У подножия старого замка

Они проехали по только что проложенной широкой главной магистрали. Кругом, куда ни посмотришь, поднимались леса новостроек. Память о погибших во время войны живет в Варшаве в бронзе и мраморе памятников, в граните мемориальных досок, укрепленных на стенах восстановленных домов. И всюду у подножия памятников живые цветы.

Снова, как и до войны, Варшава просыпалась от фабричных гудков на Красной Воли, Варинского и Вальтера, на Жерани и Мокотове. Это рабочие районы Варшавы. Они всегда пробуждались первыми. Услышав гудки, на улицы, как и раньше, выходят шумные, любящие посплетничать, городские торговки. Их специфический варшавский юмор не ослабел за годы войны. Они толкают перед собой тележки с цветами и фруктами и располагаются каждая на своем углу улицы. Без них Варшава немыслима.

Встречались и воспетые в песнях варшавские извозчики — «дрындяже». Они погоняют своих сонных одряхлевших лошадок и с презрительным безразличием поглядывают с высоты облучков на пролетающие мимо них трамваи и троллейбусы. «Дрындяжей» осталось немного. Всего одиннадцать. Их берегут, как музейную редкость.

На углу улиц Маршалковской и Аллей Иерусалимских им встретились музыканты. Услышав русскую речь и узнав, что Андрей служил в Польше, музыканты окружили его и спели по-польски «Катюшу», да так, что растрогали всех до слез.

Постояли над Вислой, возле легендарной бронзовой Сирены, ставшей символом и гербом столицы. Юзеф, обняв сестру за плечи, спел ей любимую песню о Варшаве:

Побыв в Варшаве два дня, Ирена с семьей заторопилась в Гралево. Юзеф с Кристиной обещали приехать через несколько дней…

…Пошли памятные с детства родные места. Ирене казалось, что поезд идет слишком медленно. Но вот уже миновали Млаву, промелькнули деревни Нажим, Высока, Кисины. Вдали показалось Гралево… От волнения у Ирены перехватило дыхание, на глазах выступили слезы. Андрей стоял рядом и тихонько гладил ее руку.

Дети тоже не отходили от окна ни на минуту. Вдруг Саша закричал:

— Мама, смотри! Твой старый замок!

Он сразу узнал его по рассказам.

Старый друг первым встречал Ирену после долгой разлуки. Он четко выделялся на фоне погожего летнего неба. Показались костел, водокачка, блеснула на миг синяя полоска обмелевшей за лето Дзялдувки.

Поезд замедлил ход. Ирена высунулась из окна и сразу увидела бегущих вдоль поезда сестер и отца.

— Тато, — позвала она тихо. — Тато! Девочки! Мы здесь! — закричала она, наконец, звонко, во весь голос.

Встреча с родными была бурной и радостной. Отец подбрасывал вверх внуков, целовал их и приговаривал:

— Вот они какие, славные, большие! Русачки мои дорогие!

Ему еще не верилось, что эта красивая женщина его дочь, а Саша и Леля — ее дети. Он представлял себе Ирену такой, какой оставил ее много лет назад.

Отец был все такой же энергичный, все так же шутил и смеялся. Но Ирена с грустью отметила, что он сильно поседел, ссутулился, отчего казался ниже ростом, лицо в густой сетке морщин. Ну, а Халину и Ядвигу узнать невозможно. Обе высокие, стройные, красивые. Халина стала детским врачом, Ядя — инженером-экономистом. На вокзал они пришли со своими мужьями.

Родной дом встретил Ирену знакомыми запахами яблок и квашеной капусты, скрипом деревянной лестницы. Дом показался Ирене маленьким и тесным, но все в нем осталось по-прежнему, даже мебель на тех же местах.

В первый же день приезда Ирена пошла на кладбище. Долго сидела у могилы матери, заросшего белыми маргаритками холмика со скромным мраморным крестом. «Как горько, что ее нет, что она не видит, как неузнаваемо изменилась жизнь», — думала Ирена.

