Глиняные буквы, плывущие яблоки
Глиняные буквы, плывущие яблоки читать книгу онлайн
Философская и смешная, грустная и вместе с тем наполняющая душу трепетным предчувствием чуда, повесть-притча ташкентского писателя Сухбата Афлатуни опубликована в журнале "Октябрь" № 9 за 2006 год и поставлена на сцене театра Марка Вайля «Ильхом».
В затерянное во времени и пространстве, выжженное солнцем село приходит новый учитель. Его появление нарушает размеренную жизнь людей, и как-то больнее проходят повседневные проверки на человечность. Больше всего здесь чувствуется нехватка воды. Она заменяет деньги в этом богом забытом углу и будто служит нравственным мерилом жителей. Нет воды – и все меньше становится чести, доброты, совести. “Зло побеждает добро, потому что зло сильнее, умнее, красивее добра, – говорит Учитель. – Но происходит чудо, и зло оказывается в убытке». И чудо приходит – разрозненные буквы на стенах старой бани складываются в молитву, и на обезвоженное, иссохшее селение снисходит благодать – потоки воды, которые отныне навсегда изменят жизнь края к лучшему.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Только чтобы смягчить ситуацию, я поднял чашку за Председателя и его успехи в жизни. Водка уже не была такой колючей и вошла в живот аккуратно, как лимонад.
Потом я сказал, наверное, очень громко:
– Председатель, там во дворе Иван Никитич, бывший ударник труда, на скамейке пылится. Может, я его схожу-позову? Все-таки уважаемый человек, и больше в жизни, чем простую деревянную скамеечку, заслуживает... И когда водку видит – анекдот рассказывает, всем сразу приятно...
– Нет, – отвечал Председатель, брызгая на подчиненных дыней. – Слушать о нем не хочу. На всю жизнь он мне настроение испортил! Сколько я ему добра делал! Даже дома мне говорили: не делай ему столько добра, меньше делай... Знаешь, Абдулла, что я им ответил? “Буду делать”. А что я за это “буду делать” от него взамен получил? Критические замечания. Ты мне честно, как на бывшем партсобрании, скажи: разве это – добро? Если ты вместо хлеба своей семье критические замечания в рот приносить будешь, это – добро? Нет, он сам себя обидел!
Когда Председатель выпьет, в нем целый театр просыпается. Стоит, руками машет, и такой огонь из глаз, что сейчас нос начнет обугливаться.
Для истины скажу, что никакого добра он Ивану Никитичу не делал. Но такое у Председателя творческое мышление. Если не пакостит человеку, не отнимает у него ничего – значит, добро делает.
А вот насчет критики – тут я согласен. Неприятно взрослому мужчине, когда на него с критикой лезут. Это как будто, извините, с тебя штаны снимают и школьной указкой в разные щекотливые места тыкают. А вокруг – цыканье языков, ха-ха и барабаны позора.
Вот... Слышали? В голове шум начинается... Раскаянье, раскаянье! Больше водки в рот не впущу, а то такое сейчас расскажу – женщины целыми стаями в обморок упадут. Язык свой надо под контролем держать, как ядерное оружие.
Я посмотрел на учителя.
Он стоял и вертел в пальцах курт. Маленькое белое соленое яблочко. В серых, задумчивых пальцах.
Под влиянием водки у меня в груди распускались черные цветы... Джинны, то есть – инстинкты, превратили мои кровеносные сосуды в духовые инструменты и выдували из них траурные слизистые звуки...
И я вдруг увидел кабинет как бы чужими, надетыми по ошибке, глазами.
Он стал большим, как площадь. Доска с нардами взлетела и огромной деревянной бабочкой стала биться в окно.
Хуже всего, что оттуда, из окна, невзирая на задвижку, стали заходить люди, и на губах у них шевелилась песня.
Сердце ошпарило страхом.
Они шли, как императорские пингвины из старинной телепередачи моего детства.
И песню я узнал, хотя в других случаях, чем сейчас, она казалась смешной. Когда у нас русские жили – не такие, как Иван Никитич, а целые семьи, – среди них попадались немцы. И вот кто-то из них пел эту песню, называлась “Ах, мой милый Августин”.
И теперь эту песню передразнивали люди, залезавшие в окно. И я подумал, что лучше уж армия деревьев, входящая в твою комнату, проникающая в тебя своими корнями, пьющая воду из твоего сердца, – чем вот эти странники, которые бродят по земле и смеются над пьяным человеком с помощью своей немецкой песни.
Я знаю, кто они. Они – это я; вместе мы – люди листопада.
Листопад этот обрушился на нас в то первое лето без воды. Все, что растет, вдруг стало желтым, ветви плодовых культур сделались похожими на сборище старых газет.
