Испанский сон

Удачные попались соседки. В общаге, кстати, ей нравилось больше всего. Она отдыхала с Валей и Галей. Могла делать что захочется — спать, молчать, песни петь… Плакать могла, если хотела… Да и трепаться с ними было не в лом. В первый же вечер зашел разговор о парнях. Собственно, ни о чем другом разговоров почти и не было. Об учебе говорить, что ли? Распределение разговоров: пять процентов — тряпки и музыка, пять процентов — местные административно-бытовые новости, девяносто процентов — о парнях. В натуре, так сказать, парни тоже присутствовали — лезли в окно по карнизу с пожарной лестницы; на Старый Новый Год один сорвался с обледенелого карниза, трахнулся оземь да и разбил башку. Всей толпой перевязывали — вот смеху-то было!

В феврале она отмечала свой день рождения — шестнадцать лет — трижды: в больнице с Отцом, в общаге и с Корнеем. Ей предстояло получить паспорт; так как прописка в общаге была временной, нужно было съездить в Кизлев — хорошо хоть, не в поселок к Семенову. Корней позвонил и устроил, чтобы ей пришлось ездить лишь единожды: подать документы и в тот же день получить. В итоге он и сам поехал с ней за компанию. Прогулялись по знакомым дорожкам, заскочили к друзьям… Она мысленно прощалась со всем этим, что обрамляло осень ее взросления. Все, зачем она могла еще раз вернуться в эти края — это продать дом; когда — неизвестно, но уж во всяком случае тогда ей будет не до сантиментов. Именно там, в этой короткой поездке, она ясно почувствовала, что ее час приближается.

И это так и было. Буквально через несколько дней, когда она уже более или менее ориентировалась в вопросах больничного документооборота, стало известно, что нелюбимый ею Григорий Семенович, заведующий отделением, скоро уходит на пенсию. Это резко повышало ее шансы; она не должна была упустить такой возможности. Вперед! К тому времени она уже поняла, что вымарывать Отца из документов, будто Его в больнице и не бывало — гибельный путь; дорожка из правоохраны вела в больницу, и с этим ничего поделать было нельзя. Ей предстояло создать картину официальной, надлежащей выписки. Она составила перечень документов, разделила их по категориям: эти создать и оформить, те — уничтожить, из этих — выдрать страницы, те — переписать…

Не все сходилось. Следы планируемых ею мероприятий должны были остаться. Где-то не достанет печати… где-то не сойдутся номера страниц… Но кто же любит выносить сор из избы? Она сильно рассчитывала, что каждый из ответственных лиц, обнаружив эти следы, постарается собственноручно и по собственному желанию завершить начатую ею работу. И лучше времени, чем смена начальства, не найти. Каждый будет трястись за свое место… цены-то растут как на дрожжах… опять же, если дойдет до начальства, Григорий Семенович будет стараться побыстрей привести все в ажур… новый заведующий когда еще войдет в курс дела, а потом все одно переиначит по-своему…

Однако теперь нужно было не промахнуться с исполнителем, резидентом. Женский персонал был хорош для текущей работы — заботиться об Отце, снабжать информацией — но для скользкого дела доверия не внушал. В больнице хватало и мужиков разного ранга; она определила плюсы и минусы этих людей — доступ к помещениям и документам, моральную устойчивость, а также их побудительные мотивы — страхи, денежные интересы и так далее… и, взвесив все-все, она остановила свой выбор на Этом. На пронырливом, разбитном, вечно пьяном, с кучей ключей в карманах и без царя в голове… с Царем — а точнее, змеем — в другом месте. Она привлекла его вначале медицинскими разговорами, потом всякими другими разговорами, потом уже и не разговорами совсем… она терпеливо довела его до точки кипения, а потом, когда уже стало ясно, что за обладание ею он готов на все, она объяснила ему, чего хочет. И намекнула, что ему за это отломится.

