О Кузьме, о Лепине и завещании Сталина и не только

XIII. Непорочное зачатие

1. Осьмое чудо смеха

Нет, нет, об Ирке и о ее громко лопнувшей от перенапряжения целке мы не забыли, все время держим это событие в воспаленном уме: незабываемое. Вернемся к Ирке. У нее не просто лопнула целка, не просто бабах, а невероятность в масштабах нашего ОЛПа: забеременела девка (в подобных экстравагантных случаях девицу лишает девственности при родах ребенок, а у нас все не так, путаница привнесена, озадачивающая путаница), в ее организме ткется новая жизнь с признаками мужского пола, закон: при непорочном зачатии всегда рождаются мальчики, во всей природе такой порядок заведен, возьмите насекомых, тех же пчел, из неоплодотворенных яиц, аналог непорочного зачатия, вылупляется трутень (Шредингер, восклицательный знак его: “Трутень не имеет отца! Все клетки его гаплоидны”; В. К. Житомирский вообще считает пчелиный рой единым организмом, как и Метерлинк говорит о “душе улья”), можно твердо, не моргнув глазом сказать, что это типично мужской снаряд, роскошный, красавец, тридцать тысяч, не ошибся, глаз в каждой стороны головы, свирепый сперматозоидный оголтелый квант (Шредингер: “Если хотите, можно его назвать гигантски увеличившимся сперматозоидом”), единственное назначение которого (Шредингер: “единственная жизненная задача”) оплодотворить царевну-девственницу, будущую пчелиную матку, в великолепном головокружительном фантастическом брачном полете (в улье, вне стремительного полета трутень не может оплодотворить царевну), силится настичь, давно обошел, опередил соперников, во время стремительного лета под давлением дыхательного механизма, так по крайней мере полагают классики пчеловодства, у счастливого избранника выпирает, вылезает это самое, оно! ох.ительный по размеру, если соизмерить с телом трутня, орган оплодотворения, непропорционально-устрашающих размеров, зачем такой большой и страшный? еще одна загадка природы, пчеловоды мучаются, не знают ответа на этот вопрос, давно бы мог всадить, виражи, виражи, волнообразные виражи, затягивает, оттягивает момент. Все! Готово, влындил!

“Волшебный брак” (Метерлинк)! и — весь орган оплодотворения застрял, сам собою отвалился, как откушенный, остался в царице, гибель, смерть за любовь, то был безумный полет в небытие, а у людей не смерть наступает, а сон, после соития всякая тварь угнетена, пишет Стерн, справит мужик свое грязное мужское дело, отвалится, проваливается в объятие Морфея, тут же храпака задает, самодовольно, противно храпит противная скотина, оскорбляет нахальным храпом девичье сердце, сон, по представлениям древних, родной брат смерти; настиг, трахнул, умер, тьфу, барак желаний, радужная мечта и поговорка зэка: по.ть и умереть (глагольные, дурацкие, скучные рифмы, не уважаем такое, в лагерях поэты не ахти, даже прямо скажем, так себе, дрянь, а здорово воображают).

Итак, непорочное зачатие! Здесь, у нас, в нашем распрекрасном лагере. Это — наиболее несомненная истина в Каргопольлаге (вот почему Розанов с его культом чадородия был бы не прав, думается, он бы охотно признал свою неправоту), да! только так! здесь и теперь, в лагере и невозможное возможно! здесь чудеса плотным сплошняком идут! в лагере и не такое бывает, по одной версии ее беременность сама собой завершилась, ложной оказалась, сошла на нет, редуцировалась, все само благополучно рассосалось, отделалась легким испугом да насмешками подружек — не желают дуры верить, смешками прыскают, хи-хи да ха-ха! за бока держатся, пошло осьмое чудо смеха, так от души и беззаветно лишь в лагере смеются, челюсти до вывиха отклячивают, зашкаливаются. Ой, не могу! да неужто не подженилась, да как же так? Самый подлинный, настоящий факт, упрямый что ни на есть, отнюдь не фальшак, как некоторые готовы считать, сухая документальная констатация реальных вещей, саморазвивающийся, самовоплощающийся, зреющий плод, притом не по дням, а по часам, пузо, пузо растет, уже заметно, не ветром же занесло, не ветром же надуло? Ах, что ты! Ах, брось! Так-таки никаких вольностей? Да неужто так прямо и не обжимались? Их, знамо дело, завидущих подружек, нетрудно взять в толк, и если бы вы внимали этой непролазной, нескончаемой, бессмысленной чернухе, реагировали бы так же, подобающим образом, хихоньками и хахоньками.

