Пьяная жизнь

вспоминали старого узбека – хозяина мазанки, в которой жила

наша семья. Добрейшей души человек был. Помогал беженцам

всем, чем мог. В середине 60-х годов А.К. Шойхет с дочерью

Арой ездил в Маргелан. Надеялись увидеть деда. Не довелось.

Умер за несколько лет до их приезда. Мир праху его.

…Тётю Катю взяли ученицей ткачихи на фабрику

шёлковых тканей. Наблюдательность, смышлёность, трудолюбие,

быстрота в руках помогли ей за короткое время освоить

профессию. Потом назначили бригадиром, попала на «Доску

почёта». Получала повышенный паёк. Понятно, что его тоже не

хватало голодной ораве дома. Каждый день голову сверлила

мысль, как накормить семью. Мучилась, придумывала всякие

способы достать продукты и … пошла на преступление.

Механизм хищения шёлка придумал еврей из Одессы,

работавший, если не ошибаюсь, нормировщиком. Смысл

операции заключался в том, что тётя, будучи бригадиром,

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

занижала в отчётности за смену количество произведённой ткани.

Утаивался сущий мизер – два сантиметра на всю ширину

ткацкого станка. И всё. На этом её миссия заканчивалась. Как он

снимал излишки со станков, как выносили их с фабрики,

продавали, меняли, шили, Катя не знала. Знала только, что два

сантиметра на безостановочно работающих в три смены станках

превращались в широкие полотнища, идущие на платья,

кофточки, бельё… Знала, что не пошьют из шёлка парашюты.

Знала, что может получить «вышку» за свёртки с продуктами,

которые периодически ночью подбрасывали под дверь их

жилища. Еврей организовал дело серьёзно и компаньйонов не

обижал… Я мог бы не писать об этом. Уверен – кое-кто осудит

тётю. Не такая уж, выходит, она наивная и непорочная. Каждый

имеет право на собственное мнение, в том числе и автор. Моё

сводится к тому, что тут был Поступок, которым двадцатилетняя

девушка выразила готовность отдать свою жизнь за жизнь

близких. Заметьте, спасала даже не собственных детей, которых у

неё, к несчастью, никогда не было, но мать, сестру, племянников,

двоюродных то есть род, семью. «Семья» для тёти было

понятием первостепенной важности. В патриотической песне 60-

х годов учили: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». О семье

думать никто никогда не учил, да и не сможет при всём желании.

Человек или рождается Семьянином или никогда им не станет.

Спорно? Возможно. Однако прошу учесть, что под понятием

«Семьянин» с большой буквы подразумеваю не только

обширный комплекс действий члена основной ячейки общества,

очень важных для обеспечения стабильности структуры семьи и

воспитания подрастающего поколения. Семьянин, о котором веду

речь, уникальный экземпляр, ставящий семью выше закона,

традиционных ценностей, любви, во всех её проявлениях (в том

Валерий Варзацкий

числе к Родине) и даже (!),осмелюсь утверждать, любви к

родителям. Потому что понятие «Семья» для такого человека

гораздо шире понятия «Родители». Оно для него тождественно

понятию

«Вселенная».

Перефразируя

Ф.М. Достоевского, считавшего, что «Правда» выше «Народа»,

можно сказать, что для Семьянина «Семья» выше «Правды».

Да, именно таким уникальным явлением была моя тётя.

При этом чрезвычайно важно помнить, что «Семья» в её

представлении была не только папа, мама, братья, сёстры,

дедушки, бабушки. Она искренне, понимаете, истово, всей душой

переживала за родственников до «седьмого колена». «Родалася»

со всеми, обижалась, не могла понять, как можно забывать своих.

«Ми ж рідні, - готовая вот-вот заплакать, с горечью говорила мне.

– Хіба це так заведено тепер, що даже родичі один до одного не

ходять?!»

Любимым занятием тёти было общение с фотографиями.

