На хую

Александр Шленский.

На хую

Я совершал переход от небытия к реальности медленно и мучительно. Никак не мог понять, где я, а главное, кто я, и зачем я вообще есть. Как хорошо мне было, пока меня не было! То есть, я конечно был, но мне тогда казалось, что меня не было. Точнее, мне вообще ничего не казалось, а это то же самое как если бы мне казалось, что меня вообще нет. Хотя нет, так быть не может, потому что если кому-то кажется, что его нет, то значит это кажется именно ему, и значит он на самом деле все же есть. Потому что уж если что-то кажется, то должно быть не только то, что кажется, но и тот, кому оно кажется. Хотя и это тоже неправильно. Потому что как раз и впервую очередь должен быть тот, кому все это кажется, а как раз то, что кажется, существовать на самом деле вовсе и не обязано.

Я с трудом вздохнул, перевернулся на бок и продолжал размышлять дальше.

Значит, получается, как ни крути, что если что-то кажется, то обязательно должен быть тот, кому это кажется. Даже если ему кажется, что его нет. Иначе получается, что все только кажется, а на самом деле никого нет. А что если и на самом деле никого нет, и все только кажется? Правда, если никого нет, то непонятно кому все кажется. Ну действительно, кому?! А никому! Просто кажется – вот и все тут! А тогда какая разница между «кажется» и «существует»? Да ровным счетом никакой! Значит если мне кажется, что меня нет, то это то же самое, как если бы мне казалось, что меня есть, и тогда бояться абсолютно нечего.

И я с облегчением открыл глаза.

Первое, что мне бросилось в глаза, это то, что на мне не было ботинок. Я точно помнил, что с вечера я их не снимал. Хотя, стоп! Я вообще не помнил, что было вечером. И что было днем, я тоже не помнил. И утром… Из всего, что случилось до моего странного пробуждения, я почему-то запомнил одну единственную деталь: меня послали на хуй. Кто послал и по какому случаю, я тоже припомнить не мог – такая вот беда…

Я вздохнул и осторожно пошевелил босыми пальцами ног. Пальцы шевелились исправно. Значит я точно есть. Или мне кажется, что я есть, что в принципе одно и то же, потому что отличается от состояния, когда меня нет, единственно тем, что мне не кажется, что меня нет. Я приподнялся и сел на корточки, стараясь понять где я. Оглядевшись, я увидел, что нахожусь явно не в помещении, но и не на улице, а также и не на природе. Я сидел на какой-то непонятной поверхности телесного цвета, по внешнему виду вроде бы как сделанной из мягкого пластика. Примерно из такого пластика делают игрушечных свинюшек и кукол-пупсиков. Ровная поверхность простиралась во все стороны, куда только доставал взгляд, до самого горизонта. А сам горизонт почему-то находился гораздо ближе, чем привычные одиннадцать километров. Так бывает, когда взбираешься на средних размеров холм.

Я также обнаружил, что я не один, а в компании, и эта компания была весьма большой. Да нет, компания была не большой, а просто огромной! Все видимое пространство, вплоть до того самого недалекого горизонта, было заполнено стоящими, лежащими и сидящими на корточках и на ягодицах людьми – голыми, одетыми или полуодетыми, и притом все – с босыми ногами. Я присмотрелся к тем, что поближе. Сидящие меланхолично покачивались из стороны в сторону, лежащие чесались и потягивались, а стоящие тупо переступали с ноги на ногу. Никакой целенаправленной деятельности среди этой странной толпы не наблюдалось.

Мне это очень не понравилось, потому что без целенаправленной деятельности вообще жить нельзя. Надо же добывать что-то себе поесть, попить или даже выпить. На худой конец, стрельнуть курева. Тут я обратил внимания, что никто вокруг не ел, не распивал спиртные напитки и не курил. Все находились как бы в состоянии отрешенного, тупого сосредоточения. Видимо, они тоже размышляли о том, что им кажется, и что есть на самом деле, и поэтому им было не до еды и не до выпивки. Кстати, вокруг ее и не было. Это отчасти компенсировалось тем, что мне ни есть, ни пить совершенно не хотелось.

