Две дороги - один путь

Потом Петька научит так говорить весь двор и всю школу. А вскоре разнесётся эта примета по всему городу, и то и дело будет то тут, то там раздаваться: «Две дороги — один путь». И каждый раз Петька будет вспоминать этот день.

Петька и Денёк играли в город, где все ездят только на лошадях, где нет ни машин, ни автобусов, ни трамваев, зато в каждом доме найдётся конюшня. Лошадей здесь не выращивают, не покупают и не продают. Они сами приходят из далёкого леса: молодые, сильные, с влажными кроткими глазами. Дворы школ превратились в стоянки для путешественников. Там можно было отдохнуть, перекусить, накормить своего коня и выкупать его (несмотря на каникулы, мойки для обуви работали почти у всех школ). Расплачивались друзья с воображаемыми хозяевами стоянок самой ходовой валютой — гладкими листьями подорожника. Раз в месяц в этом Городе Лошадей устраивались соревнования, а тренировки проходили на ипподроме — футбольном поле Центрального стадиона.

Петька и Денёк так заигрались, что забыли и про Бродяг, и про встречу у Егора. И не вспомнили бы, если бы не встретили его самого.

— О! Конная дивизия! Привет! — поприветствовал их Егор.

— Ой, Егор, здравствуй!

— Вы не забыли, что сегодня у нашего дома День Рождения и мы ждём вас в гости?

Петька прикусила губу, она-то как раз забыла. Но Денёк сказал:

— Конечно, мы помним. Мы даже с подарком придём.

— О! — многозначительно улыбнулся Егор. — Ну, до вечера!

Они попрощались, и Петька спросила:

— Ты про какой подарок, у нас ведь ничего нет!

Денёк замялся и сказал смущенно:

— Ну, я кое-что приготовил… Макет мы уже не успеем сделать, но я его нарисовал.

— Дом?! Здорово!

— Ну… не знаю, как получилось.

— Покажи! — потребовала Петька.

— Так он дома!

— Тогда поехали!

— Нет, давай сначала в Хижину. За рисунком-то успеется.

Петька согласилась и поднажала на педали. Денёк ездил быстро.

— 6 —

Ставни на окнах Хижины были открыты.

— Смотри, Денёк, все, наверное, уже там. Поехали скорей!

— Ага… Петь! — Денёк резко затормозил. У пожарной лестницы, ведущей в Хижину, были свалены табуретки, полки, книги, Петькин старый коврик со слонами, Генкин сундук — небогатое хозяйство Вольных Бродяг. Петька и Денёк переглянулись: что всё это значит?

Дверь Хижины распахнута, оттуда доносятся голоса. Голоса незнакомые… Нет! Знакомые! Это Скрипун и кто-то ещё из взрослых…

— А, Акимовы! Они узнали про Хижину и выселяют оттуда Бродяг!

— Пе-етька-а! — разорвал летний воздух отчаянный Генкин крик. — Бегите за всеми! Нас громят!

Как по команде, Денёк и Петька бросили велосипеды и рванули в разные стороны.

— Я к Сане! — крикнул Денёк.

— Позвоните Олегу! — попросила Петька и помчалась к Ленке.

Все мысли, все настроение сразу сомкнулись вокруг самого главного: их выгоняют! У них отнимают Хижину! Это Скрипун — конечно, он! — мстит им за шалаш! А они-то хотели идти к нему извиняться, хотели все объяснить!

— Что ты стучишь, как ненормальная! — возмутилось Ленка. — У нас маленький ребёнок в доме!

— Лен… Я забыла, прости. Там Хижину… — и Петька вдруг всхлипнула и заплакала. Их замечательную Хижину! Где они собирались, как дома, и никто им не говорил: «Тише, дедушка спит! Иван занимается!» Где никто не ругал, если вдруг оставался беспорядок — всё равно они потом всё уберут! Где она, Петька, так замечательно сидела сегодня утром одна!

Ничего этого Петька не сказала Ленке. Но Ленка и так всё поняла (на то она и Ленка). Оделась, позвонила в соседнюю квартиру Лёшке, и пока тот собирался, заставила Петьку умыться и успокоиться. Ленка всегда такая: если вдруг сваливается беда, она остаётся спокойной и рассудительной. И никаких эмоций. И, как всегда, перед этим спокойствием Петька устыдилась своих слёз, умылась и побежала в Хижину. Не ждать же этого Ахмеджанова! Опять что-нибудь скажет ТАКОЕ!

