Роковые девчонки из открытого космоса

Разные банды собирают разную публику. Не стоит смешивать чисто–стриженных диско–зайчиков, что стайками сбегаются послушать «Мальчиков из Зоомагазина» [153], с волосатыми головотяпами, кои поклоняются «Металлике» или «Крученому Ублюду», прекрасных панкеток с искрящимися мордашками, рубящихся под «Малышек в Стране Игрушек», с хвостатыми пригородными блондинками, которые подпрыгивают по «Ле Клуб Нёрдов» [154].

Но как бы вы описали — одной фразой — ту огромную толпу, что струилась на — стекалась, затапливала — Сиднейское крикетное поле, чтобы услышать «Роковых Девчонок из Открытого Космоса»? Там были хиппи в гаремных шароварах–варенках, мальчики с Северного Берега в мокасинах яхтсменов, упертые панки с ирокезами, коблы в кожаных корсетах и сетчатых чулках, пацаны на скейтбордах, нью–эйджеры с пышными курчавыми волосами, весь НФ–фэндом в наглухо застегнутых рубашечках, хорошенькие геи, рэйверы и рэйджеры всех мастей. Их было невозможно объединить даже по возрастному признаку. Там было старичье, которое не выбиралось на рок–концерты со времен — ох, ну я не знаю — «Перекати–Камней», а камни в последний раз перекатывались тут очень давно; и были сосунки, которым потом станут рассказывать: вы там были, — когда они повзрослеют и поймут: это что–то да значит. Многие в публике шли в банданах, на которых подскакивало по две пружинки–антенны, или в самодельных майках с такими слоганами, как «Чужие рубятся жестче». Некоторые несли детские волчки с деревянными летающими тарелками.

Луэлла, которая так и не нашла себе работу, тоже там была — вместе с Обри, Аароном и Джейсоном. Кроме того, там был Зак и остальная команда «Самого Первого Поцелуя» (включая мистера Кручера), весь Ньютаун, половина Дарлингхёрста. Там были мормоны, трансвеститы, Киа и Гребаный Грегори. Из Байрон–Бэя приехал Крысеныш — и да, конечно, Вышибала Брайан и Шарина тоже были здесь. Из Мельбурна подогнали «Три», а из Канберры — «Кылючая Упряжь» и «Ангел Пигар». Естественно, здесь были и все похищенные. И Эбола. Джордж, само собой, не пропустил бы такое дело даже ради конца света.

§

Кверк высадил всех у «Опера–хауса». Его очень удивило, что все радостно согласились поехать с ним в Сидней. Обычно он сбрасывал десанты по всей планете: в Москве, где можно поиграть в метро, на Мадагаскаре, где все любили поржать над лемурами, в английских деревнях, где хорошо рисовать круги на полях. Но сегодня все захотели в Сидней. Что–то про пикник на Орлиной скале [155]? Кто знает? Какая разница? Прекрасный день в конце лета, небо — безоблачно–синее, плитка «Опера–хауса» посверкивает на солнышке, а вся гавань усеяна симпатичными белыми парусами. Если только он сможет отыскать этих маленьких негодниц, нейтрализовать их и отбить у них блюдце — что ж, тогда тра–та–та, сегодня суббота́, и Кверк вскроет Землю как устрицу.

Однако устрицы — штуки скользкие. И если бы Кверк понапрасну разбазарил чуть больше юности — вообще говоря, если б он разбазарил понапрасну хоть сколько–нибудь юности, — он бы догадался, что дело нечисто. Пикник на Орлиной скале — ага, щас.

А суть сводилась вот к чему: благодаря Тайным Умыслам чужие выяснили, во что нефонцы хотят превратить Землю на самом деле. В место получше, ну да. Если для вас «место получше» означает планету без музыки, без любви, без желанья. Без рок–н–ролла. Ибо таковы, по мнению нефонцев, были первичные факторы земного хаоса. И теперь пришло время их искоренить — один за другим, начиная с собственных нефонских созданий — самых музыкальных, самых любимых, самых желанных и жадных до жизни «Роковых Девчонок из Открытого Космоса». То, что они сотворили с Мишелль Мабелль, — это детские шалости.

Само собой, нефонцы ничего не знали об Эросе.

§

Пупсик нервно расхаживала за сценой, дожидаясь остальных. Менеджеры и бригада бегали взад–вперед — тут тащили кабели, там их тянули, проверяли микрофоны, переключатели, свет и лазеры.

