Новелла

Солнце, близившееся к зениту, все заливало ясным светом: княжеский дворец с его флигелями, куполами и башнями выглядел отсюда еще величественнее; верхний город простирался во всю длину, под ним виднелся нижний, а в подзорную трубу можно было различить даже лавки на базарной площади. Гонорио, по обыкновению, не преминул захватить с собой этот полезный инструмент. Они разглядывали в него реку вверх и вниз по течению, пересеченную местность - гористую по одну сторону площадки и слегка пологую, всю в волнистых холмах, плодородную долину - по другую, и далее бесчисленное множество селений - ибо уже давно вошло в обычай, стоя здесь, заводить спор о том, сколько их отсюда можно увидеть.

Над бескрайними далями простиралась та ясная тишина, которая царит в полдень, когда, как говаривали древние, пан уснул и вся природа затаила дыханье, боясь разбудить его.

- Уже не в первый раз,- сказала княгиня,- я замечаю, что при таком широком кругозоре природа кажется столь мирной и светлой, словно нигде не происходит ничего дурного. Но стоит только вернуться в обитель человека, и всегда надо с чем-то бороться, спорить, что-то сглаживать и примирять.

Гонорио, тем временем разглядывавший город в подзорную трубу, воскликнул:

- Смотрите! Смотрите! На ярмарке занимается пожар!

Они обернулись и заметили небольшие клубы дыма; пламя растворялось в дневном свете. "Огонь распространяется!" - восклицали они, передавая трубу из рук в руки; впрочем, зоркая княгиня видела бедствие и невооруженным глазом. Время от времени уже вспыхивало алое пламя, клубами взвивался дым.

- Надо возвращаться,- сказал принц.- Как это печально. Я всегда боялся во второй раз пережить такое несчастье.

Когда они сошли вниз и направились к лошадям, княгиня предложила старику:

- Скачите вперед и возьмите с собой конюха, а мне оставьте Гонорио, мы тотчас последуем за вами.

Дядюшка понял, сколь разумно, более того - необходимо было принять это предложение, и двинулся вниз так быстро, как то позволял каменистый голый склон.

Когда княгиня села па лошадь, Гонорио обратился к ней:

- Прошу вас, ваша светлость, поезжайте медленно! Все противопожарные приспособления как во дворце, так и в городе находятся в полном порядке; этот случай, пусть нежданный и чрезвычайный, не вызовет смятения. А быстрая езда по мелким камням и низкой траве небезопасна; все равно, покуда мы доберемся, огонь будет уже потушен.

Княгиня ему не поверила; она видела, что дым становится все гуще, ей даже почудилось, что где-то блеснула молния и послышался удар грома. В воображении молодой женщины разом возникли, к несчастью, слишком глубоко воспринятые, страшные картины из рассказов почтенного дядюшки о некогда им пережитом пожаре на ярмарке.

И правда, ужасен был этот случай, когда в ночную пору на большой и тесной ярмарке огонь стал охватывать одну лавку за другой, прежде чем спавшие в этих непрочных строениях люди успели очнуться от глубокого сна; нежданное и негаданное, это бедствие на всю жизнь оставило в душе воспоминание и боязливое чаяние повторного несчастья. Принц, едва успевший смежить глаза, подбежал к окну и увидел площадь, всю озаренную зловещим светом, и перекрестные языки пламени, справа и слева рвавшиеся навстречу тучам. Дома на базарной площади, освещенные заревом, казалось, уже тлеют и вот-вот, вспыхнув, рассыплются в прах; внизу огонь бушевал неудержимо: скрипели доски, трещала дранка, куски холста взлетали вверх; оставшиеся от них страшные лоскутья с рваными, еще пылающими концами носились в воздухе, словно злые духи в своей стихии, они непрестанно меняли образ и в неистовом плясе пожирали друг друга, чтобы тотчас же вновь возникнуть из жара и пламени. Но вот уже люди, пронзительно крича, бросились спасать первое, что попадалось им под руку; слуги и работники вместе с хозяевами пытались уволочь уже охваченные пламенем тюки, сорвать остатки товаров с горящих прилавков и запаковать их в ящики, которые в конце концов все же оставляли на добычу торопливому пламени. Стоило кому-нибудь взмолиться, чтобы огонь хоть на мгновение утих и дал ему опомниться, как с воем налетающее пламя уже охватывало все его добро. Часть площади пылала и накалялась, другая - еще была погружена в ночную тьму. Упорные и сильные волей люди яростно боролись с не менее яростным врагом. Перед внутренним взором княгини, к несчастью, вновь возникла вся эта бешеная сумятица; светлый утренний воздух как бы омрачился, луга и лес приняли странный, жуткий вид.