Из Крайнего дома к Директорскому мчались Денёк и Санька.

— А где Сумятины? — спросил Саня на бегу.

— Геныч там воюет, а отец на работе, конечно, — сказала Петька. — Олежке позвонили?

— Да, он бежит.

Они взобрались по лестнице, через минуту прибежали Ленка и Лёшка. На Лёшку Петька не смотрела.

В первую минуту Петька даже не узнала Хижину, так голо и пусто было в ней. Сразу стали заметны не очень чистые стены и щелястый пол. Половики тёмной грудой лежали в углу, рисунки Денька (старый замок с башнями над морем, дворовая собака Найда, лопоухая и смешная, со щенятами, дорога среди степных холмов) и фотографию парусника «Седов» Генка прижимал к голому перепачканному пузу Видимо, он был дома и услышал шум и решил выяснить, в чём дело. А дело было плохо.

— А-а! — тонко заверещал Скрипунов. — Явились!

Грузный, страдающий одышкой (и как только забрался сюда?) Акимов приветственно заулыбался. Противно так, с издёвкой… Он поглаживал круглый живот под вылинявшей футболкой и то и дело смотрел на свою жену.

Бывшая директриса школы Антонина Артуровна Акимова («А» в кубе), худая и высокая, похожая фигурой на ножницы, знала всё про всех и всегда была права. Во всяком случае, она так думала. Глядя с высоты своего роста (и положения) на растрёпанных, притихших, тяжело дышащих от быстрого бега ребят, она веско заметила:

— Ничего удивительного, Иван Иванович, что эти подростки на вас напали. У них на лицах написано, что они склонны к девиантному поведению.

— Чего? — удивился Лёшка. Получилось у него угрожающе.

— Вот видите, вот видите! — заверещал Скрипун.

А взгляд «А в кубе» ясно выразил: «Ах, этот Ахмеджанов! Всем известный хулиган и двоечник!»

— Что вы здесь делаете? — сказала, наконец, Ленка, голос у неё был спокойный и ясный. Да, Ленка умеет разговаривать со взрослыми.

— Что мы делаем здесь? — насмешливо переспросил Акимов. — Выселяем мы вас, голубушка.

— Не имеете права! — взвился Сашка.

— Права! — закричала «А в кубе», вспомнив, видимо, как она была директором. — Права-то вы свои знаете, а вот обязанности!

Ребята переглянулись: сказано, что называется, «не в тему».

— Почему вы на нас кричите? — возмутился Денёк. — Что вам от нас надо?

— Это наш чердак! — перебила его Петька. — А вы… вы как грабители!

Что тут началось! Акимовы и Скрипун будто с цепи сорвались и начали кричать в три голоса. Чего только не услышали про себя Вольные Бродяги! Они и «отпетые хулиганы», и «колония по ним плачет». И, в общем-то, понятно, зачем им этот чердак. Ну, конечно, только пить, курить, нюхать всякую гадость. Чем ещё можно заниматься на чердаках и в подвалах? Сейчас ведь все дети старше пяти — психи и наркоманы! Только и слышишь о детской преступности!

Петька пыталась их перекричать, но Сашка хмуро остановил её:

— Да ладно тебе. Видишь же — бесполезно!

Его услышала «А в кубе»:

— Да, бесполезно! Продолжать разговор без присутствия взрослых я не намерена!

В таком случае можете продолжать, — раздался спокойный голос. — Надеюсь, моё присутствие вас удовлетворит?

Все обернулись. На пороге Хижины стоял Егор. Он держал за руку Олежку. В их спины било горячее июньское солнце.

— Лежик, ну расскажи ещё раз! Ну, трудно тебе, да? — канючила Петька.

Они лежали с Олежкой на балконе, на надувных матрасах, укрывшись Ивановым спальником и верблюжьим одеялом. Сегодня им разрешили ночевать на балконе, тёте Кате позвонили, чтобы она Олега не теряла. Ночи были тёплые, ясные, и обсудить было что. Сначала к ним присоединился и Саня, но его мама загнала домой, сказала, что он легко простужается. Сашка недовольно заворчал, но Петьке подмигнул: всё равно, мол, приду, когда родители уснут.

— Ну, Лежище! Я уже всё забыла! Расскажи!

— Ну, чего рассказывать-то? — сонно пробормотал Олежка. — Саня позвонил, я побежал, а по пути думаю: если там взрослые, то одних ребят слушать не станут, а если Щеколда, то всё равно нужен кто-то постарше. Ну и свернул к Егору…