Он понял ее прекрасно, даже сделал вид, что такие вещи ему не впервой… Последнее, конечно, было не так, потому что ей пришлось в течение двух вечеров, встречаясь с ним в областной библиотеке, растолковывать ему, что и как нужно сделать, пока он не выучил все наизусть и не сдал ей экзамен. Она сразу сказала ему, что до экзамена даже и разговора не может быть о расчете. Она могла бы дать ему список, но не хотела писать что-либо своей рукой; она могла бы продиктовать ему список, но не хотела, чтобы такой список вообще где-нибудь оставался. Вот он и учил — бурчал под нос недовольно, но учил — а она его всячески подбадривала и словесно ласкала.

В первый из этих вечеров, когда он еще не выучил, но уже понял, что от него требуется, они посоветовались, на какое число назначить побег.

— Буду работать ночью, — сказал он. — Во время дежурства. Будут все нужные ключи.

— Даже от сейфа?

— А зачем сейф?

— Ну как зачем… А печать главврача…

— Да… — Он задумался. — Может, без нее?

— Справка — без печати?

— Ну, тогда печать днем.

— Справишься?

Он пренебрежительно хмыкнул.

— Да я эту печать… сколько раз уже…

— Еще бланки… форма для диспансера…

— Все днем. Все ерунда.

— Ясно. Когда ты дежуришь?

— Завтра.

— Нет, завтра рано. Не успеешь выучить.

— Ну тогда…

Он задумался.

— Есть идея. На праздник. Самое милое дело.

— На праздник — это восьмого?

— Ну. В ночь на девятое.

Она посчитала дни.

— Но девятое — понедельник. Наверняка нерабочий день. Как же с дневными делами?

— А я их в пятницу сделаю. Накануне.

— Не опасно заранее?

Он опять хмыкнул.

— Вчера, что ли, родилась? К двум часам вся администрация уже песни петь будет…

— Да, — согласилась она, осознавая, что дата теперь определена, и радуясь этому. Она похвалила его: — Здорово ты это придумал. Умница.

— Я-то умница… а вот ты…

— Не надо. Мы договорились.

— Ну, договорились…

Прежде чем пообещать ему себя, она долго думала, нельзя ли обойтись другими способами. Простейшим было дать ему денег. Но сколько и откуда? Ведь взять у Корнея много денег, сколько дома не лежит, означало что-то объяснять ему, а Корней не знал и не должен был знать о побеге. Наврать Корнею? это было опасно, она не могла его недооценивать. Взять денег меньше, сколько дома лежит? но за такую сумму Этот не станет дотошно зубрить что положено: стимул не тот. Продать что-нибудь? заработать? для того она не имела ни опыта, ни времени. Увы! Деньги решительно отпадали. Она могла бы припугнуть Этого. Она в первый же месяц узнала о нем нечто позорное, чего не должен был знать никто, могла бы добиться своего угрозой… но в таком случае после их с Отцом исчезновения он мог заявить, что она шантажировала его и заставила участвовать в своем плане. Запросто мог заявить, просто со злобы, даже ничем не рискуя: его деяния доказать было трудно, а их с Отцом — налицо. Кому поверят? Розыск… опять уголовное дело…

Нет уж, решила она, лучше по-хорошему, к удовлетворению обеих сторон. Конечно, жаль было, что это достанется не замечательному, достойнейшему Корнею, а какому-то вонючему ничтожеству, но по большому счету эти двое были равны, они оба были лишь орудиями в великом деле освобождения Отца. А за такое не жаль вообще ничего — ни тем более какой-то несчастной целки.

Единственное, что ее тревожило, это что она может не суметь. Что опять все произойдет так же, как это дважды было летом с Корнеем. Она решила поговорить с Этим, склонить его к освоенным ею вещам. Она откладывала этот разговор до последнего. Пока он не выучил план. А как только он выучил, как только сдал, как только они вышли из библиотеки в темень заснеженных улиц, он первым же делом требовательно и нетерпеливо спросил:

— Ну, когда?

Она улыбнулась и бровью повела:

— Здесь, что ли?

— Ты шутки не шути, — нахмурился он, — мы договорились… Завтра, да?

— Надо вначале дело сделать.

Он аж присвистнул.

— Еще чего! Я дело сделаю, а вас с папаней и след простыл. Нашла дурака, как же.

— Не веришь, значит? А почему я должна?

— А я-то куда денусь?