Ночные каналы (СИ)

— Что-то тревожно мне... — Светка нервно поежилась, вытянула из-под себя куртку и штаны, оделась. — Давай-ка соберем сиденье.

Я быстро оделся, помог ей подняться и укрепить переднее сиденье. Прожектор все еще держал нас на прицеле, световая решетка висела перед глазами. Но теперь, после Светкиного рассказа, она имела новый, зловещий смысл.

Светка чувствовала перемену во мне после своей исповеди. Поджатый рот, отрешенный взгляд.

— Дура я, что рассказала тебе, — печально сказала она. — Всегда так. Нельзя душу раскрывать — никогда...

И вдруг свет погас. Лобовое стекло еще какой-то миг удерживало призрач­ное мерцание, казалось, и решетка висела в воздухе, но вот все погрузилось во мрак.

Светка выругалась, сорвала с крючков чехол, точными движениями надела на верхушку сиденья. Вдвоем мы натянули чехол и дружно отвалились на заднее сиденье. Светка прижалась ко мне, как птенец прижимается к матери, стараясь подлезть под спасительное крыло. Жалко было ее до ломоты в глазах, но что-то хрустнуло и сломалось во мне. Прежнее острое чувство отлетело, я был как шарик с выпущенным воздухом. Праздник кончился — мой первый печальный праздник и первый отчаянно-грустный финал его...

— Ах ты, гад! — вдруг вскрикнула Светка. — Смотри, смотри!

Вдали, от здания зоны «Б» в нашу сторону двигались два ярких огня, явно автомобильные фары.

— Неужели он?! — с ненавистью прошептала Светка. — В командировку же собирался!

Фары покачивались во мраке, надвигались на нас. В полосу света вбежал Барс с весело поднятым хвостом — понял, кто едет! Светка схватилась за мою руку, стиснула.

— Сиди, не бойся, я — сама с ним...

Нашарив тапочки, она обулась. Подъехавшая машина остановилась чуть поодаль. Свет фар слепил, ничего невозможно было разглядеть. Хлопнула дверца. Грузная высокая фигура как-то вдруг выросла перед машиной. Барс прыгал вокруг человека — радовался хозяину. Братчиков, не обращая внимания на собаку, шел к нам, засунув руки глубоко в карманы куртки. Голова его была открыта, редкие волосы вздымались торчком, как будто внутри его головы был вмонтирован вентилятор, гнавший воздух вверх. Он шел, раскачиваясь из стороны в сторону, неся в себе грозную силу обманутого владельца собствен­ности... Мне стало страшно. Страшно было и Светлане, я видел, как затвердело, прорезалось морщинами ее лицо. Она выпустила мою руку и резко, словно кидалась в ледяную воду, выпрыгнула из машины. Дверца осталась открытой, и шум водосбора ворвался в кабину.

Они сошлись в пяти-шести шагах от меня. Слов было не разобрать, но по жестам я догадывался, что разговор пошел горячий. Светка то и дело взмахи­вала руками, показывая то в сторону зоны, откуда светил прожектор, то на площадку насосной. По жестам, по мимике, когда лицо ее попадало в лучи света от фар, я догадывался, что она нападает: мы, дескать, хотели посмотреть насосную, а твои подонки включили прожектор... Так мне казалось, но о чем говорили они на самом деле, я не знал. Видимо, все было совсем по-другому.

Братчиков вдруг коротким тычком ударил Светлану в лицо, и она повалилась ему под ноги — будто вот-вот обхватит его сапоги и станет умолять о пощаде.

Но Светка вяло откинулась на спину и осталась в этой неестественной, неудобной позе: на коленях, а голова и руки откинуты назад. Братчиков носком сапога пнул ее в бок, еще и еще — она повалилась на бок, прикрыла голову руками.

Я выскочил из машины, подбежал к Светке, склонился над ней. И в тот же момент оглушительный удар снизу в лицо откинул меня в сторону. На какое-то время я отключился. Когда пришел в себя, то услышал чей-то стон. Оказыва­ется, это стонал я. Я стонал и корчился от боли. Лицо горело, его просто не было — сплошная гудящая рана. Во рту, в носу что-то хлюпало, булькало, я захлебывался, не мог вздохнуть, кашель сотрясал всего меня. И все же услышал — где-то совсем рядом взревел мотор. «Задавит!» — страшная мысль пронзила меня, и я из последних сил отполз в темноту. У самого уха прошур­шали шины, камешек из-под колес выстрелил мне прямо в лоб, вызвав целый фейерверк искр внутри моей растерзанной головы.

Долго, мучительно долго я приходил в себя. Наконец смог поднять голову. Ни Светки, ни Братчикова, ни собаки, ни машин. «Значит, он был с шофе­ром», — отметил про себя. Пустынный берег терялся в предутреннем тумане. Все с тем же напором шумел водосброс.

На дрожащих, подгибающихся ногах я кое-как спустился к воде, осторож­но ополоснул лицо. Даже от нежных прикосновений воды я чуть не потерял сознание. Но, поплескивая понемногу, смыл кровь, промыл глаза. Теперь мог и подняться. На четвереньках я вполз по склону на дорогу. Среди бурых пятен крови и черных капель моторного масла обнаружил раздавленный, со следами шин мой пропуск в зону «Д».

Пошатываясь, с трудом переставляя ноги, я побрел вдоль канала. Тоскливо кричали проснувшиеся чайки. Их крики, сначала еле различимые из-за шума воды, становились все более громкими, режущими душу. Каждый шаг вызывал острую боль. Но я все шел и шел, и, когда добрел до своего здания, кончилась ночная смена. Смешавшись с толпой, я добрался до общежития и наконец-то вытянулся на своей койке. В комнату зашел Фомич, посмотрел на меня слезящимся глазом и, ничего не сказав, вышел.

Я лежал и обдумывал, как мне найти Светку и как наказать жлоба Братчикова. Если первое, по моим понятиям, теперь не представляло труда, то второе...

Мои размышления прервал шум подъехавшей машины. Уверенные крепкие шаги прозвучали в коридоре — дверь распахнулась, и двое в штатском бесцеремонно вошли в комнату.

Один из них сунул мне под нос бумагу. «ПРИКАЗ. В связи с отсутствием научного руководителя откомандировать студента-дипломника Коловратова Н.А. обратно в распоряжение института...» Охранники ловко, без лишних слов собрали мои вещички, побросали книги в чемодан, комом запихали в рюкзак белье. Подняли меня с койки и под ручки вывели на свет божий. Усадили в «газик», тот самый, милицейский фургончик с решетками. Одним махом оформили подъемные, взяли с меня расписку о неразглашении. Я сдал свой исковерканный пропуск в зону «Д», меня снова засунули в «газик», и через минуту я оказался за проходной.

Сладость и боль этой странной любви, ночные каналы, стоны чаек, слепя­щие прожектора, Светка с ее сумбурной поломанной жизнью, мое жгучее чувство неосуществленного возмездия, — все это осталось во мне и жило за семью печатями, которые я случайно сорвал в городе Тайшете. Больше мы со Светкой не встречались да и вряд ли когда-нибудь встретимся в этой новой и нелегкой жизни. Хорошо, что она жива, неплохо выглядит и имеет работу. Это ли не счастье в наши дни!