Очутившись в мирной долине, они не обратили внимания на ее освежающую прохладу и едва успели отъехать на несколько шагов от весело журчащего ключа, здесь, в долине, разливавшегося вольным ручьем, как княгиня внизу, в кустарнике, заметила диковинного зверя, в котором тотчас же признала тигра; он изготовился к прыжку, точь-в-точь как тот, намалеванный на стене балагана. Когда к мерещившимся ей страшным картинам присоединилась еще и эта, она совсем растерялась.

- Спасайтесь, княгиня! Спасайтесь! - вскричал Гонорио.

Она повернула лошадь по направлению к крутому откосу, с которого они только что съехали. А юноша ринулся навстречу зверю, выхватил пистолет и выстрелил, когда счел расстояние достаточно близким. К несчастью, он промахнулся, тигр отпрянул, лошадь шарахнулась, и разъяренный зверь беспрепятственно продолжал свой путь в гору по следу княгини. Она гнала лошадь что есть силы вверх по каменистой круче, не думая о том, что благородное животное, непривычное к такому напряжению, не выдержит. Непрестанно понукаемая испуганной всадницей, лошадь споткнулась об осыпавшийся грунт раз, другой и, наконец, обессилев, пала наземь. Молодая женщина решительно и ловко соскочила с седла; лошадь поднялась, но тигр уже приближался, правда не особенно быстро. Неровная почва и острые камни задерживали его натиск, и только то, что Гонорио по пятам гнался за ним, видимо, подстрекало и раздражало его. Тигр и всадник одновременно достигли того места, где княгиня стояла подле лошади; Гонорио пригнулся, выстрелил и на этот раз попал прямо в голову хищнику; тот немедленно рухнул. Только теперь, когда он лежал распростертый во всю длину, можно было разглядеть ту устрашающую мощь, от которой ныне осталась одна лишь телесная оболочка. Гонорио спрыгнул с лошади, уперся коленями в зверя; сдерживая его последние содрогания, он правой рукой занес над ним охотничий нож. Юноша был прекрасен, движения его стремительны; таким видела его княгиня во время игр с копьем или кольцами. Так же точно попадал он тогда на всем скаку в голову турка, насаженную на кол, в лоб под тюрбаном, или, мчась на копе, поднимал с земли голову мавра. Он был весьма искусен во всех этих упражнениях. И как же ему это сейчас пригодилось!

- Кончайте его,- сказала княгиня,- я боюсь, что он поранит вас своими когтями.

- Прошу прощения,- отвечал юноша,- ему уже не встать, а я не хочу портить шкуру, которая зимой будет украшать ваши сани.

- Не кощунствуйте,- прервала его княгиня,- все, что есть благочестивого в глубине наших сердец, пробуждается с такие минуты.

- Я никогда не был благочестивее, чем сейчас,- воскликнул Гонорио.Оттого я и думаю о радости: эта шкура дорога мне лишь потому, что будет сопровождать вас в ваших увеселениях.

- Она бы всегда напоминала мне эти страшные мгновения,- возразила молодая женщина.

- Простите,- отвечал юноша, и щеки его запылали,- Это все-таки более невинный трофей, чем оружие поверженного врага, которое торжественно проносят перед победителем.

- Глядя на нее, я всегда буду помнить вашу отвагу, вашу ловкость. Я думаю, не стоит и говорить о том, что вы всю жизнь можете рассчитывать на милость князя и на мою благодарность! Но встаньте! Он уже мертв, надо подумать, как быть дальше. Встаньте же!

- Раз я уже преклонил колена, что во всякое другое время было бы мне запрещено, то дозвольте же еще попросить вас о том снисхождении, той милости, которые мне обещаны. Я уже неоднократно обращался к вашему августейшему супругу с просьбой об отпуске, о разрешении предпринять далекое путешествие. Тот, кто имеет счастье сидеть за вашим столом, кому дарована честь занимать ваших гостей, тот должен повидать мир. Путешественники стекаются к вам со всех сторон, и когда речь заходит о каком-нибудь городе, о какой-нибудь значительной точке в другой части света, к вашему покорному слуге каждый раз, обращаются с вопросом, бывал ли он там. Никто не верит в разум человека, не видевшего всего этого собственными глазами; иногда мне просто кажется, что образование мы получаем не для себя, а для других.