Современная филиппинская новелла (60-70 годы)

Стартер нашей машины мощно порычал некоторое время и затих. Все четверо острили и хохотали, незлобно переругивались, опершись на откинутый капот двигателя.

Я испуганно подумал, что сядет аккумулятор. Несмотря на боль в ноге, поторопился нажать посильнее. Стартер тонко взвизгнул несколько раз, а двигатель слегка чихнул. Недаром, подумалось мне, доктор говорил, что после сильного приступа возможен временный паралич правой стороны тела. Острая боль в руке и ноге не проходила и даже усиливалась. Только я не стал жаловаться на это своим ребятам. Я вообще не люблю напоминать им о себе.

— Ну, что там? — высунулся я в окно. — Аккумулятор сядет! — Сестры сгрудились вокруг Боя. На его лице играла лукавая ухмылка.

— Сели, пап. Подтолкни! Как только толкнешь, запрыгивай внутрь… И подсоси побольше бензина! — Он с силой захлопнул капот. — Давай! — Все рассмеялись.

— Знаю я твои старые шуточки, — ответил я добродушно.

Я давно уже не обращаю внимания на их постоянные подшучивания над моей физической слабостью. А их мать как-то сказала: «Ты хоть посмотри на своих детей! В отличие от тебя они все время помнят о тебе. Знай это».

Раздался слабенький голосок Ланы:

— Толкай, толкай!

Дети подталкивают машину все вместе. Она и в самом деле прочная, это всем машинам машина, только что-то двигатель не хочет заводиться.

Лиза кажется безразличной, пока ей в голову не приходит разумная мысль, и от ее безразличия не остается и следа:

— Что-то здесь сомнительно. А бензин-то у нас есть?

Взрыв всеобщего возмущения подтверждает ее догадку. У кого же еще удастся выудить сегодня десять песо на бензин, кроме как у нашей мамы? Жизнь наша с давних пор была полна всяких стычек. Теперь из-за машины. Только Лана умеет ездить на машине без бензина! Вот тебе и «давай»!

— Я пришел, мам, — говорит Бой матери. — Не хочу входить, чтобы не наследить в доме.

Глоринг догоняет его и со злости отвешивает подзатыльник.

— Я с вами, — говорю я. — Надо заглянуть к Камило.

— Только поскорей, пап, ладно?.. — кричит Лана. — Пап, я пока порулю!

Все смеются. У нас всем известно о нашем с ней печальном водительском опыте. Раз она подавала машину назад, и я, отец, находился тут же, и все же она едва не сбила человека.

— Нет, я просто не могу! Какой же ты глупый… — раздраженно начинает Глоринг. — Тебе за нее столько бы дали в антикварном магазине!

Все как один делают «ш-ш-ш-ш», успокаивая мать.

Я с ними всегда немного робею. Помню, как-то я задремал ненароком и через некоторое время почувствовал, что методично бьюсь головой о стенку буфета, а мои близкие перешептываются и смеются надо мной.

— Зачем вы лазили в багажник? — строгим голосом говорю я. — Мне все видно.

— А-а, это, наверное, мама нас выдала!

— Я сам все вижу.

— Поехали. Не то попадем в самый час пик, — высказывает опасение Лиза.

— Я сяду за руль, Лана. Все должно быть поровну, — убеждает Бой сестру.

— Ты с нами? Да, пап? — кричит Лана. — Поехали! Только ты не ругай нас, как тогда под мостом… а то мы тебя высадим!

Этим глупышкам только дай повод посмеяться. Пожалуй, мне сегодня не отдохнуть.^; Придется их развлекать.

— Я вижу, вы опять роетесь в багажнике.

— Там только запасное колесо!

— А где же мои старые картины?

Все обменялись многозначительными взглядами. Чтобы выручить их, Лоурдес ответила:

— Папа, это они задумали покататься. Но я, кажется, должна к ним присоединиться… У Джуниора кончилось лекарство.

Вот так.

Удача выпадает, как счастливый билет!.. Если бы только не Лоурдес, я бы ни за что не разрешил им «прихватить», как они это называли, старинные картины, которые оставил мне в наследство мой покойный друг. Они были очень дороги мне. Однако машина, наконец, завелась. Теперь поехали! Ради Лоурдес.