На могиле Лели теперь стоял красивый памятник. С фотографии на Ирену смотрела смеющаяся и вечно молодая Леля. Ирена не плакала, только не отрывала глаз от портрета подруги. Потом положила на могилу букет белых и красных гвоздик — любимых цветов Лели.

Ирена навестила Граевских. Дядя Костя давно умер. Пани Граевская выдала дочек замуж и осталась теперь с одной Данусей. Девочка заканчивала школу. Она рассказала Ирене, что их с бабушкой Паулиной часто навещает дядя Казимир и присылает бабушке деньги, чтобы она, Дануся, могла учиться. Пан Малек работает в Министерстве просвещения в Варшаве и живет один. «Земста» остался верен Леле.

Обновленным, другим стало древнее Гралево. Город разросся и стал в три раза больше, чем до войны. Снесли старые рыбачьи домики над Дзялдувкой, вдоль реки теперь тянулся неширокий бульвар с молодыми каштанами и множеством цветов. От прежней тишины не осталось и следа. То и дело встречались туристы изо всех уголков Польши. Их притягивала сюда красота мазурских озер и лесов, музей в старом рыцарском замке. У озер, на краю лесов белели открытые солнцу корпуса санаториев и домов отдыха. Один лишь костел сиротливо стоял на отшибе. Звон его колоколов показался теперь назойливым и унылым.

Обновили и старый рыцарский замок. Заделали выбоины и трещины, застеклили разноцветными стеклами окна и бойницы, покрасили решетки, восстановили по сохранившимся рисункам восьмигранную северную башню. На высоком холме вокруг замка разбили парк, поставили скамейки. Туда вели теперь каменные лестницы с фигурными балюстрадами. Но среди подстриженной травы на холме, как и прежде, торчал любимый Иреной серый валун. Около замка теперь шумно. Туристы фотографируются на фоне древних стен, ходят по залам и знакомятся с собранными здесь экспонатами многовековой истории и культуры мазурской земли. Заведует музеем пан Ольшинский, только что ушедший на пенсию.

Дедушка очень привязался к внукам. Не желая расставаться с ними ни на один час, забирал их с собой в замок.

Саша и Леля носились по гулким палатам и коридорам, играли в прятки. Прислушивались, как под высокими сводами откликается эхо.

— Леля, где ты?

— Тут!

— У-у-т! У-у-т! — откликалось во всем замке эхо, и Саше было не понять, в каком зале или коридоре искать сестру. Когда он долго не мог ее найти, то шел на хитрость и кричал:

— Выходи, Леля, не то тебя заберут крестоносцы!

— О… о… ы… ы… — гудел многократно замок. И сероглазая, шустрая сестренка, знавшая о крестоносцах, о которых ей рассказывали мама и дедушка, стремглав выбегала из замка на залитый солнцем холм.

— Ага, попалась, бояка! — смеялся довольный Саша. — Пошли к дедушке, а то он волнуется.

И они втроем шли к серому валуну, садились на него и подолгу смотрели на город, где солнце зажигало золотом и пурпуром все окна. Из-за реки, с полей, заросших сурепкой, тянуло медовым духом, перемешанным с запахами ромашки, клевера и мяты. Горько и томительно пахли разросшиеся над Дзялдувкой тополя и каштаны. Плакучие серебристые ракиты, которых тут раньше не было, мочили в воде свои длинные косы. А высоко на островерхой крыше замка клекотали аисты.

— Дедушка, они тут и зимой живут? — спросил Саша.

— Нет, на зиму эти птицы улетают в теплые края. Но всегда возвращаются назад, в свое гнездо. Тут их дом, родина.

К отцу и детям неслышно подошли Ирена и Андрей. Встали рядом. И перед Иреной отчетливо и ярко всплыло далекое детство. Когда это было? Ирена вздохнула, потом улыбнулась и сказала, обращаясь к отцу:

— Удивительно, как в жизни все повторяется, тато!

— Не только повторяется, но и продолжается, дочка, — в тон ей ответил отец, прижав к себе покрепче внуков. — Этим и прекрасна жизнь.