Современная японская новелла 1945–1978

Летнее солнце жгло щеки Вакако. Она притомилась. Она спряталась от солнца в тень бетонного столба сбоку от окна, и тут в углу окна проплыло что-то пушисто-белое.

— Облако? — спросила Вакако.

— Похоже на парашют, — ответил молодой рабочий, проходивший мимо с банкой смазки, тяжело стуча деревянными гэта.

Заводские часы, отстававшие ровно на минуту в час, пробили одиннадцать. Однорукий директор, человек аккуратный, приходя на работу, сразу же подводил часы. В тот день они отставали.

— Обед уже скоро. У меня жареная яичная лапша.

Ёко любила сладкую лапшу из рисовых отрубей. Не дожидаясь обеда, она взяла со стола коробку с едой и, понюхав ее, радостно улыбнулась.

Белое облако за окном сильно колыхалось на солнце, оно было ослепительно-белым, как зубы Ёко.

На миг окно затянуло фиолетовое сияние. Вакако подумала, что оно исчезнет, сверкнув, как клинок. Лет пяти от роду Вакако видела молнию над мандариновой рощей. Описав огненную дугу, молния ринулась в море. И там вспыхнула и погасла. Но фиолетовое сияние ширилось, медленно, но неудержимо распространяясь в воздухе. В нем ощущалась огромная мощь, оно совсем не походило на то бесплотное нечто, которое Вакако подразумевала под «сияньем».

Потом оно вдруг рассыпалось мелкими осколками. Ёко закрыла лицо руками. Град осколков ударил ей в спину, волной взметнулась с пола металлическая стружка. По столбу от потолка пробежала черная трещина, он рухнул.

Так Вакако запомнила эти мгновения. Она словно глядела в огромный калейдоскоп: голова страшно кружилась.

Было ли это на самом деле, или ей все привиделось? Так и не понимая, что происходит, услышала она, как с легким шумом вонзаются осколки в спину Ёко, вспарывая кожу. Так же сухо шуршат на осеннем солнце гирлянды бумажных цветов, которые вывешивают на время спортивных соревнований.

«Опять последней приплелась. Никудышная ты, Вакако!» — пришли ей на память слова Ёко. Та всегда получала красную ленту победительницы в беге и бранила медлительную Вакако, обзывая ее никудышной.

Теперь это горделивое лицо всплывает в осколочном дожде и, странно исказившись, кричит: «Помогите!»

Уставившись в темный, как пещера, рот Ёко, Вакако тоже кричит.

Вакако оказалась под развалинами завода. Наверно, вспыхнул пожар, из-под ног вырывалось пламя.

— Помогите! Спасите кто-нибудь!

На ощупь, хватаясь за обломки бетона, вылезает из развалин мужчина. Через его растопыренные пальцы ползет дым — недвижимый воздух колышется. Единственная надежда на спасение. Вцепившись в ногу мужчины, Вакако умоляет:

— Дяденька, помогите!

Волосатая нога мужчины, обутая в гэта, пинает Вакако в плечо. Вакако все равно не выпускает ее. Мужчина, сняв крепкие, ручной работы гэта, бьет подметкой по худенькому плечику Вакако.

Жалобным стоном отзываются кости.

Волосатые ноги с проворством белки исчезают из виду. Поняв, что помощи ждать нечего, Вакако, по примеру мужчины, начинает на ощупь разгребать обломки. Опомнилась она, когда уже стояла на улице.

Вокруг бушевало море огня. Горячий ветер опалял волосы. На гудящем ветру, в дыму и пламени метались человеческие тени.

Впереди бежала длинноволосая девочка — похоже, школьница. Вакако кинулась следом за ней.

Она не помнила, как выбралась из-под развалин. Когда она лезла наружу, кто-то схватил ее за лодыжку: пять пальцев судорожно вцепились ей в ногу. По примеру того мужчины, она отпихнула всю эту пятерню ударом каблука. Длинные липкие пальцы один за другим отклеились от ее лодыжки и исчезли в огне.

Как они были похожи на пальцы Ёко… В знак примирения после ссоры Вакако часто сцеплялась мизинцами с нею.

— Одна школьница увидела монахиню в горящем храме, побежала — хотела ей помочь. «Не подходи! Беги, пока не поздно!» — закричала монахиня. И тут пламя охватило ее одежду. Девочка заплакала и убежала. Совсем маленькая девочка, а человека в беде бросить не хотела. Вот ведь как бывает, — рассказывает в соседней комнате старушка.

