания, он вел переговоры, пытаясь разрешить проблему законным путем: добиться пересмотра конституции, с тем, чтобы обеспечить за собой власть на десять лет и установить гражданский статут, достойный статута императора. Ведь его дядя шел именно по этому пути. Всем было известно, что он вел страну к Империи. Но для того чтобы пересмотреть конституцию, заговорщики должны были получить в Законодательном собрании две трети голосов. А ведь многие роялисты возлагали надежды на 1852 год. Луи-Наполеон требовал от Собрания миллионы франков и продления полномочий ка годы. Тьер отвечал: "Ни одного су, ни одного дня". Разрыв стал неминуем.

Семнадцатого июля Виктор Гюго решительно выступил против пересмотра конституции, и правые вели себя во время его речи издевательски. Шум, хохот, оратора прерывали - все было пущено в ход против великого писателя. Бесспорно, он осудил тогда как принцип наследственной, "легитимной" монархии, так и "монархию славы", как называли бонапартисты Империю.