Конец вечного безмолвия

— Истинно, — подтвердил Тымнэро. — Как бешеные собаки, рыскают везде, только нюхают, а не едят…

— Худое нынче время, — вздохнула Милюнэ. — Раньше тангитан был совсем другой, — вспомнил Тымнэро. — Он не лез в ярангу, не мешался в наши дела. А нынче! То одна власть, то другая! И чего Солнечный владыка не удержался на своем золоченом сиденье?

— Есть другие тавгитаны, — мягко заговорила Милюнэ. — Они стоят за бедных, говорят: бедные люди пусть всегда будут вместе и вместе пойдут на богатых, отберут у них все и поделят поровну между собой. Так будет по справедливости.

— А я не пойду! — решительно заявил Тымнэро. — Мне чужого не надо. Что я — разбойник?

— Так ведь богатства, которые у торговцев, сделаны трудовыми людьми. Ты ловишь рыбу, а у тебя ее отбирают, продают и деньги берут себе…

— Так это у тангитанов, — заметил Тымнэро. — А у меня пусть попробуют отобрать даром!

Милюнэ посмотрела на своего родича с откровенным сочувствием. Тымнэро огляделся и увидел на столе тетрадку, карандаш.

— Твой тангитан балуется этим, как Теневиль? — Это я пишу, — смущенно сказала Милюнэ.

— Какомэй! — воскликнул v Тымнэро. — Зачем же это тебе?

— Грамота нужна каждому человеку, — наставительно произнесла Милюнэ. — Чтобы знать настоящую правду жизни.

— Правду жизни только шаманы знают, — возразил Тымнэро.

— А для чего Теневиль придумывает свои знаки? — спросила Милюнэ.

— Чудачество, конечно, это, но полезное дело, — ответил серьезно Тымнэро. — Новость далеко сообщить можно таким способом.

— Вот и тут! И новость сообщить, и мудрость вызнать!

— У отца Михаила хочешь взять книгу? — спросил Тымнэро.

— Зачем у отца Михаила? Есть другие книги, где написана настоящая правда.

— Настоящую правду знают только шаманы, — убежденно повторил Тымнэро.

Он еще раз рассмотрел каракули и поднял взгляд на Милюнэ:

— Так это что такое — большак, мантрака? Почему искали это у меня в HpaHfe, в кладовой, в пологе, в бочках?

Милюнэ отвела в сторону взгляд и ровно, бесстрастно ответила:

— Не знаю, что это такое.

— Кто-то украл у них это самое, — убежденно сказал Тымнэро. — Худо смотрят за домом. Раз проходил мимо — двери настежь, а охранник Кожура валяется, и собака лижет его в лицо. Конечно, так можно не то что большака и мантрака украсть, и денежный ящик унести можно".

Громов сидел за столом, закапанным фиолетовыми чернилами, и мутно смотрел на Струкова. Начальник колчаковской милиции снял фуражку, лысина потела, и он рукавом шинели пытался вытереть ее. — Вот смотрю я на тебя, господин Струков, и думаю — дурак ты.

— Ваше благородие!

— Дурак, — повторил Громов. — Круглый причем. Ну кому как не дураку придет в голову искать Мандрикова в яранге? Вы, господин Струков, каким были неудачником-бакалейщиком, таким и остались…

— Так китайцы разорили меня, — виновато оправдывался Струков, — открыли напротив лавку да цены снизили…

— Мне нужна настоящая военная разведка! У тебя даже нет ни одного досье!.. Ты знаешь, что такое — досье?

— Что-то французское, — пробормотал Струков.

— Французское! — передразнил его Громов. — Досье — это специальное дело, заведенное на подозреваемое лицо. Понял?

— Понял, ваше благородие! Заведу эти досье на всех анадырцёв, язви их в душу мать!

— Господин Струков! Что это за ругань в присутственном месте? Как вы себя держите? Ругаетесь да шарите по хижинам дикарей!

— Так, ваше превосходительство, — заискивающе заговорил Струков, — я ведь как рассуждал. Этот большевик, то бишь Мандраков."

— Мандриков.

— Так точно, Мандриков тоже, видать не прост. Он заховался так, что его не обнаружить. И вот я смекал, где он тут понадежнее мог укрыться? А потом вдруг как озарило меня: если уж где он прячется, так не иначе как у этих диких! Прячется и думает, что никто не сообразит искать его там, в вонючем логовище… Вот и учинил обыск…

— Сейчас придет сюда здешний торгаш, или, как он себя называет, коммерсант, Тренев, — сказал Громов.

