Стыд

7.

Мусор из контейнеров ещё не забрали. Правда, ещё рано. Некоторые прохожие здоровались со мной, дворником, это меня забавляло. Я стал подметать асфальтированный пятачок в глубине двора, где жители дома ставят свои автомашины. Пятачок, весь заставленный машинами, было неудобно мести, но, с другой стороны, значительно меньше была площадь, которую мне приходилось подметать. Вот часа через два, когда почти все машины разъедутся, откроется придирчивому глазу, что на местах, где они стояли, не выметено. Начальница мне уже дважды делала из-за этого замечание. Но я ей каждый раз отвечал, что не буду же я залазить под каждую машину и выметать из-под неё. А прийти позже, когда машины разъедутся, я тоже не могу, ведь мне надо на занятия в институт. Я врал, конечно, насчёт института, как вы понимаете.

Я стал подметать асфальт у первого подъезда. Сейчас должна выйти симпатичная девушка, каждое утро выгуливающая чёрную собаку. Мне доставляет удовольствие смотреть на девушку. Она, кажется, тоже обратила на меня внимание. Я также подумал о том, что трактор, моющий асфальт, сегодня уже не приедет, ведь уже около семи, а он появлялся обычно в половине седьмого. Но тут вдалеке послышался шум работающего двигателя трактора, и я несказанно обрадовался ему. Правда, у меня тут же тревожно забилось сердце: вдруг это не тот трактор? Я бросил метлу и выбежал на проезжую часть. В это самое мгновение в трёхстах метрах от меня, из-за угла дома, выскочил трактор рыжего цвета, лихо развернулся и поехал по тротуару, моему участку, смывая листву сильной водяной струёй. Ура, ура! Сегодня мне не подметать треть моего участка. Я бросился опять к своей метле, чтобы водитель не подумал, будто я радуюсь его приезду. Нет. Он занят своей работой, я своей.

Вышла девушка с собакой. Мы обменялись с девушкой взглядами. Сегодня, как мне показалось, она успела накрасить губки и слегка подвести реснички.

8.

Из первого подъезда появился старик. Ему лет восемьдесят, если не девяносто, и он с трудом передвигает ноги, но каждое утро с ошеломляющим упорством семенит от своего подъезда до четвёртого, от четвёртого до своего, потом опять до четвёртого… Я не знаю, как долго он ходит, потому что в восемь заканчиваю уборку и ухожу, а он всё ходит… Иногда старичок останавливается, отдыхает, смотрит на меня, и тогда мне кажется, я понимаю, о чём он думает…

Моё томительное беспокойство относительно того, приедет мусоровоз, или не приедет, счастливо кончилось. Мусоровоз приехал, и я помог водителю подкатить контейнеры к машине.

- Листвы нет? - спросил водитель, придирчиво осматривая содержимое каждого контейнера.

- Нет, нет! - заверил я, зная, что с листвой он не возьмёт мусор.

Мусоровоз уехал. В общем, всё сложилось в это утро удачно. Я присыпал листву, которую собрал с участка и перенёс в палисадник, землёй, как и положено по инструкции. Потом собрал инструмент и отнёс его в подвал. В подвале уже собрались подростки, которые курили, ругались и не обращали на меня внимания.

Я отправился домой.

Итак, сегодня я пойду в институт узнавать насчёт диплома. Это очень важно - получить диплом. Тогда можно возвратиться на родину и устроиться куда-нибудь работать. А так, без диплома, с полууголовной записью в трудовой книжке «исключён за нарушение профессиональной этики» никто не возьмёт на приличную работу.

Глава третья

1.

Впервые я приехал в Москву лет тринадцать назад. Сейчас мне двадцать семь. Выходит, мне тогда было четырнадцать. Ехали мы тогда группкой на соревнования по классической борьбе в город Киров (не знаю, как он сейчас называется) и проездом были в Москве. Переезжали с одного вокзала на другой. Во главе нашей группы из трёх человек – тренер. Тогда-то я и разглядел Москву впервые вблизи и, надо сказать, сильно разочаровался. О, это не в обиду москвичам сказано: Москва не плохой город, а, скажем так, обычный. Просто едва я попал в столицу, даже едва поезд, в котором мы ехали, стал въезжать в пригород, как миф, созданный усилиями учителей в школе, деятелей литературы и искусства, дикторов телевидения из программы «Время» и так далее, рухнул при виде обычной, суровой действительности натуральной жизни. О, это было сильное потрясение для четырнадцатилетнего подростка, чьё сердце стремилось к идеалу! Во второй раз я попал в Москву спустя года три, после окончания школы, когда собрался неожиданно для родителей поступать в театральный институт. Тогда я не поступил, но вот спустя ещё пять лет меня приняли в ГИТИС. Может быть, эти мои записки - история про молодого человека, который, попав в Москву, с огромными душевными, духовными, нравственными потерями достигает… нет, не славы, не денег и даже не права говорить своим голосом, а достигает покоя. Того покоя, в котором есть знание жизни, пусть с привкусом горечи, но уравновешенное молодостью и силой телесной.

2.

Я подошёл к жёлтому зданию. Это и есть театральный институт, где я проучился четыре года. Открыл тяжёлую дверь. Меня чуть не сбил с ног какой-то мальчик, видимо, студент-первокурсник. «Извините!» - радостно воскликнул он. Я поморщился. «Как противна эта бессмысленная радость, эти розовые щёчки», - думал я, мимоходом оглядывая своё угрюмое, с жёсткими складками у губ, лицо в огромном прямоугольном зеркале, висящем в фойе у лестницы. «Однако и сам я недавно был таким», - подумалось мне.

Снизу, из буфета, куда я, поднимаясь по лестнице, мельком глянул, доносился густой шум и поднимались сизые клубы табачного дыма. Ни за что на свете я не хотел бы вновь оказаться среди сидящих там парней и девиц! Нет, нет! Так бессмысленно тратить свою жизнь!..

Однако ж на что её тратить?..

Я поднялся на третий этаж. То, что открылось моему взору, дало мне возможность почувствовать, как шевельнулась злая радость на дне моей души. Институт никогда на моей памяти не отличался благоустроенностью, но тут предо мною открылась настоящая разруха: в фойе валялись на грязном, заплёванном паркете оторванные батареи, поломанные пыльные кресла стояли в беспорядке, две двери напротив через фойе были вырваны вместе с рамами. «Идёт ремонт», - догадался я. Впрочем, все пять лет, что я помню институт, где-нибудь в здании или вокруг него идёт ремонт…

Я прошёл по коридору в следующее фойе поменьше и заглянул в деканат. Сам Анатолий Маркович Порожний, мой мастер, в шикарном костюме и при галстуке, сидел на стуле за столом у окна. На диванчике, что помещался у стены, сидел мой педагог по актёрскому мастерству Николай Пафнутьич, а за другим столом, справа от меня, Ольга Арнольдовна, тоже педагог. Вообще в деканате, должен заметить, было чисто, а также скопилось много мебели, видимо, собранной со всего этажа, таким образом, деканат представлял собой островок комфорта, хотя и с чрезмерным нагромождением мебели.

Все трое посмотрели на меня и, как мне показалось, с досадой отвернулись.

3.

«Можно войти?» - спросил я. Николай Пафнутьич тревожно заёрзал задом по дивану и посмотрел на Анатолия Марковича.