— Да, монахини удивительные люди, — шмыгает носом Цунэ. На бледных губах Вакако появляется усмешка.

— Вранье все это, — бормочет она себе под нос.

Рассказы старушки — трогательные выдумки, в которых нет ни слова правды. Город N., как в сказке об Урасиме Таро^[47], превратился в белый дым. Мгновенная вспышка — и он стал городом мертвых. И если чудом спасся, разве побежишь назад, чтобы помочь другому? Да каждый думал только о себе. Спасшейся школьнице та, мертвая теперь, монахиня, видно, не дает покоя, вот она и придумала сказочку и рассказывает ее родителям. Да девочке просто хочется верить, что она добрая. Выдумка растрогает старушку, заставит прослезиться Цунэ и многих добрых людей. Проходят дни, девочка свыкается с ложью и сама уже верит в нее. Только так она сможет освободиться от монахини. Вакако, бессознательно солгавшая Ёсими, может быть, тоже когда-нибудь расскажет такую же сказочку о Ёко старушке и Цунэ. Но ей хочется навсегда забыть Ёко.

Скорее бы!

Считая рассказы старушки ложью, Вакако все же допускала, что это могло быть и правдой.

Вспомнив страдальчески искаженное лицо Ёко под градом осколков, Вакако на мгновение осознает собственное малодушие. Она перестает понимать себя. Верно, таится в человеке что-то неподвластное его душе.

— Бабушка беспокоится, выжила ли Ёко, — тихо говорит Цунэ, раздвигая фусума.

— Раз она так волнуется, пусть пойдет да поищет. Думаешь, пойдет? Как же! Помолчала бы лучше!

«Окажись там старушка, — думала Вакако, — наверно, попивала бы себе чай да глазела на страшный огненный шар, — мол, что это такое?!»

— Никто тебя ни в чем не упрекает. Ну что ты злишься?

Цунэ не понимает, почему дочь стала вдруг такой язвительной.

* * *

Вакако бежала из последних сил, чтобы не потерять из виду длинноволосую школьницу. А та то и дело попадала в полосу огня, и ее качало из стороны в сторону. И всякий раз спина ее меняла цвет — ну прямо как хамелеон. Краснела, когда пламя было красным, синела холодным блеском, когда пламя было лиловым, сжигающим лошадей и людей.

Вакако бежала и думала, отчего сверкают человеческие спины. Она спотыкалась о трупы, падала на них. Не успевшие окостенеть мертвецы пружинили под ногами. Сначала она боялась мертвецов. Ее мутило. Наконец, она плашмя свалилась на чье-то мягкое тело с тошнотворным запахом, и приступ рвоты вывернул ее наизнанку…

Но кругом было столько смерти, что страх прошел. Привыкла она и к мягкому человеческому мясу. Даже научилась определять пальцами ног: мужчина или женщина, молодой или старый.

Плоть мягкая, кожа нежная. Женщина. Молодая. Шестнадцатая.

Мужчина. Пожилой. Кости твердые, мясо жесткое. Девятый.

Вакако бежала и бессознательно считала трупы, загибая пальцы. Сострадания она не испытывала. И все же, когда она споткнулась о труп, а он, приоткрыв глаза, сказал: «Лекарство!» — обреченный на смерть, уже и не человек почти, он цеплялся за жизнь и просил помощи! — это так потрясло ее, что на миг она перестала дышать. Но она оставила его и пошла дальше.

На спину девочки-хамелеона упали солнечные лучи, спина задымилась.

Вакако стояла у подножия горы, которая была назначена местом сбора в случае опасности.

— В случае опасности всем собраться на горе, — по обыкновению строго, сказал учитель Вакако и ее одноклассницам в то августовское утро, когда была сброшена атомная бомба.

Значит, учителя и подруг можно найти только на горе. С этой мыслью Вакако изо всех сил бежала сквозь огонь.

Тихая, заросшая зелеными криптомериями гора была объята пламенем и дымом. Здесь должны быть одноклассницы, которые работали на горе.

Убежище их класса находилось в обыкновенной пещере, с потолка стекала вода. Воды обычно набиралось по колено, и школьницы вычерпывали ее ведрами. Должно быть, в пещере спрятались ученики других школ, мобилизованные на покос травы. Если уцелел хоть один человек, он наверняка окликнет ее.