Сполна Заплатишь (СИ)

- Ее зовут Моргана, – ответил за лошадь Милле.

- Моргана? Ты волшебница. Злая и хитрая. Ты обманула своего брата короля, привела его к смерти. За это тебя наказали, превратив в красивую белую лошадку.

- Катриона, иди сюда! Ты не могла бы сесть на камень? Я накрыл его пледом для тебя.

- Твои длинные косы нужно украсить цветами, Моргана, тогда ты станешь еще лучше, и сможешь обмануть целую армию королей. Хочешь, принесу тебе яблочко?

Моргане понравились ласки Катрионы. Она благодушно фыркнула, закивала узкой головой. Катриона убежала в дом. Милле, сидя под широкополой шляпой, терпеливо ждал и смотрел на небо. Лошадка была накормлена целой горкой маленьких сладких яблок, которые Катриона вынесла в подоле платья. Милле ждал. Покончив с кормлением, девушка, не обращая внимания на художника, начала бродить по лужку взад-вперед, собирая цветы и что-то мурлыча себе под нос.

«Она собирается плести венок для лошади», – догадался Милле с досадой.

- Катриона! – снова крикнул он, – Ты не могла бы сесть?

Девушка запела. Милле тоскливо прикрыл ладонью глаза.

- Она вас не слушается? – вышла к калитке Анна.

Видя, что у гостя не ладится с Катрионой, женщина решила помочь.

- Боюсь, нет, госпожа Анна, – невесело рассмеялся Джон, – она меня не замечает.

- Вредная девчонка, она вас заметила, не сомневайтесь. Сейчас! – Анна пошла за дочерью, которая готова была вот-вот скрыться в леске, и взяла ее за руку. – Пойдем, озорница. Тебе нужно сесть.

- Я сплету венок Моргане.

- Сплетешь. Но для начала сядь. – Анна усадила дочку на большой булыжник, накрытый пледом. – Я соберу цветы для тебя.

Катриона надула губки и уставилась на пчелу, покорно сложив ладони на платье. Милле взялся за мелок, чувствуя головокружение от прилива вдохновения. Каждая черточка ее лица дышала изяществом. Рисуя такую модель, невозможно дать промах. Но счастье живописца длилось недолго. Он успел провести пару плавных линий. И Катриона поднялась.

- Куда ты?

Девушка от него отмахнулась. Милле едва слышно застонал и опять прикрыл ладонью глаза. Когда открыл их, увидел, что его натурщица стоит у кромки рощи. На место ее вернула бдительная мать, усадив, высыпала девушке на колени целый ворох полевых цветов.

- Плети на здоровье, Катриона, не уходи никуда.

Милле, чувствуя неизбежность продолжения истории с блужданиями, стал быстро рисовать. Катриона посидела минут пять, и занялась тем, что стала переплетать между собой стебли цветов. Джон вздохнул свободнее. Только он начал успокаиваться и перестал спешить, Катриона отложила работу и снова оказалась на ногах. Она поплыла на середину луга, поднялась на цыпочки, затанцевала….

Назад ее возвращали раз пять. Через час Милле, уставший звать, ждать, прикрывать глаза, вздыхать и снова ждать, бродил следом за Катрионой по лугу. Кипа листов в его руках заполнялась набросками – здесь линия щеки, там округлое плечико, силуэт платья, маленькая босая ножка. Анна больше не вмешивалась в творческий процесс, полола мотыгой грядки.

- Как поживаете? – раздался насмешливый голос из можжевеловых зарослей. Милле и Катриона обернулись. На поляну въехал караковый жеребец. Бойс спрыгнул с седла. – Вижу, работа кипит! Покажи, Милле.

Он подошел, поклонился Катрионе, взял у Милле зарисовки. Просмотрел их, размеренно кивая и не комментируя.

- Ты мне сочувствуешь, Бойс? – горько спросил Милле.

- Тебе бы я посочувствовал в последнюю очередь, Джон Милле. Ты одарен, как тысяча чертей. Почему столь много разных эскизов? Ты не можешь определиться, в какой позе ее изобразить?

- Не смешно, Бойс. Она не сидит на месте и пяти минут. Ты будто в воду глядел.

Бойс посмотрел на Катриону, девушка ответила ему незамутненным взором.

- Не сидится тебе, непоседа.

- Я плету Моргане венок.

- Где же он?

- Там.

Она упорхнула. Бойс подмигнул Милле.

