Роковые девчонки из открытого космоса

Дело вовсе не в космических лепехах, Мой одредованный симпатяга. Я–то думал, ты сам — плюшка для мыслящей девчонки, Джейк. Но ты Меня несколько разочаровал. Я вообще не засекаю никакой мыследеятельности. Если не возражаешь, буду с тобой откровенен: Я бы предложил тебе совсем ненадолго отказаться от химикатов и сосредоточиться на химии.

— Как это?

Поцелуй ее, дебил.

— Поцеловать? Ее? Сейчас? Вот так вот запросто? Алло? Бог? Чувачок?

Куда же Он свалил?

(Никуда Он не свалил; Он наблюдал.)

Джейк сглотнул.

— Э–э, Бэби?

— Хочешь разбить? Что такое? — Бэби посмотрела на Джейка. У него за левым ухом пристроился тюльпанчик. Она подалась вперед сорвать цветочек, только цветочка не оказалось, и рука ее вместо этого погладила прыгучие трубки свалявшихся волос, которые там были. Сказать, что Джейк содрогнулся, — отнюдь не точнее, нежели сказать, что он завибрировал. От макушки до пят и снова до макушки. Сердце Джейка колотилось. Дигитидигитидигити. Он пялился на ее полные красные губы, чьи уголки загибались кверху, и отмечал, насколько близка верхняя к кончику ее носа. Ему всегда нравилось это у девчонок. Джейк представлял себе, как уменьшается и забирается в ямочку над ее верхней губой, словно в шезлонг, свешивает с одной стороны ножки, щекочет ей зубы пальчиками и одновременно тихонько дует в ноздри. Он воображал, как подпрыгивает в мягком гамаке ее густых синих ресниц, раскачивается на восхитительно пухлых мочках и катается по пружинистому матрасу великолепной щеки.

Бэби притянула его голову поближе и усладила его губами свои. Бирюзовый бархат ее языка протиснулся ему в рот и нашел себе податливого товарища по играм в толстеньком розовом органе, что обитал внутри. Ее антенны мурлыкали «Как изумителен мир» (версию Ника Кейва и Шейна Макгоуэна) [141]. Дыша неровно, однако очень глубоко, она выпустила из пальцев кий, и тот с дребезгом рухнул на пол.

Никто не заметил, как в комнату вошел Вышибала Брайан. После заварушки с пьянчугами Брайан пришел к выводу, что ничего особенного в баре не происходит. Он удалился в хезник тянуть кабель в трясине, проверять мшистую поросль в мошонке и думать о сдобных бедрах Шарины, когда разразилась эта сцена между Крысенышем и Пупсиком. Теперь он вынырнул и обнаружил, что подведомственную территорию кто–то странным манером угомонил. Никаких драк. Никаких споров. Ничего. Сплошь счастливый дух хиппи–хлиппи, сплошь мир и любовь. От этого ему стало чертовски не по себе. Что–то не то творится. Он проверил заднюю комнату. Снова проверил бар. Оглядел улицу в обе стороны. Оперся на стену и подождал. И тут услышал дребезг кия об пол — и размашисто вошел в бильярдную.

Ай, Ёсусе. Эти пташки что, не моются никогда? Да она ж вся позеленела. И этот пентюх, которого она окучивает. Костлявый ебучка, задохлик. Брайан наблюдал за ними, пока его не затошнило. Он подошел и похлопал Джейка по плечу.

— Ой, — сказал он. — Дикойская мойда.

Хоккейной команде — на выход из гланд, бегом–АРШ!

Джейк и Бэби ошеломленно замигали при виде оскаленной хари Брайана.

— Я тойт зой войми нойблюдойл, — проворчал тот. — И мойня ойт войс тойшнит, прийойтель. Хойтите ойтим зойнимойца — войлите нойружу. И сойтри ойлойбочку с мойды, — посоветовал он Джейку. — Ой то я сойм тойбе ейо сойтру. Пойбы, — проинформировал он их голосом, не терпящим несогласия, — ойто чтойбы ссойки войвнутрь зойливать.

§

Главный компьютрон на Папе потрещал и включился.

— Со. Об. Ще. Ни. Е. При. Ня. То. «При. Вет. Пап». Ко. Нец. Свя. Зи.

Кверк быстро сверил координаты. Паркс? А это, во имя квагааров, еще где?