— Это который? — наморщил лоб Струков.

— Ну тот, у кого баба аппетитная.

— А-а, этот лис, — вспомнил Струков и облизнулся. — А баба у него хоть и слегка повяленная, но годная еще…

— Струков! — рявкнул Громов, — Простите, ваше благородие.

— Сейчас он придет, и ты увидишь, как надо вести конфиденциальный разговор. Понял, бакалейная твоя душа?

— Не понял, — мотнул головой Струков.

— Интеллигентный разговор, лысый огурец! Вошел бледный Тренев, одетый в суконную черную шубу, подбитую красной лисой.

— Имею честь явиться по вашему настоятельному приглашению, несмотря на свое недомогание, как лицо, уважающее существующую власть…

— Садитесь, господин Тренев, — ласково произнес Громов.

Тренев уселся, закинул было ногу на ногу, но, заметив, как она трясется, уперся обеими ногами в пол.

— В гости к себе не приглашаете, вот и пришлось вас позвать сюда, в канцелярию, — сказал Громов. — Прошу прощения за талую официальность, но что поделаешь — служба! Наше многострадальное отечество сейчас нуждается в сотрудничестве всех лучших сил России. Умных, думающих, смотрящих далеко вперед, имеющих уважение широких слоев населения-. Многие местные коммерсанты уже выразили свою лояльность.

Струков слушал своего начальника и дивился в душе: вот загибает!

— Да я что, — торопливо заговорил Тренев, — у меня и в уме ничего такого не было, чтобы, так сказать… Наоборот, я со всем уважением, можно даже сказать, с почтением. Я всегда уважал закон и власть и особенно вас, господин Громов, как полномочного и, я бы сказал, мудрого представителя его высокопревосходительства верховного правителя адмирала Колчака.

— Будем считать, что с недоразумениями покончено, — оборвал Громов разошедшегося Тренева. — Скажите: ка, господин Тренев, сколько времени вы проживаете в Ново-Мариинске?

— Около десяти лет, — с готовностью сообщил Тренев.

— И, думаю, неплохо нажились за эти годы?

— Да что вы, господин Громов, какая тут пожива среди нищих и диких чукчей? — махнул рукой Тренев, но спохватился и доверительно добавил: — Конечно, торгуем не совсем в убыток себе, но больших прибылей нет… Кстати, я одним из первых внес требуемый налог на нужды прави-тельстэа…

— Это я знаю, — прервал снова своего собеседника Громов. — А скажите-ка, где вы держите свои деньги?

— А-а позвольте, — заикаясь, спросил Тренев, — какие деньги?

— Я имею в виду не наличную кассу, а то, что накопили за десять лет.

— Э-э, господин Громов, так сказать, коммерческая тайна… и вообще только, так сказать, крайний случай…

— В русском коммерческом банке Владивостока вашего счета нет! — резко заметил Громов, глянув в какую-то бумагу.

— Так ведь и денег-то…

— Ваши деньги небось лежат в каком-нибудь американском банке? — продолжал Громов, не обращая внимания на попытки Тренева вставить слово.

— Я все это понимаю, но для удобства расчетов с поставщиками, с компанией "Гудзон бей"…

— С этим «бей» мы тоже разберемся после окончательной победы, — заявил Громов. — Больно они тут власть забрали. Куда ни кинься — кругом "Гудзон бей"… Теперь скажите, господин Тренев, вы хорошо знаете всех жителей Ново-Мариинска?

— Затрудняюсь твердо сказать, знаете, мало общаюсь по причине своего слабого здоровья…

— Вы бросьте это! — брезгливо произнес Громов, начиная терять первоначально взятый тон. — Здоровье… Я знаю, вы купаетесь в ледяной проруби на Казачке после бани. Да еще, говорят, наложницу держите…

— Господин Громов! — с выражением крайнего оскорбления произнес Тренев. — Моя честь…

— Ладно, ладно, — Громов" поднял руку, призывая утихомириться Тренева. — Это я так, к слову… Хотя, сказать откровенно, никак не поверю, чтобы такую бабу вы могли пропустить мимо себя…

Милюнэ скребла что-то в коридоре у печки.

— Машка! — услышала она громкий голос начальника.

Она вошла в комнату и остановилась у двери. Встретилась глазами с бывшим хозяином и заметила, что у того взор, как у загнанного волками оленя,