Принц Госплана

а одной линии? Ну, если бы это солдаты были, была бы цепь, а это как называется?

– Не знаю, – ответил Борис Емельянович. – Так после обеда всегда бывает – просто одновременно выходим. Ты лучше посчитай, сколько танков вокруг?

– Двадцать шесть, – сосчитал Саша.

– Понятно. Бабаракин на бюллетене, Сковородич в Австрии, а остальные все здесь. Жаркий сегодня день будет.

– Двадцать первый, двадцать первый, с кем говорите? – раздался в шлемофоне чей-то голос.

– Говорит двадцать первый, вызываю семнадцатого, прием.

– Семнадцатый слушает.

– Семнадцатый, у меня тут парень из Госснаба, ему одну бумагу подписать. Чтоб не ехать через весь город.

– Понял вас, двадцать первый, – отозвался голос, – через десять минут у фермы.

Танк Бориса Емельяновича резко взял вправо, и Сашу сильно качнуло в люке. Перелетев с разгону через несколько ухабов, Борис Емельянович выехал на шоссе, повернул и километрах на восьмидесяти в час понесся в сторону далекой рощи, перед которой дорога разветвлялась и торчал какой-то указатель на шесте.

– Залазь в башню, – велел Борис Емельянович, – и люк закрой. Вон на том холме гранатометчик сидит.

Саша повиновался – и в самое время: по броне ударило, и послышалось резкое и громкое шипение.

– Вот он, курва-а, – прошептал голос Бориса Емельяновича в наушниках, и башня стала медленно поворачиваться вправо.

Саша увидел на экране прицела совместившийся с вершиной горы квадратик и выскочившую надпись «gun locked». Но Борис Емельянович не спешил стрелять.

– Ну же! – выдохнул Саша.

– Подожди, – зашептал Борис Емельянович, – дай я осколочный заряжу… Бронебойные нам еще понадобятся.

Еще раз зашипело и ударило по броне, а в следующий момент рявкнула пушка «Абрамса», и на вершине холма словно выросло огромное черно-красное дерево.

Вскоре слева от шоссе появилась и стала стремительно приближаться окруженная невысоким забором ферма, похожая на заброшенную правительственную дачу. Метрах в трехстах Борис Емельянович затормозил, и так резко, что Саша, глядевший в прицел, наверняка посадил бы себе синяк под глазом, если бы не мягкая резина вокруг окуляров.

– Что-то мне вон то окно не нравится, – сказал Борис Емельянович, – дай-ка я…

Башня поехала влево, и опять рявкнула пушка. Ферму заволокло огнем и дымом, а когда их снесло, от уютного двухэтажного домика остался только закопченный фундамент с небольшим куском стены, в котором осталась непонятно куда раскрывшаяся дверь. Борис Емельянович на всякий случай дал длинную очередь из пулемета, перебившую несколько досок в заборе, и медленно поехал к ферме.

– Можешь пока выйти поразмяться, – сказал он Саше, когда танк затормозил у пепелища, – вроде все спокойно.

Саша вылез из башни, спрыгнул на землю и повертел головой. Голова гудела, чуть подрагивали колени, и хотелось на всякий случай схватиться за какой-нибудь поручень вроде тех, что были в башне.

– Что, скис? – дружелюбно спросил Борис Емельянович. – Ты попробуй так пять дней в неделю, по восемь часов,