В день летнего солнцестояния мы наблюдали листопад.
Женщины собирали листья и читали молитву. Они просили, чтобы листья воскресли из мертвых. Одна женщина укололась о тело мертвой пчелы. Над пчелой тоже прочитали молитву.
За ними по горячей пыли шли дети, прося дать им воды. Одна добрая женщина, у которой в груди было молоко, стала поить им детей. Они лезли к ее груди, чужие дети, многие из которых уже сами были подготовлены природой к деторождению. Они искусали своей жадностью ей всю грудь, женщина упала на сухие листья и стала отгонять всех ногой. У нее начался жар, она крикнула: “Пейте то, чем вы мочитесь!” Потом заплакала и сказала: “Нет, не пейте это”.
А Председатель с Агрономом заперлись в сельсовете и устроили там крепость. О том, что они живы, мы узнавали только по звуку падающих из окна пустых бутылок.
Не в силах вынести этот позор, мы, мужчины, ушли из села. Мы ушли в мир, чтобы принести из него воду. Остались старики и мальчики без усов. Мы боялись, что они умрут и обмыть будет нечем.
Когда через два дня мы вернулись, оказалось, что кто-то приходил в село и всех напоил. Старики подтвердили. Один сказал: “Это были граждане ада, и воду, которую они нам принесли, была водой ада”. Кто-то спросил: “Разве в аду есть вода?”. “Есть, – подтвердили старики. – Это вода, от которой еще больше хочешь пить, и, если выпьешь ее по нечаянности много, умрешь от жажды”.
Они больше не приходили. Мы называли их “люди листопада”. Иногда мы называли так себя. Зло превращалось в добро, и обратно, не меняя своей химической формулы. Как игра в нарды: белые и черные кости меняются местами. Любимое развлечение Председателя.
11.
Ад закончился. Люди забрали свою песню и ушли.
Я потянулся плачущими пальцами к графину с водой.
Но воды не было. И здесь – воды не было.
Во рту ворочался и кусался соленый огонь. Язык был не моим, приклеен ко мне от незнакомого человека. И жажда такая, как будто толченым стеклом объелся.
Все от нехватки воды. У нас мозг растрескивается, как земля. Носим в голове глину, песок. Еще на каких-то грунтовых водах думаем-чувствуем, но плодородие из головы ушло. А если водкой такой мозг накормить, то вот эти, с милым августином, на тебя идут.
Я посмотрел на Мусу. Вот у него, кажется, с августинами все в порядке. На щеках красовались обычные вино-водочные слезы. На учителя я боялся смотреть.
А Председатель уже на другого ишачка пересел: цифрами поливает. Земли две тысячи гектаров, столько-то дворов, столько-то в них скота, телевизоры встречаются.
А я смотрю – мимо меня комар проплыл; поздно, значит. Пора уже из гостеприимства этого вырваться и домой по-человечески пойти. Говорю Председателю:
– Как насчет моего дела?..
Он поморщился, как будто я его луковицей угостил: так и быть, приходи завтра... И цифры все свои разворачивает, а потом вдруг торжественным стал:
– Но нашим людям не хватает главного... Веры! Им нужна вера. Мы с Агрономом дадим им веру.
Тут даже Муса плакать перестал.
Ничего не понимаем. Председатель на должность муллы примеривается? Или явился им с Агрономом какой-нибудь зеленый ангел, новую религию по секрету прошептал?
Председатель замолчал и стал похож на памятник. Агроном тоже молчал, хотя и не так значительно. В отличие от Председателя, который от водки только трезвел, Агроном был уже под огромной мухой и все время улыбался.
Накупавшись в потоках всеобщего изумления, Председатель сказал:
– Город! Наше село должно получить название города.
Муса не выдержал и снова заплакал.
Председатель стоял и рисовал прекрасные картины. Они сопровождались киванием Агронома, который уверовал; всхлипами Мусы. Где-то выла собака, которая устала, наверное, сидеть в ожидании террористов.
Председатель гладил себя по животу:
– Город поможет нам решить вопросы с водой. Для города правительство всегда воду найдет. Оно пошлет сюда технику и выкопает глубокий колодец. Там обязательно будет вода, прозрачная, как... как...
– Водка, – подсказал Агроном.
– Нет! Еще прозрачнее. Может, в этом колодце еще и нефть найдут. У нас ведь нефть, кажется, не искали?
– Мне мой отец покойный говорил, что, когда он в школу ходил, геологи здесь что-то искали, землю царапали, — сказал Муса, всхлипывая.
– Та-ак. Ну, это когда было? За это время уже столько нефти образоваться могло... Нет, только город. Вот увидите, как город решит наши проблемы. У вас даже глаз моргнуть не успеет... Широкие проспекты, тенистые сады с шашлыком и мороженым.