Синельников и старый майор

– О, не смущайтесь, – всхлипнул я. – В мою палку встроены сенсорные датчики, которые беспроводным путем связаны прямо с мозгом. Это, конечно, не зрение, но все же… все же… Надо только не забывать менять батарейки.

Я остановил свой выбор на пончо – пледе с бахромой и дыркой для головы, украшенном рисунками из долины Наска и размера вполне с ней сравнимого. Да, но очутится на улице хотя бы и в пончо, но с голым задом – перспектива все же не слишком веселая, поэтому я добавил еще довольно миленький комбинезон, исходя из того, что в случае нужды запрыгнуть в него – дело одной секунды. Сочетание, нет слов, диковатое, однако в качестве комплекта быстрого реагирования – в самый раз. Под впечатлением от моей личности и уже порядком утомившим меня служебным рвением Комаки ( я уже знал, что ее мама родом из Почхона, что там некогда размещалась летняя резиденция корейского императора, а теперь музей резных деревянных драконов, и много еще чего) увязалась проводить, и буквально разинула рот, увидев, что я собираюсь сесть за руль. Азиатское чутье подсказало ей, что здесь что-то неладно.

– А где же ваш водитель? – деликатно охнула она.

– Мне не нужен водитель, – с грустью поведал я. – Мой автомобиль управляется навигационным компьютером… в комплексе со спутниковой системой наведения. Последняя разработка Мицубиси.

– Вы уверены? – продолжала подступать Комаки с каким-то ядовитым альтруизмом.

Ах ты, верста сеульская. Еще полицию на помощь позови. Я уперся тростью ей в кроссовку и гаркнул:

– Не сомневайтесь!

Тут Брюн, которую все эти беседы с девушками явно раздражали, довольно чувствительно боднула меня в бок. Я забрал у Комаки пакет с моими приобретениями, запустил Брюн в машину, сам упал на сидение рядом, и мы укатили, оставив бедную Комаки в полном смятении.

Следующим пунктом программы был ювелирный магазин.

– Брюн, – сказал я, – держись, сейчас действуем нахрапом. Конечно, можно заехать к бедняжке Ангелике, одолжить у нее инвалидную коляску, и черта лысого кто бы меня остановил… Но запрягать тебя, как ездового оленя, в какую-то телегу мне претит, да и, откровенно говоря, лень тащиться. Поэтому берем чистой наглостью – она, как известно, второе счастье.

Я заправил волосы за уши, чтобы придать себе максимально нордический вид, и мы двинулись на приступ. Естественно, за вращающимися стеклянными дверями дорогу нам решительно заступил охранник в черной форме а-ля морская пехота.

– Прошу прощения, но собаку придется оставить снаружи.

Я немедленно прикинулся оскорбленным берсерком, которого вот-вот понесет, страстно задышал, а потом со свистом зашипел:

– Я вижу, в этом доме прямо с порога встречают оскорблениями. Какая это вам собака?! Это мой телохранитель, который обеспечивает мою безопасность! Я без нее шага не ступлю!

– За безопасность в этом помещении отвечаем мы, – возразил охранник.

– Что за вздор! По закону при доставке ювелирных изделий я имею право иметь при себе даже заряженное оружие!

– Все равно нельзя, – упорствовал жестоковыйный слуга порядка. – Если хотите, мой напарник подержит ваше животное вон там.

– Он что, хочет остаться с ней наедине? А его родители живы?

– Какое это имеет отношение?

– Такое, что они будут огорчены вестью о его смерти. Мучительной смерти.

– Что?

Собственно, дело уже было сделано – из-за какой-то стеклянной загородки к нам быстрым шагом направлялся менеджер с фирменным бэйджиком на клипсе, прицепленном к пиджаку – но тут Брюн выкинула коленце, которого я никак не ожидал. Она решила поддержать меня доступным в ее положении способом, и потрясла мое мировоззрение до самых основ – да и не только мое.

Бывают моменты, когда жизнь, судьба, случай, Бог – называйте как хотите – открывают нам краешек той истины, что окружающий мир не исчерпывается тем, что мы привыкли вокруг себя видеть, слышать и так далее. Есть много чего еще, и может быть, наше счастье в том, что мы на этом свете с ним не сталкиваемся. Но иногда оно просовывает копыто сквозь ткань обыденной реальности.