- Неси свой крест, творец прекрасного, игра стоит свеч. Уже по зарисовкам, на которые ты печально кривишься, заметно, что натурщица превосходна. Давай-давай, продолжай. Я понаблюдаю за вами обоими. Это забавно.

Бойс отошел, снял сюртук, расстелил его на траве под раскидистой нависающей ветвью, дающей длинную тень. Крикнув: «Жарко сегодня!», улегся, оперся на локоть и сощурил синие глаза на Катриону. Девушка стоя на коленях у булыжника, где должна была сидеть и позировать Милле, собирала в охапку разбросанные цветы. Вот она побежала к Бойсу и уселась рядом с ним. Подала художнику наполовину готовый венок.

- Хм. Да ты мастерица, Катриона. Милле, взгляни!

Венок был выплетен из глянцевых лютиков, перевит резными травинками, сбрызнут крохотными голубенькими каплями анютиных глазок. Катриона, зардевшись от похвалы, опустила белокурую голову и принялась усердно плести. Ее тонкие пальцы проворно мелькали, Бойс смотрел на них. Он поднялся и указал девушке на свой раскинувший рукава сюртук:

- Садись сюда.

Девушка послушно переползла на сюртук вместе с венком, не переставая нанизывать на его зеленые нити желтые и голубые бусины цветов. Бойс осторожно поманил Милле. Джон взял мольберт и установил его ближе к сидящей паре, следом перенес скамью.

- Это невероятно! Она сидит! – сказал он Бойсу одними губами.

Бойс сделал мудрую мину.

Сидели они долго – до полудня и дольше. Катриона сплела несколько венков, потянувшись и переменив позу, стала мастерить гирлянды. Анна принесла корзинку с едой и питьем. Милле парил на седьмом небе.

- Только никуда не уходи, Лайонел, – приговаривал художник, работая,- сиди где, сидишь и не дыши.

Бойс сидел, прислонившись спиной к стволу. Из-под опущенных ресниц рассматривал соседку. Не замечал, как капает минута за минутой, час течет за часом, солнце движется по своему извечному пути, и, проходя в выси, лучами ласкает атласную кожу на щеках, шее девушки. Она поглядывала на него с мимолетной улыбкой. Он невольно вздрагивал и спрашивал себя, что происходит здесь, на укрытом тимьяном лугу перед старым домом с крышей из камыша. Забывал найти ответ, погружался в свое созерцание вновь, терял ощущение реальности, плыл в синеве, тонул в летних волнах, пахнущих цветущей яблоней…

Под вечер набежали тучи, потушили солнце. Небо вдали с треском разошлось, из прорехи хлынул ветер, полетел через холмы, запутался, заметался в листьях. Раздул волосы Катрионы, свободными прядями падающие ей на плечи. Настало время уходить.

- Сейчас пойдет дождь, Катриона, слышишь – грохочет? – Бойс отбросил колосок, стебель которого жевал, – ты сегодня хорошо себя вела и отлично потрудилась.

Он указал на косы цветов, свернувшиеся на ее платье, лежащие на земле между ними, брошенные на расстеленный сюртук.

- Пора собираться домой. Я и Милле уезжаем. Ты пойдешь к маме.

Она сгребла в охапку пестрые гирлянды и резким движением протянула их ему, поднимаясь на колени. Бойс растерялся. Она придвинулась очень близко и словно шарфом обмотала цветочным украшением его шею. Наклонилась и посмотрела потемневшими, цвета старой стали, глазами, в которых дрожало ожидание.

- Завтра Катриона будет хорошо себя вести.

Бойс отстранился, почувствовав пышущее от нее тепло, тонкий чистый аромат ее тела. Ощутил опаляющую робость и страшное смятение.

- Катриона, дождь собирается! – прокричала от калитки Анна, – Господа, становится прохладно и вечереет! Домой! Все домой!

Девушка убежала. Бойс вытер рукавом вспотевший, несмотря на прохладу, лоб и поднялся, опираясь на ствол. Джон Милле, все еще не в силах высвободиться из объятий музы, водил кистью по холсту, рисуя по памяти.

– Я скоро ухожу, Лайонел. Надеюсь, ты присоединишься ко мне? – на утро следующего дня спросил за завтраком Милле. – Мне без тебя не справиться!

- Я не бросаю друзей на поле битвы, Джон! – Бойс прекратил беседовать с матушкой о чем-то малозначительном, одним духом выпил свой кофе. – Мама, когда я вернусь, ты сыграешь мне на клавесине Моцарта?