«Мы вам заплатим, — просили мы доктора, — вылечите только в своей больнице ее мужа». Но доктор ответил, что уже нет никакой возможности, что они и так только и делают, что пичкают его наркотиками, а у него все легкие источены, в кавернах, и надежды на излечение нет.

Что будет, когда умрет Джуниор?.. Бедные мои внуки… Впрочем, сейчас я больше жалею своих детей. Четверо внуков живут в довольстве с дедушкой и бабушкой, родителями Джуниора. Лоурдес сама отдала их. Им все трудней было оставаться в этом доме, постоянно испытывая страх, не заразились ли они от отца. И все же, легко ли детям без Лоурдес? Всю ночь напролет она, моя старшая дочь, мой первенец, проводит за пишущей машинкой… Она вынуждена брать много переписки, которую достает для нее Лана. Но меня изо дня в день одолевает сомнение, нужно ли на самом деле ей так много печатать. По крайней мере незачем брать столько работы на заказ. Что, в этих студиях на радио или телевидении нет своих машинисток, чтобы перепечатывать сценарии? Наверное, пусть лучше всемогущая подруга Лорна через своего приятеля, режиссера-постановщика на телевидении, устроит ее на работу, раз считает ее «способным сотрудником» (не поэтому ли и Лана ощущает, как мне кажется, что ей надо все время общаться с талантливыми людьми, чтобы не зачахли ее собственные способности? В свое время она хотела стать артисткой… Разбитые мечты!). А эту машинку, которую дала ей сестра, отдать бы кому-нибудь внаем без возврата.

Лана. Я не склонен плохо думать об этой моей дочке. Но мне тяжело и больно оттого, что она проявляет ко мне как к отцу неуважение. Спросил ее: «Кто же это помог тебе, Лана, сделать такой живот?» А она с откровенностью, какую не часто встретишь, отвечает: «Джо его зовут. У него есть жена, папа».

Этот наш разговор так и не выходит у меня из головы, прямо жжет меня.

«К-как же это?» — говорю и даже вроде заикаться стал. А она, потупившись, мне в ответ: «Я его люблю». — «Д-да ты в-ведь знаешь, что у него есть жена, доченька!» Взглянула она на меня, в глазах слезы, а сама твердит одно: «Но я его люблю! Я его люблю!»

Горестные думы вызвала у меня эта дочкина откровенность. Сколько у нее еще иллюзий. И чего стоит эта ее искренность! Вскоре ее милого уже звали Джоном, а куда делся Джо? Я не спрашиваю. Да и кто мне ответит? Вот почему нужно учить своих детей жизни!

За Джоном последовал Эм. «Мой друг, папа». Месяцев шесть был ей «другом» этот Эм. Жила она отдельно, с ребенком и прислугой. Было у нее еще несколько «друзей», но я их даже и не знал. Зато мне стало известно, что мои клиенты и доверители в значительной части утратили веру в то, что я способен их защищать.

— Сверни на Тафт-авеню, Бой. Проводим папу, а потом развернемся. — Лиза повернулась ко мне лицом. — Мы отсюда поедем покататься и возвратимся за тобой к дядюшке Камило. Ты смотри никуда не уходи оттуда.

Я порадовался про себя: они все же помнят, что мне трудно ходить.

— Поезжайте, — ответил я.

Лиза, впрочем, частенько доставляет мне маленькие и большие радости. Поэтому меня, помню, особенно огорчило однажды, когда она побоялась сказать отцу правду. Похоже, это все из-за ее постоянных мечтаний «выбиться в люди». И, похоже, не здесь, а в чужой стране. «Там, пап, естественно, жалованье платят долларами! Я рассчитаю так, чтобы можно было накупить всего за это время, а тут обменять на песо».

Но мечтает она обо всем этом не только ради себя, но и ради меня, матери, Лоурдес, ради своих племянников, ради Боя. Я, наверное, должен бы плакать от радости, но я плачу от невеселых мыслей, одолевающих меня. Сколько же времени я не смогу видеть свою доченьку? Будет ли она вспоминать меня в той далекой чужой стране? В голову лезут разные страхи: а вдруг с ней там что случится?

А сколько нужно всяких бумаг, чтобы получить разрешение на выезд: проверка благонадежности, копия свидетельства об окончании школы, свидетельства, удостоверения с различных мест работы, справка о состоянии здоровья и т. д. и т. п., — сколько ей придется потратить денег и времени, прежде чем она получит свою зарплату в долларах! Меня к тому времени уж точно кондрашка хватит!