§

Замерев в дверном проеме бильярдной, Ляси едва верила своим окулярам. Вернулась она за «Цапоматиком», оставшимся вместе с остальным их оборудованием у сцены, — и тут стала свидетельницей Большого Поцелуя. Ляси не в силах была понять, как Бэби и Джейк смогли позволить этому здоровенному тупому чурбану прервать то, что для них самих — да и всех остальных в бильярдной, включая ее, у которой от одного только лицезрения подобного между глаз открылась небольшая вагина, — было мгновением довольно сенсационного свойства.

Эти двое ебицки безнадежны. Бэби следовало превратить вышибалу в барный табурет или шандарахнуть в Пертскую школу хороших манер. А она стоит себе смущенненько и на Джейка даже глаз не подымает. Брайан самодовольно ухмылялся. Потом развернулся и, пристально разглядывая свои ногти, направился к выходу в бар. Наконец Бэби подняла кий и принялась за игру как ни в чем не бывало — вот только била совершенно не по тем шарам. Джейк напустил на себя столь же абсурдное безразличие: взял с соседнего стола чей–то пустой стакан и притворился, будто пьет.

Ну, раз Бэби не собирается продолжать с Джейком, Ляси прикинула, что сама она может поступать, как ей заблагорассудится. А благорассудилось ей слегка навести шороху.

Байроническая толпа концерт вынесла потрясно. Даже Брайан вскочил на стол и сплясал с Шариной. Обоих бедняжек пришлось выносить, когда стол под ними рухнул — но это рок–н–ролл. Он такой.

Когда банда выволоклась, все рванули в «Эпицентр» на вечеринку полнолуния. Сползая по дюнам к пляжу, они обнаружили, может, сотню человек в дикарском прикиде — те танцевали в серебряном лунном свете, купались голышом, вращали огненные палки и передавали друг другу трубки и марки. Торкиль и Тристрам влились в огромный хоровод барабанщиков. Генри, пробормотав что–то неразборчивое про «графические эквалайзеры», отрубился прямо на песке. Пупсик увлеклась татуированием грудей какой–то женщины, а Бэби уволокла с собой маленькая богиня цветочных эссенций, которую Бэби повстречала днем, — знакомиться с космической семьей.

Джейк сидел на прохладном песке, загипнотизированный волнами и барабанами, и думал о губах Бэби. Он надыбал себе сколько–то «головок Муллумбимби» и выкурил трубочку. Или две. Но явно не три. Нет, может, и три. Да, прошу тебя, пожалуйста, поцелуй меня еще. Ммммм. Это чудесно. Чудеснее на свете просто ничего не бывает. Мммммм. Я на небесах. Дай–ка я открою глаза и посмотрю на тебя, моя роскошная инопланетная девочка.

Блядь! Джейк отскочил примерно на метр, рухнул на песок и обеими руками зажал рот.

Бэби не видела, как Джейка в ужасе отнесло. А заметила она лишь одно — как он целовал Ляси. Этого хватило. Бэби развернулась и зашагала прямо навстречу прибою. Яростными гребками пробившись сквозь толщу воды, она донырнула до дна и изо всех сил ущипнула песок. Шельф сдвинулся от этого щипка, и там образовалась новая песчаная отмель, от которой, как потом клялись все серферы, накат был просто грязнейший на всем северном побережье.

К тому времени, как Бэби вынырнула из волн, Джейк был вне себя. Он подковылял к самой воде и заорал:

— Бэби, это не то, что ты… — Но она снова нырнула, не успел он закончить. Джейк повернулся и уставился в бесстыжие глаза Ляси.

— Господи боже мой, Ляси, — простонал он, воздев руки. Его татуировка болела.

— Джейк, — пожала плечами та. — Помнишь песню Дэйва Грэйни? «Ты хочешь быть там, но не хочешь ехать»? Подумай об этом.

И с этими загадочными словами Ляси развернулась и пропала в толпе танцующих. Джейк решил дождаться, когда Бэби выйдет из воды, но она появилась на берегу только к рассвету, когда пора было снова пускаться в путь.

На обратном пути в Сидней вела Пупсик. Бэби сидела рядом на переднем сиденье и не разговаривала всю дорогу, если не считать раздраженных команд заткнуться, когда Ляси в сотый раз принималась петь «Всем коровам» «Фу–стребителей» [142], если они проезжали очередной ебицкий загон. Ляси было наплевать. Она подкатилась под бочок Генри, который по–прежнему ощущал себя очень ранимым. Джейк же — в смертном ужасе, на кресте, изжаренный наркотиками, — ныкался за спинкой пассажирского сиденья и пытал себя видом затылка Бэби. Близнецы, не осведомленные о такой психодраме, лежали себе рядышком и пытались припомнить, где именно потеряли мозги.