— У нас ЧП, — сообщила Пупсик, когда Бэби и Ляси наконец объявились за сценой. Оттащив их от прихлебателей, организаторов и журналистов — каждому хотелось перекинуться парой словечек перед концертом, — она быстро отконвоировала их в гримерку и захлопнула дверь. — Они нас догнали.

— Кто нас догнал? Ты о чем? — Бэби пыталась произносить слова так, чтобы мук совести никто не заметил, но невинной себя вовсе не чувствовала. Она нарочно ничего не сказала остальным про Зигго. Ну в самом деле — разве станешь менять всю свою жизнь, если на тебя сваливается какой–то большой жук, когда ты под кайфом, утверждает, что он твой двоюродный брат, и советует делать ноги? С другой стороны, как Бэби сообщила Джейку, она уже чуть ли не пакует чемоданы. Или скоро начнет. Если б у нее были чемоданы. Кто сейчас вообще с чемоданами ездит?

— Папаша «Папка». Сам капитан Кверк. Он летит сюда, чтобы снова нас сцапать. По–моему, ничего хорошего.

— А с чего ты взяла, что он летит? — спросила Ляси.

— Они вышли на связь с «Мамкой», — ответила Пупсик. — И теперь, по моим расчетам, у нас есть время только отыграть концерт, а потом сразу валить. Я покрыла тарелку кремом «Энигма» — весь наш запас на это пустила — и запарковала ее у сцены. К тому времени, как мы выйдем играть, крем, наверное, начнет выдыхаться, но это нормально. Думаю, тогда уже никто не полезет.

— О Боже, — хныкнула Бэби. — Мне нужно увидеть Джейка.

Увидишь. Да и в любом случае, не ты ли только что гундела о том, как устала уже от всей этой земной канители? Ты не очень последовательна.

— «Дурацкая последовательность — пугало недалеких умов».

Эмерсон? Ты Мне цитируешь Ралфа Уолдо Эмерсона [156]? Должен сказать, Я просто ошеломлен. Не знал, что ты читаешь.

— Я и не читаю. Это строчка из песни «Ангела Пигара».

Так я и думал. Насчет Джейка. Он же, само собой, придет на концерт?

— Да, но, Господи, мне нужно увидеть его сейчас же.

Ты сознаешь, что Я вас, девочки, балую.

— Да. И мы за это тебя любим и поклоняемся тебе. У нас нет другого Бога, кроме тебя, и та–ра–ра.

Вот это Мне нравится. Но едва Я услышу хоть что–то о ложных кумирах, золотых тельцах или типа того, — вы сами по себе.

— Ясно. Спасибо. О спасибо спасибо спасибо.

§

Сатурна и Неба уже оделись и собрались выходить. Они стояли в дверях гостиной, нетерпеливо притопывая и поглядывая на воображаемые часы, пока близнецы проводили свой предконцертный ритуал раскумаривания.

— Знаешь, что я думаю, — заметила Неба вроде бы Сатурне, но так, чтобы услышали все. — Мне кажется, мальчики курят столько дури лишь ради того, чтобы избежать интенсивности жизни, чтобы не сталкиваться лицом к лицу со своими чувствами.

— Херня, — отвечал Торкиль, пытаясь одновременно придумать, почему. — Дурь… э–э… интенсифицирует интенсивность, — наобум ляпнул он. — Ага. Жизни.

— Ага, — согласился Тристрам, выдувая. — В самом деле сталкиваешься лицом к лицу со своими чувствами. Типа это — видишь истинное лицо своих чувств. — Тут он нащупал какую–то тему. — Нос, глаза и рот своих чувств. Можно их понюхать. Настоящие, как не знаю.

Последовала тишина. Нетерпеливая со стороны Небы и Сатурны, философская со стороны близнецов.

— О чем мы говорили? — изумленно поинтересовался Торкиль.

— Не уверен, — вдохнул Тристрам: его вдруг скрутило паранойей — отчего это Сатурна всегда ходит в пурпуре? Что это означает? Это потому, что я ей не нравлюсь?

— Где Джейк? — строго вопросила Неба, пальцами барабаня по перилам.

— Он… э–э.

— Он… э–э… пошел наверх искать носок, — закончил Торкиль за брата.

— Носок, — отметила Неба.

— Носок, — сухо повторила Сатурна. У них с Небой никогда не возникало хлопот с носками.