Низость

– По-твоему, никто из вас не прихватил мою сумочку?

– Нет, солнце. Насколько я в курсе, нет. Какие-нибудь карточки надо заблокировать?

Он сует мне сотовый.

– Не, никогда не ношу их при себе.

Чувствую приступ неподдельного сожаления, что никогда не увижу те фотки. Кроме них в сумке не было ничего ценного. Возле своего дома он глушит двигатель и приглашает меня зайти. Я отказываюсь этаким «я реально заеблась и мне надо поспать» голоском, что на секунду у него вытягивается лицо. Он поджимает губы и выскакивает. В неожиданно наступившей темной тишине пустой машины, воспоминания вечера складываются у меня в голове, снова захлестывая меня параноидальной трясучкой. Весь синовский гон насчет спасения меня от опасности улиц просто хуевый отмаз. Незачем меня искать. Он думал, что ему нужно было поиметь меня еще тогда, вечером, у него в квартире. Он бы меня трахнул, если бы ребята не подтянулись тогда, когда они подтянулись. Вот так все и бывает. Но незачем было ездить меня искать. Он увидел, как я сижу на тротуаре, и решил, что ему представился второй шанс, вопросов нет. В общем, новость такая – у него не было шанса.

Вылезаю наружу, и ветер хлещет по моим голым ногам будто мокрым полотенцем. Подхожу к переду машины и наклоняюсь к теплу капота. Закуриваю сигарету и обдумываю ситуацию. Если уйду сейчас, то меня сочтут нервной – или, что еще хуже, застенчивой. Но если разрешу ему отвезти меня домой, а именно этим я и занимаюсь – значит дать ему полный вперед, сказать ОК.

Время идет. Ловлю себя на том, что спрашиваю себя, добралась ли благополучно до дома маленькая Сьюи. Надеюсь, с ней все хорошо. Мне не следовало делать с ней такие штуки, неважно, насколько сильно она от меня их ждала. Это было неправильно. Закуриваю еще одну сигу. В окне высоко наверху включается и выключается свет, затем, спустя несколько секунд, материализуется Син. Он шествует важной походкой, недокуренный косой свисает у него из уголка. И, еб твою мать, выглядит он ниибацца потрясно. Клянусь, если бы это был не Син, если бы это был кто-то еще, незнакомый парень, которого я склеила в клубе, я бы тащилась за ним через весь город. Моя пизда пухнет от абсолютного желания. Я схватываю и обуздываю его. Не стоит в этом месте спускать с цепи животные инстинкты.

– Схавай вот эти, – говорит он, вручая мне две таблетки и бутылку холодной, как лед, «Волвик». Он, что, реально считает меня настолько тупой? Жду, пока он отвернется, и ныкаю колеса в карман.

– Прости, что я так долго. Забыл, куда сунул эти фиго-винки. Вставят, возможно, не сразу, но спать будешь как ребенок. Зопиклон. С самой Родни-стрит. Ни похмелья, ничего. Чистые, что пиздец, ё.

Он протягивает мне косой и запрыгивает на место водителя.

– Погнали, – кричит он, высовывая голову из окна. – Добьешь здесь.

Открываю пассажирскую дверь и сажусь. Его глаза опаляют воздух в пространстве между нами.

– Послушай – спасибо тебе за все, Син, но я лучше прогуляюсь. У меня мандраж. Мне надо пройтись, чтоб сбросить часть этого драйва.

Я ищу на его лице признаки возражения, но не нахожу. Если что и есть, то это облегчение.

– ОК, дитенок. Как тебе самой лучше. По-моему, в этом районе вполне безопасно. Иди по Роуз-Лэйн, ага? – он бросает взгляд на часы. – В это время суток студентов все еще до черта. К тому же, если честно, в моем состоянии водить не стоит.

Я в шоке. Сердце вот-вот лопнет. Какого хера…

– Тебе тепло? Не хочешь прихватить пальто?

– Нет. Мне отлично, пасиба.

– Мобильник не выключай, дитенок?

Я киваю. Финальной затяжкой добиваю косяк и швыряю его в ночь. Рефлекторно съеживаюсь от холода.

– Слышь, ё, я ниибацца дам тебе пальто, а ты как хочешь…

Он выскакивает на гравий и топает к багажнику. В нем нетипичный для Сина бардак, вперемешку свалены диски, карты, дождевики и шерстяные пальто.

– Ты никогда не производил на меня впечатление походника, – говорю я, вытаскивая компас.