Действу предшествовала такая же подготовка, как перед

приходом гостей: угощение готово, в доме убрано, хозяйка в

новой кофте и лучшем платочке, на столе чистая скатерть.

Наконец, из платяного шкафа, из потайного места извлекается

альбом. Надев очки, она осторожно, торжественно открывает его.

Лицо расплывается в улыбке, глаза излучают нежность,

морщинистые руки гладят дорогие лики: «Ну, що ви тут без

мене? Га? Вам там лучче, бо ви всі вместі, а я тут задержалась. И

скучно мені без вас, і тяжко… І мучаюсь, і болію, а Бог смерті не

дає… Канєшно, ходять до мене чужі баби, а рідні вже нікого й не

осталось з моїх годів… Ну нічого, скоро зустрінемось.»

Поплёвывая на кончики пальцев, тётя перебирает

фотографии. Их великое множество. Часть расположилась на

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

страницах альбома, часть – в чёрных пакетах от фотографической

бумаги, часть, наверное, самая большая, россыпью между

страницами. Альбом давно не вмещает всех незабвенных и

живых. Обложка торчит почти под 90 градусов. Никакого намёка

на систематизацию. Хаос. Но старейшина рода в постоянном

контакте с живущими в альбоме. У неё своя система поиска,

работающая безотказно. Собеседников извлекает… на ощупь!

Фотки как будто притягиваются к её ладони. «Мамо! Яка ж в

мене дурна голова, геть все вилітає. Та щэ й глуха. Помню, що ви

цієї ночі мені приснились. А що казали – не дочула. Мабуть, шоб

я не виходила кормить отого чорта на цепу, бо ще впаду на

льоду? Ну да, бачте, тепер вспомнила. Оце ж ви мені казали…

-Сергей (первый муж ), ти таки вредний. То приходиш

коли нада й ненада, а це нема й нема. Ти ж знаєш, що я

переживаю и сердюсь…»

Такие беседы с ушедшими мне приходилось слышать не

раз, стоя в коридоре, за дверью комнаты. Тётя из – за глухоты не

слышала, как я входил в дом и становился невольным свидетелем

своеобразных спиритических сеансов, которые переворачивали

душу. Складывалось впечатление, что граница между жизнью и

смертью для неё уже не существовала. Условия для диалога были

достаточно комфортные. В этой искусственно созданной

реальности смерть не являлась слишком уж важным фактором.

Впрочем, я несколько отвлёкся. Весной 1944 года была

освобождена Доманёвка. Старший сын бабушки, Василий, каким-

то чудом разыскал семью, началась переписка. И вдруг

неожиданно приехал в Маргелан: «Собирайтесь. Поедем домой».

Рыдали все, в том числе и дядя Вася – танкист, майор, грудь в

орденах. Приехал не с пустыми руками – рюкзак и чемодан

неподъёмный трещали по швам от еды. Возникла опасность, как

Валерий Варзацкий

бы кто не объелся, да не помер. Правда, майор сразу взял

ситуацию под личный контроль – рукавом вытерев слёзы,

командирским голосом гаркнул: «Командовать кухней буду я!»

Благодаря военной дисциплине, питание во время подготовки к

отъезду и в пути было по тыловым меркам хорошим, а личный

состав потерь не имел. Думаю, дядя Вася был военным от

рождения.

Во

всяком

случае,

армейская

выправка,

самодисциплина, неповторимый тембр повелительного голоса,

особое, «военное» гусарство до конца жизни не оставляли его.

Призывался ещё во второй половине 20-х годов, имея лишь 4

класса образования. Служил в кавалерии, затем в танковых

войсках. По – секрету, взяв с меня слово хранить тайну,

рассказывал, как историку, что в сентябре 1939 года, после

вторжения фашистов в Польшу, был в составе разведывательного

танкового взвода на околицах Варшавы… Информация поразила.

Ведь о пакте Молотова – Риббентропа в советское время не

говорили.