Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной

А еще нет иллюзии нужности — спасительной маски, что прирастает к лицу. Все кому-то нужны, словно сугубая утилитарность еще оправдывает хоть чье-то существование. Мы не уверены, что существуем, вот очевидность, которую мало кто соглашается принять и осознать в полной мере.

Хотите знать, что такое потерянный рай? Незыблимая вера в то, что живешь. Живешь не завтра, не вчера, не мечтаешь и не предаешься ностальгии, а ощущаешь каждой клеточкой тела собственную жизнь! Перводокса — феноменологическая структура сознания, крошечная перчинка в вареве мыслей, без которой оно становится пресным, каких бы специй мучений, наслаждений, спокойствия, веры, любви, страха туда бы не добавлялись дрожащей рукой человека.

Странные мысли приходят бессонной ночью. Не впадать в темноту грез наверное не столь уж и безобидно. Что происходит с человеком по ту сторону? Становятся ли все они жителями одной страны, невольными жертвами кровососов сновидений? Почему лишь редким людям дано оставаться по эту сторону сознания?

Если мироздание образуется сплавом материи и сознания, то логично предположить, что и материя обязана периодически погружаться в состояние своеобразного сна, всецело уступая место сознанию. И тогда… Лень. Лень? Что за безумие… Мироздание, заполненное только сознанием, есть лень — отсутствие желания делать что бы то ни было. А что можно делать, когда ничего вокруг нет? Когда все материальное исчезает, проваливается в невидимую дыру и остается пустота? Тут и трансцедентальный идеализм мало чем способен помочь.

А что? Вот взять и написать нечто вроде «Философии лени»: (а) общая проблематика лени и ее решение в работах философов жизни; (б) лень как диалектическое взаимопревращение материи и сознания; (в) лень как двигатель прогресса…

Лень. Фантом мира, который только кажется настоящим, но гибнет и распадается от легкого прикосновения.

Сон. Благотворное временное помешательство. Какое счастье быть лишенной каждодневного возвращения собственной личности — отправляться в поиски чего-то нового, несбыточного, покидать пропыленную одежду собственного тела, а главное — ускользать из капкана чужих представлений, что ежесекундно формуют душу тяжелым прессом, вбивая в неизменный штамп, ускользать в иллюзорную свободу, чтобы вновь и вновь возвращаться, втискиваться в пропыленный, надоевший костюм. Иметь возможность потерять самое себя, но не иметь смелости не найти самое себя.

Чиркает спичка. Горит огонек.

— Любишь заумь, — скоморох передает сигарету. — Проще надо быть. Как спинка минтая.

— Такова участь интеллигента, — затягиваюсь. — Много думать о вещах, которые его совершенно не касаются.

— Надо чаще отсасывать. И глотать, а не сплевывать. Что за блядская привычка — сплевывать?!

— Хочешь научить, как делать хороший отсос? — после витания в эмпиреях пора вернуться к греху. — С заглотом?

— Давно не yebalis за башли, — скоморох закидывает немытые ноги на кровать. — Yebanaya скукотища.

— Lekh k ibena mat!

— Сама туда pizduj, — на удивление вежливо огрызается чучело. — Тебе нужен хороший трах. Возможно даже групповой. Садо-мазо. Во все дырки. Прежде чем подохнуть, отдай жизни все.

— Старый сводник.

— Разложу я тебя на столе, И раздвину руками колени, Прикоснусь голым huyem к pizde, Я морально готовлюсь к измене…

— Похоже на пошлые стишки озабоченного супруга. И что дальше?

— Мы разве не супруги? — удивляется скоморох. — Мы — андрогин — первичный и шарообразный. Вот этим я ebu тебя когда хочу.

— Ты — опредметченная структура сознания.

— Blya, ohuyevayu от твоих матерных заворотов! А ты вообще — Hispan-hiwey-havalik-havakwit-palmimith! Pizda с ушами.

— Больно! Это же не влагалище!

— А это и не палец! — смеется. Продолжает двигаться. Боль утихает. Да и разве может сравниться боль в растянутом анусе с тем, что и болью-то трудно назвать. Мучительная беспричинная невозможность… — Иногда мне нравится, когда ты во время yebli делаешь пи-пи. Сегодня как раз такой случай.

— Настроение не романтичное, — злорадно отрезаю.

— Что чувствует женщина, когда ее ebut в жопу?

— То же самое, что и мужчина. Чувство глубокого удовлетворения.

