На живца

Франк Туохи

На живца

Пер. - М.Кан.

1

Дорога ведет на юг, к побережью Ла-Манша, от одной бензоколонки до другой, мимо жилых микрорайонов, склада стройматериалов, мастерской, где наваривают старые покрышки, мимо сельских мест, на которые наступает промышленность. В перелесках указатель в конце подъездной аллеи оповещает, что здесь находится специальная школа или частная лечебница. Иногда он указывает на штаб-квартиру какого-нибудь общества или ассоциации с сомнительным названием: в громоздких, нескладных особняках стрекочут пишущие машинки, размеренно, как трава под косою, шелестят фотокопировальные машины.

В прежнее время стены подобного дома укрывали иную жизнь - жизнь, которая протекала в гостиных, заставленных громоздкой мебелью, ванных комнатах, где из кранов низвергались горячие водопады, в кухнях, где на необъятной плите яростно булькали кастрюли. В столовой, за дверцами буфета красного дерева, стоял запах перца и хереса и синий флакон с желудочной микстурой: "Достопочтенной миссис Певерилл. Принимать по назначению".

Уже тогда семьи становились малочисленнее, гостей со стороны принимали реже. Дочери и зятья уезжали в Индию, на Бермудские острова, в Гонконг. Внуки являлись на школьные каникулы, однако все труднее было находить для них подходящих друзей: ничего не стоило по ошибке пригласить на детский праздник нежелательного гостя.

К такому разряду принадлежал один из двух мальчиков, которые катили в это утро на велосипедах в имение Брэксби-парк. Эндрю, тщедушный не по годам - ему пошел тринадцатый, - был курнос, отягощен привычкой лавировать и ощущением вины. Куда больше доверия внушал его товарищ, Джерими, красивый, белокурый, с молочно-белой кожей. Певериллы состояли в дальнем родстве с его матерью - этого было довольно, чтобы со спокойной душой подпускать его к дому.

Аллея протянулась почти на полмили. Вначале мальчиков обступали утесы, поросшие хвойным лесом и рододендронами; здесь в этот ранний час было еще сыро, прохладно. Потом они въехали в парк. По сторонам, не стесняя друг друга, стояли дубы, конские каштаны; в промежутках меж их стволами блеснула вода.

Озеро, которое, по-видимому, образовалось некогда на месте старой каменоломни, пряталось в гуще леса, среди скал, выпирающих из земли. Когда дорога пошла в гору, оно опять скрылось из вида. Ни тому ни другому не хотелось первым слезать и идти пешком. Эндрю ехал на дамском велосипеде, принадлежащем его матери, но садился и сходил не иначе как по-мужски, хотя иной раз это бывало больно. Он стал на педали, выпрямился и, стараясь не задевать подстриженные кусты, зигзагами одолел подъем. Наверху он подождал Джерими, который обычно первым соскакивал на землю, даром что ехал на гоночной машине с тремя скоростями. Они увидели беседки, увитые розами, кусты пампасной травы, араукарию, а после - и дом из глазурованного кирпича, башенку на крыше, окна со средниками. Длинным рядом тянулись зеркальные окна зимнего сада, и спущенные шторы уже защищали его от утреннего солнца.

- Нам не лучше подойти с черного хода? - спросил Эндрю.

- Конечно, нет. - Джерими потянул за ручку звонка.

Они еще не совсем отдышались после подъема и, шумно переводя дух, услышали, как вдали звякнул колокольчик, приглушенно стукнула дверь, потом другая, приблизились тяжелые, медлительные шаги.

- Я насчет рыбной ловли на озере.

- Мистер Джерими Кэткарт? Да, сэр, вас ждут. - Багровое большое лицо дворецкого обратилось к Эндрю.

- Я его товарищ.

Дворецкий снова повернулся к Джерими.

- Миссис Певерилл, сэр, просила вас в полпятого прийти к чаю.

- Спасибо, скажите, что я приду. Кстати, какой дорогой лучше пройти к озеру?

Дворецкий показал на одну из дорожек.

- Велосипед можно оставить в конюшне.

- Благодарю. - С низшими Джерими разговаривал деланным, неестественно тонким голосом.

Эндрю слушал и чувствовал, как к возбуждению от предстоящей рыбной ловли на озере примешивается глухое беспокойство о том, как ему поступить, когда настанет время чая. То ли ехать домой одному, то ли забраться в кусты и ждать, пока выйдет Джерими? Он знал, что на нем тяготеет некое бремя, неведомое таким людям, как Джерими.

На конном дворе мальчики прислонили к стене велосипеды и отстегнули от них удочки и рыболовные сумки. Мужчина, который забивал что-то молотком, стал в дверях и показал им, как спуститься к озеру.

- Удачи вам, - сказал он. - Там здоровенная щука гуляет.

- Что значит "здоровенная"? - спросил Эндрю.

- Фунтов двадцать потянет, не меньше.

Джерими поблагодарил его тем же тонким голосом, каким говорил с дворецким, и зашагал вниз по немощеной дорожке.

Эндрю двинулся следом. Он был оглушен. Двадцать фунтов! Слова садовника произвели у него в голове действие легкой контузии. Небо вдруг надвинулось ниже, в воздухе потемнело. От примятой зелени шел густой, пряный запах; золотистые мухи, жужжа, вились над дохлой птицей. Тропинка круто уходила под уклон и, нырнув в буковую купу, вольно выбегала на берег озера. Впереди - разумея под этим не столько место, сколько время - ждала огромная щука, и сердце замирало, точно в предчувствии ужасного, розог в школе или конца каникул, только это был сладостный ужас.

С берега, окруженные листьями кувшинок, на несколько ярдов протянулись мостки. С них внезапно вспорхнула камышница, пронеслась над самой водой, пошебуршилась в подлеске и затихла.

Эндрю положил удочку и сумку и пошел по мосткам. На полпути обнаружилось, что доски кое-где обломились; он стал на колени и увидел, как в столбах света, уходящих в глубину, неторопливо кружат мальки. Он дошел до конца мостков. Озеро, почти сплошь затканное листьями кувшинок, простиралось ярдов на двести. На другом берегу торчал утес, поросший березняком; внизу, едва различимый на расстоянии, высовывался из грота нос весельной лодки. Немного ближе на поверхность взметнулась стайка мелкой рыбешки, за нею, словно от глотка, образовалась широкая воронка. Это охотилась щука, небольшая по всей видимости. Чтобы добраться туда, понадобилось бы более основательное снаряжение, чем то, какое они взяли с собой: живцы, проволочные поводки и, пожалуй, главное - лодка, стоящая в гроте по ту сторону озера.