– Ааа, ты знаешь… – оправдывается он и кажется несколько смущенным. – Полезно для организма и все такое.

– И для души.

Пожимая плечами, он отмахивается от моего замечания и выуживает тяжелую брезентовую штормовку с капюшоном и густой меховой опушкой. Накидываю ее поверх собственного пальто. Рукава достают чуть ли не до колен.

– Ни за что.

– В каком смысле «ни за что»?

– У меня вид, будто я только что сбежала с Парк-Лэйн.

– Именно. Так что если затеешь опять заняться философствованием на тротуаре, потенциальные насильники и прочие дважды подумают, прежде чем к себе соваться.

– Но, Син, вот скажи, если я засеку какую-нибудь малолеточку, что чешет домой – пьяная и прямо сама напрашивающаяся? Ты мне разрешаешь с ней пошалить?

Набрасываю капюшон на голову, и Син закатывается громовым хохотом над абсурдностью зрелища. Я выпутываюсь из пальто, сую его обратно в багажник и решительно складываю руки.

– Ни за что. Ни за что не пойду по Роуз-Лэйн в подобном одеянии. Рискую быть схваченной и побитой до полусмерти, за что большое тебе спасибо.

Он просто стоит и ржет, ласково разглядывая меня, а потом одним неуловимым движением его глаза сужаются в похотливые щелочки, искажающие все восприятие времени и места, стирающие все заслоны в моем теле. От меня остается лишь вакуум – зияющий, жаждущий, умоляющий, чтоб его заполнили.

Он подходит ближе. Чувствую, как мои глаза расширяются и засасывают его внутрь. Он целует меня, глубоко и крепко. Отшатывается назад, когда в лицо ему ударяет луч фар проезжающей машины, а потом он целует меня снова, заглатывая мои губы в свой рот, как будто он решил вдохнуть целиком всю мою ниибацца душу. Мне хочется прекратить это. Мне так сильно хочется это прекратить – но я беспомощна. Само понятие о правильном и неправильном утрачено в чистой смоле желания. Все, на что я способна, это отдать себя ему. Сдаться.

Он обхватывает меня одной рукой и шепчет: «Ты ниибацца красивая», а потом исследует мою поясницу, выпуклость бедер, грудной клетки, расширяющейся от бешеного стука моего сердца, прокачивая секс сквозь мои вены, повсюду, через кожу на голове, вниз по позвоночнику, шаря по моему животу, резко захватывая солнечное сплетение и изучая влагу подмышек и, боже мой, это перебор. Ниибацца перебор. Все эти ощущения и телесные эмоции, захлестывающие меня и оглушающие меня, низводящие меня до уровня просто чувства, комка удовольствия. Вдруг он отпускает меня, оставляя меня оцепенелой и бессловесной, задыхающейся как собака. Он делает шаг назад, наши взгляды свирепо сталкиваются, потребность потрахаться сжигает его лицо, потом стремительно угасает и сменяется чем-то иным, неуловимым и настолько просто пиздец далеким, что секунду я уверена, что он может развернуться и уйти, и жуткая пропасть распахивается в моей утробе. Он ошеломил меня желанием, столь всеохватывающим и опасным, что если он теперь меня бросит, вот так вот, если он повернется и уйдет, у меня взорвутся мозги. Он опять подвигается ближе, и я беззастенчиво вздыхаю, и снова его руки обвивают меня, сдавливая мое тело так, точно он задумал раздавить его, а его язык, ощупывающий каждый дюйм у меня во рту, постукивающий по зубам, деснам и морщинистому нёбу, и я чувствую свой вкус у него на губах – кокос, алкашка и пизда, а потом он толкает меня к машине, и мое лицо резко сворачивается набок в холод панели, и даже несмотря на то, что я не могу разглядеть его лица, я знаю, что написано на нем, когда ладонью он проводит по другой моей щеке и закрывает мне обзор. Его язык змеится по оголенной длине моей шеи, и он сует пальцы мне в рот, зарываясь во влажную плоть щеки и растягивая их, словно он желает на хуй порвать мне лицо на куски, и я чувствую, как моя пизда растекается и сокращается, обильные влажные потоки мчатся по моим бедрам, впитывая ночь словно сырая губка, и стоит мне подумать, что я больше не выдержу, что мое тело может взорваться, он отстраняется и нежно целует меня в губы, выбрасывая меня в другое измерение, и некоторое время мы тихи и близки, будто давние любовники.