Не знаю, как про такое говорить, потому что, во-первых, сам толком не понял, что произошло, а во-вторых – не представляю, какими словами передать суть пережитой встряски. Ну, скажу, что волосы встали дыбом, ноги приросли к полу, глаза полезли на лоб, прошиб холодный пот и язык присох к небу – что? А почему прошиб и присох? Черти ведь с потолка не посыпались, мертвые не восстали… Короче, просто перескажу, что видел, хотя впечатления, само собой, тут никакого.

Брюн внезапно освободилась от моей руки, сделала рывок в сторону, а затем – вверх, и, стоя на задних лапах, нависла над охранником. Вытянулась она страшно, по крайней мере, верхняя часть туловища показалась мне больше раз в пять, капюшон темной шерсти скрыл дверь вместе с витриной, черные конусы ушей взмыли под самый потолок; желтое пламя глаз стало бешеным, челюсти – выражусь как технический дизайнер – обрели квадратное сечение или даже растянутое по горизонтали – и оскаленные до предела клыки – аж нос сморщило – были в пол-головы бедняги охранника, а когти на растопыренных, словно для объятия, лапах воскрешали в памяти парк Юрского периода.

Произошло все это как-то неспешно, почти плавно, в странные долгие секунды, Брюн будто нарочито никуда не торопилась, но одновременно было ясно, что ее жертва при всем желании не успеет и пальцем шевельнуть. Картина выглядела как наваждение, и только громовой рык сохранил реальный масштаб времени. Впрочем, тут же все и закончилось – провисев над охранником три биенья пульса, моя возлюбленная без всяких усилий извернулась в воздухе и втянулась – не подберу другого слова – обратно, вернувшись к моей ноге и обыкновенным габаритам, и даже смущенно потерлась об меня головой в том месте, где бок уже можно назвать бедром.

Наверное, с полминуты все трое – подошедший менеджер, охранник и я – пребывали в некотором столбняке, потом менеджер осторожно откашлялся и спросил:

– Так что вы хотели, господин… ммм…

– Штейнглиц, – подсказал я. – Бруно Штейнглиц. Я хотел, чтобы вот этот тип меня пропустил. Мне нужно обручальное кольцо… в хорошем вкусе, с небольшим бриллиантом.

– Пойдемте, – предложил менеджер (надпись на бэйджике оповещала, что его зовут Клаус), но я не собирался так просто отдавать победу, завоеванную с помощью потусторонних сил.

– Нет уж! – зарычал я, безуспешно подражая Брюн и стискивая похолодевшие пальцы на никелированных ребрах ошейника. – Вот путь он скажет, что я могу идти – не желаю подставлять спину какому-то бесноватому с пистолетом. А если ему опять что-то не понравится? Кому, черт подери, вы доверяете оружие?

– Альберт! – дипломатичным тоном произнес Клаус.

Но с Альбертом дело было плохо. Глаза у него были совершенно стеклянные и бессмысленные, как у игрушечного медведя, он не сводил не то с Брюн, не то с меня завороженного взгляда, и было ясно, что ни к каким разговорам он не пригоден. Я махнул рукой и вместе с Клаусом направился к витринам, залитым мягким светом точечных светильников.

Колец с крошечными бриллиантиками оказалось видимо-невидимо, при поддержке Клауса я долго блуждал среди них (парень, похоже смирился с тем, что ему попался законченный псих), и в итоге поднес одно к носу Брюн.

– Ну как тебе? Семнадцать с половиной, я ничего не путаю?

Она застенчиво лизнула мне руку.

– Брюн, у тебя язык как терка. Клаус, пожалуйста, какой-нибудь футляр посимпатичнее, у девушки хороший вкус. Цена не играет роли.

Едва мы вернулись в машину, раздался звонок. Лотти, в смысле Шарлотта, вторая сиделка, будущий судебный медик и королева передней подсечки.

– Бруно, заскочи, если не трудно, что-то он разволновался.

Да, надо признаться, все эти танцы с волками начисто вышибли у меня из памяти дедушку Вольфа.

– Лотти, я ему сейчас позвоню и чуть позже заеду.

Это мое последнее усовершенствование: в старинный, давно приказавший долго жить армейский радиотелефон с блошиного рынка, похожий на камуфлированный саркофаг для морской свинки, только с антенной, мои знакомые юнцы вмонтировали обычный самсунговский мобильник, и теперь я мог связаться с дедушкой Вольфом прямо из штаба дивизии. Обратная связь предусмотрительно отсутствовала.