— Сделаем его еще глубже… Вот так… blyad', ты не всасываешь?! Здесь держись и прижимай колени, прижимай…

Чем-то обозлен. Раздражен и груб. Не yebyet, а насилует. Врубается в попу. Извращение. Он не может быть груб, все, что в нем, лишь проекция, зеркало. Ноэма, предметно-смысловой коррелят впечатления, феномена, удара черной молнии, по Прусту… Марсель здесь чересчур сдержан — удар молнии, ха! Huj в жопу — вот что такое впечатление. А ведь он знал в этом толк, тоскуя по Альберту, но выводя на бумаге — Альбертина, Альбертина, Альбертина! Внезапный выход за рамки мертвой обыденности, привычных схем, ритуалов. Дефлорация ануса. Еще одна потеря невинности…

Вот о чем сожаление, тоска, почти что слезы — об утраченной невинности. Редкий случай, когда ноэза обретает однозначно физиологическую привязку, когда совершается таинство отражения первородного греха — срывание плода познания, надрыв складки, чтобы принять, вобрать эрегированное орудие освоения нового мира, взамен утраченного рая. А ведь есть еще оральный, анальный пути — последние островки ушедшей под воду атлантиды невинности, которые с не меньшей легкостью отдаются во власть фаллоса.

Сколько девочек в эту секунду в первый раз отдаются любовникам? С желанием, страхом, равнодушием, презрением, обожанием, нетерпением, послушно раздвигают ноги, стыдливо сжимают колени, плачут, кричат, тяжело дышат, приподнимаются, помогая стянуть с себя трусики, хватаются слабыми пальчиками за последнюю преграду, вскрикивают от боли, терпеливо морщатся, безразлично прислушиваются к движению той штуки во влагалище, заполняются липкими выбросами, брезгливо стирают сперму с живота и промежности, сидят на корточках в ванне, смывая кровь и семя, то ли радуясь, то ли приходя в себя от физиологичности так называемой любви.

Исход из рая продолжается, вот в чем открытие! Нет никакой библейской хронологии, это столь же глупо, как интересоваться днем рождения Зевса. Все свершается только здесь, только сейчас. Мир творится в каждый квант времени своего существования, а вместе с ним — мистерия утерянного эдема.

Если бы девочки и мальчики не срывали каждую секунду запретный плод с древа познания, поддаваясь искушеню змия, что выпирает из штанов, желая выплюнуть, оплодотворить наивных ев порциями белого яда, окропить свое тело девственной кровью, то что бы случилось с мирозданием?

— Ты не спишь?

Натягиваю простыню.

— Никогда не сплю.

Танька опускается в кресло. В руках — бутылка. Принюхиваюсь.

— Я читала где-то о таких случаях. Но ученые говорят, что эти люди все равно спят. Только не замечают.

— Ох уж эти ученые… Спят, но не замечают, что спят. Живут, но не замечают, что живут. Любят, но на самом деле хотят свиной хрящик.

Танька прикладывается к горлышку. Прислушивается к внутренним ощущениям.

— Спиваешься? Устроили тут, понимаешь, клуб одиноких сердец сержанта Пеппера…

— Разве такое возможно — любить, а на самом деле — просто быть голодной?

— Дай хлебнуть.

Вода. Обычная вода, по недоразумению налитая в бутылку из-под «Laphroaig».

— С этого не опьянеешь.

Танька ежится:

— Мне холодно… Пусти под одеяло.

— Вон там плед. В кресле посидишь.

Послушно укутывается.

— Мне так страшно, — признается. Достает еще одну бутылку, булькает. Гду она их прячет? — Иногда проснусь ночью, лежу и думаю — что от меня в этом мире останется? Дурацкие картины? Глупые стишки? Кто их будет смотреть и читать, если они уже сейчас никому не нужны…

Льстить не хочется. Успокаивать — тоже. Никогда не умела совершать ожидаемых дружеских тело- и душедвижений.

— Я ведь знаю, что не талантлива. Я чересчур труслива, чтобы быть талантливой. Не Модельяни. Мне никогда не достигнуть даже самых скромных высот. Так… мазня… Знаешь, что самое жуткое? Ощущать потребность в таланте и не иметь его. Как будто голодаешь, постоянно голодаешь душой… Хочется есть, очень хочется есть, но… ничего… И постепенно доходишь. Начинаешь питаться отбросами, объедками… Малевать, что попало. Я даже покончить с собой не могу! Не из трусости, нет! Просто как представлю свой труп в ванне со вскрытыми венами и думаю — ну что за пошлятина! Дурной сериал.