Щеки Ирки рдеют стыдом, что-то вякает, как распоследняя дура, вообще-то она очень даже словоохотливый, открытый человек, простая душа, даже имеет постоянную потребность поделиться женским переживаниями, интимными впечатлениями, чересчур откровенный и болтливый человек, но тут вопреки своей натуры почему-то не может поведать, как все было на самом деле. А аист прилетал, от него так просто не отделаешься, тем паче в лагере, чудный мальчик на свет явился, не то что выкидыш, не то что эмбрион, все потому, что не хотела от недомерка Лепина, увы, не герой ее вечной, имманентной, огненной мечты, а случайная слабость, пустяковина, заразилась ненароком бешеным желанием мужика, от того случая лишь перегар в душе, да пошел ты! что я совсем дура?

Легкие роды. Нет, нет, Гришенька не вовсе скользким и бесформенным эмбрионом из нее вывалился, просто родился раньше времени, на седьмом месяце, так, с ложку чайную величиной, недоносок, мышь. Представляете, вообразите: выжил. А кто его отец? Лепин? Нет. Она оказывается сама в себе и отец и мать, партеногенез, девственное зарождение, непроницаемая тайна женского яйца, тайна жизни! мистический приблудок, так получается, может, о древе жизни нам не следует знать больше, чем отпущено, в паспорте — зловещий прочерк, точно!

Приезжали родители Ирки, забрали бессеменника, неведомо как и откуда взявшуюся зверюшку из лагеря. Версии, версии, и был, и нет, да почему нет, был, был! лагерный бессемянок, пусть то был результат колоссального недоразумения, экстремальных фокусов женского организма, но рос мальчик необыкновенной красоты, необыкновенных способностей, невероятно музыкален, прямо-таки как Моцарт, в 16 лет получил паспорт, заболело сердце от злого, жирного прочерка, постигнут его символический смысл, защемилась психика, отдало резкой болью в сердце: в грехе и аморалке зачала меня родимая матушка, без вины виноват! душит тоска зеленая, вязкая, но не долго мялся меланхолией Гришенька, чудный, славный очкарик, интенсивно работает фантазия, взбрело нечто в голову, идея, порыв к новой жизни, отчубучил, наладился, упрям, закусил удила, исчез из дому, озадорился, развил прыткость, рванул, как шальной, в Москву: ребенку нужен отец! не верит он ни в какой партеногенез и во всю эту чертову путаницу, ребенок имеет право иметь отца, это его святое право (права человека!), мать никаких натырок не давала, говорила, не распускай нюни, не бери в голову, никакой он тебе не отец, не грешила я с ним, постой, постой! погодь! но не могла вразумительно, толково объяснить, почему лагерный первенец так разительно похож на Лепина, густо и откровенно еврейский хрестоматийный облик, карикатурно грустный, ну как две капли воды, одно лицо, особенно в профиль, копна жестких, как проволока, вьющихся волос, буйный черный нимб растительности, уже залысины над высоким бледным прекрасным лбом, тут двух мнений быть не может, впечатляющее, пугающее сходство; разлетелся, словом, экспансия, нашествие, сюрприз…

2. Тушинский вор

А в Москве, представляете, открылись двери квартиры великого человека, начинает обстоятельно объяснять что и как, от волнения заикается, сходу следуют заикания, от волнения все, затем исповедь горячего юношеского сердца, а открывшая с выражением скуки постной дверь мигом охватила всю ситуацию, дьявольски догадливая, почуяла страшную опасность, очень умная, находчивая, сковырнула с себя разом, как не бывало, все благородство и квелый буддизм, противоречие между животрепещущей прагматикой и веригами нравственности разрешились просто и естественно в пользу прагматики, а это самое буддийство разом корова языком слизала, есть ситуации, когда кому-то надо быть беспредельно твердым, как алмаз, такова жизнь, таковы ее суровые законы, и не подлежит она моральному суду, к том же в Москве еще этот пресловутый, подмеченный еще Булгаковым (разумеется, писателем, а не православным богословом, впавшим в характерную для русского религиозного сознания ересь), “квартирный вопрос”, маска постного лица преобразилась неподдельной злобой, тут-то она и выдала робкому и застенчивому Гришеньке по 1-е число, от ворот поворот, проявила характер, оттянула, как следует, хотя не совсем по лагерному, без выразительного и необходимого к случаю матюга, срывалась в визг, убедительный, пошел вон! чтобы духа твоего здесь не было! захлебывающееся утробное кваканье, на горло брала, импровизация, но удар точен, умело врезала, будет долго помнить, дико расшипелась, распузырилась бутылкой нарзана, раскеросинилась вовсю, ну уж нет! это слишком, наглого хаменыша нельзя подпускать к благородному и самых честных правил Лепину на пушечный выстрел, нужен глаз да глаз, все будет шито-крыто, великому человеку нужен покой и чистая совесть, грех на себя беру, нашел простаков, о прописке московской размечтался? сама мистик, видала мистиков, такого мистика первый раз видит! наследник, видите ли, завелся, заявился, раскатал нос, родственничек. Никакой ты не родственник, не наследник, а самозванец, обыкновенный наглый еврейский аферист и шкодник! Лжедмитрий-второй! Тушинский вор!