Я встал, но не на ноги, а почему-то на четвереньки и подполз к ближайшему соседу. Это был высокий, немного сутуловатый мужчина лет тридцати пяти, в очках с металлической оправой, с худощавым, умным, довольно озабоченным лицом. Кроме очков на нем из одежды были трусы, обручальное кольцо и короткая стриженая бородка с редкой проседью. Он сидел на корточках, держа на коленях черный кожаный дипломат с золотыми застежками и что-то бормотал, глядя перед собой немигающими глазами. Про себя я обозвал его почему-то физиком. Наверное, потому что у него было такое лицо. У химиков, например, лица совсем другие, чем у физиков, и их тоже никогда не спутаешь, например, с лицом бухгалтера или общественного санитарного инспектора.

Физик нисколько не удивился, когда я неуклюже подполз к нему на четвереньках. Он процедил мне сквозь зубы равнодушное то ли «доброе утро», то ли «добрый вечер», и продолжал что-то лихорадочно нашептывать про себя. Очевидно, он размышлял. Мне стало интересно, о чем он может думать в этот момент, и я попытался это себе представить. И только тут до меня дошло, что физик сказал вовсе не «доброе утро» и не «добрый вечер». Он сказал: «С добрым хуем».

Ну с добрым – это понятно, а почему, извините, именно с хуем? – вежливо поинтересовался я.

То есть как это почему? – равнодушно удивился физик – Раз уж мы на хую находимся, так как мне еще вас приветствовать?

На чем? На чем находимся? – переспросил я.

Извините, вы видимо еще не вполне пришли в себя, – ответил физик, – Вы что, разве еще не вспомнили, куда именно вас недавно послали?

Ну, вообще-то, помню, пробурчал я, – Ну так и что из этого?

Из этого именно то, что вы здесь точно по адресу. Как, впрочем и я, и все остальные.

Интересно, где могут быть мои ботинки? – задал я вопрос, не столько физику, сколько самому себе.

А там же, где и мои кроссовки, и обувь вот всех этих господ – угрюмо ответил физик, обведя руками толпу.

– А кокретнее, хуй знает где! – физик развел руки и еще раз обвел всех вокруг широким жестом, – Вот только этот самый, который это знает, с вами этим знанием не поделится. Но в ботинках на хую нельзя, это точно. А вас, видимо, первый раз на хуй послали. Я гляжу, вы еще совсем здешних порядков не знаете. Ну ничего, я думаю, вы быстро научитесь.

– А какие здесь порядки?

– Ну прежде всего, насколько я понял ситуацию, здесь ходят босиком и медитируют. И решают коаны, как заправские буддисты. Но не простые коаны, а специальные, особо замысловатые и трудно решаемые, и вдобавок впрямую касающиеся личности того, кто его решает. Одним словом, хуевые. Кстати, Вы знакомы с дзен-буддизмом?

– Насколько я понимаю, это религиозно-этическая разновидность похуизма – ответил я.

– Именно так! – обрадовался физик, – Ну, конечно, не совсем так, но в достаточно близкой степени. Во всяком случае, чтобы выбраться с хуя на волю, то есть в исходную точку отправления, каждый должен решить такого рода коан.

– И какой коан вы сейчас решали, перед тем как я вас прервал?

– Видите ли, это несколько абстрактная задача. Я бы определил ее как топографический или географический ребус. Суть его состоит в том, что необходимо мысленно представить себе, как бы располагались на земной поверхности континеты, если бы Земля была не круглая, а имела форму фаллоса или хуя, что, вобщем почти одно и то же. Но понимаете, я ведь вовсе не географ и никогда им не был…

– Вы физик?

– Оптик. Занимаюсь спектральным рассеиванием. А тут эта чертова топография. Ну я еще кое-как с трудом могу себе представить Северный полюс на фаллосе. Очевидно, оттуда периодически вытекает струйка мочи. Что-то типа северного сияния… А вот Антарктида получается сильно волосатой и вдобавок пупырчатой, потому что она должна быть в самом низу, где-то на мошонке. Но самое сложное – это как расположить на хую Европу, Азию и Африку. Вы знаете, думаю все утро, и ничего в голову не приходит. Ума не приложу, что делать!