Сказка о руках Господних

Рильке Райнер Мария

Сказка о руках Господних

Рильке - поэт, собиравший тишину в противовес всем крикам XX века. И из тишины, этой росла внутренняя сила, которая была тем более необходима, чем страшнее и разнузданнее становилась сила внешняя. О Рильке известно, что он мистик. Но что это значит? Мистик в подлинном значении этого слова - человек, причастный тайне бытия. Не мистификатор, не маг, владеющий какими-то недоступными нам секретами, а тот, кто проник в нашу общую всем тайну, в предельную глубину жизни, в которой все сопряжено со всем.

"Бог - мой сосед", - говорит Рильке в "Часослове". Бога он знает изнутри. Иными словами, произошло воссоединение с самим собой.

Он и с - ц е л и л с я, стал цельным, тем самым микрокосмом, - подобием макрокосма. А подобие познается только подобием. Надо самому стать чудом, чтобы познать чудо. Иначе будут не чудеса, а выдумки, не приближающиеся к тайне бытия, но отвлекающие от нее.

Вот почему герой самой большой прозы Рильке - Мальте Лауридс Бригге говорит, что в детстве не любил сказок, сказки были ему скучны, ибо они неживые и бескрылые рядом с действительностью, с тем, что Рильке называет безграничной Действительностью, которая всегда непредсказуема; ее нельзя знать наперед.

Чудо творчества тоже непредсказуемо. И Бог не знает, что творят его руки; правая рука не знает, что делает левая, как сказано в "Сказке о руках Господних". Во всяком случае, суть творчества такова. И ангел, заранее восхваляющий всезнающего Бога, - помеха творчеству, отвлечение от напряженного внимания к непостижимому. Если кто-то творит нечто живое, оно само становится сопричастным творчеству и может в любой миг ускользнуть из рук, а Творец будет в растерянности разводить руками, не понимая, в какой миг творение стало независимым.

Тот, кто хочет хоть чуточку приблизиться к творчеству, говорит нам Рильке, пусть заранее откажется от своих представлений о Творце, о художнике, не слушает даже ангелов. Иначе чудо ускользнет от его рассеившегося внимания...

3. МИРКИНА

И по-прежнему длится день седьмой

Недавно поутру мне повстречалась госпожа соседка. Мы поздоровались.

- Какая осень! - сказала она, помолчав, и взглянула на небо.

Я тоже. Утро и вправду было очень ясным и ласковым для октября. Меня вдруг осенило:

- Какая осень! - воскликнул я, взмахнув руками.

И госпожа соседка согласно покивала. Я глядел на нее. Ее славное здоровое лицо так мило поднималось и опускалось. Оно было светлым, только в уголках губ и на висках лежали тени морщинок. Откуда они у нее? И тут я неожиданно спросил:

- А ваши девчушки?

Морщинки на секунду исчезли с ее лица, но сразу же прорезались еще глубже.

- Они, слава Богу, здоровы, только...

И соседка двинулась вперед, а я зашагал, как полагается, по левую руку.

- Дети, знаете ли, в том возрасте, когда целый день задают вопросы. Ну просто весь божий день до самой ночи.

- Да, - пробормотал я, - настает время...

Но она не позволила себя перебить:

- И не такие, как, скажем: куда ведет эта конная тропа? сколько звезд на небе? что больше - много или десять тысяч? Совсем-совсем другие! Например, говорит ли Бог и по-китайски? Как Бог выглядит? Все время про Бога! Кто же может знать такие вещи?

- Ну, положим, - заметил я, - предполагать кое-что можно...

- Или о руках Бога, что тут скажешь?

Я посмотрел соседке в глаза:

- Позвольте, - вежливо молвил я, - вы только что говорили о Боженькиных руках, не так ли?

Соседка кивнула. Кажется, она слегка удивилась.

- Вот, - поспешно продолжал я, - о руках мне кое-что известно. Случайно, торопливо пояснил я, увидев, как округлились ее глаза, - совершенно случайно... В общем, - закончил я довольно решительно, - я расскажу вам, что знаю. Если у вас есть немного времени, я провожу вас до вашего дома.

- Очень приятно, - ответила она, все еще удивленная, когда ей удалось наконец заговорить. - Но, может быть, вы сами расскажете детям?..

- Мне самому рассказывать детям? Нет, милостивая государыня, это невозможно, никоим образом. Видите ли, я мгновенно смущаюсь, когда заговариваю с детьми. В этом нет ничего дурного, но дети могут понять мое замешательство так, будто это оттого, что я лгу... А мне очень важно, чтобы моей истории поверили. Вы перескажете детям, у вас это выйдет гораздо лучше. Вы все в ней свяжете и украсите как следует, а я только изложу простые факты в самом кратком виде. Так?

- Ладно, ладно, - рассеянно обронила соседка.

Я задумался.

- В начале... - но тут же перебил себя. - Полагаю, госпожа соседка, вам известно кое-что из того, что следует прежде рассказать детям. Например, творение...

Возникла весьма долгая пауза.

- Ну да, а на седьмой день, - продолжала соседка высоким, насмешливым голосом.

- Постойте, - перебил я, - нам придется остановиться на предыдущих днях, потому что в них все дело. Стало быть, Господь приступил к работе, сотворив Землю, отделив ее от воды и приказав, чтобы стал свет. Потом он с поразительной быстротой вылепил вещи, то есть большие настоящие вещи, такие, как скалы, горы, дерево и по его образцу много деревьев.

Я уже некоторое время слышал позади шаги, не обгонявшие нас, но и не отстававшие. Это меня смущало, и я путался в легенде о творении, продолжая свой рассказ:

- Эту быстроту и плодотворность можно объяснить, лишь предположив, что после долгого и глубокого раздумья у него все уже сложилось в уме, прежде чем он...

Тут шаги наконец поравнялись с нами, и к нам прилип не слишком приятный голос:

- О, простите, вы говорите, должно быть о господине Шмидте...

Я рассерженно взглянул на подошедшую женщину, соседка же чрезвычайно смутилась:

- Гм, - кашлянула она, - нет, то есть да, мы как раз говорили, в общем-то...

- Какая осень! - сказала вдруг вторая женщина как ни в чем не бывало, и ее красное личико засияло.

- Да, - услышал я голос своей соседки, - вы правы, госпожа Хюпфер, на редкость чудесная осень!

Потом женщины распрощались. Госпожа Хюпфер хихикнула напоследок:

- И поцелуйте от меня ваших деточек!

Моя добрая соседка уже не обратила на это внимания; ей не терпелось дослушать мою историю. Однако я с непостижимой твердостью заявил: