Низость

– О К – я тебе заплачу, – шепчу я. – Сколько скажешь, столько заплачу. Давай, можно пойти в парк, ты и я. Я тебе сделаю приятно.

Она резко приближает ко мне свое лицо, и я отшатываюсь от вони у нее изо рта. Ее глаза кипят в своих орбитах. Мой подбородок опускается мне на грудь, и я чувствую, как в животе сосет и возникает тоскливое ощущение чего-то плохого и знакомого.

Она уходит прочь, бормоча и покачивая головой, костлявая задница вихляет в спортивных штанах.

– Дура, – ору я ей вслед. – Дура.

Лезу в карман за куревом. Ни одной сигаретки. Собираюсь встать в очередь, но вспоминаю о моем сомалийце. Смотрю: его вот-вот обслужат.

– Сигареты берешь? – кричу я, – Возьми мне еще журнальчик, если можно. «Клаб» или «Эскорт» – сойдет.

Моя грудь сжимается, напоминая мне, сколько яду я сегодня уже загнала себе в легкие. Мне потребуется несколько дней, чтобы оклематься от такого количества курева – дней. Вся очередь неожиданно поворачивается в мою сторону. Скалится на что-то за моей спиной. Двое пацанов одобрительно свистят. Я оборачиваюсь через плечо, рассчитывая увидеть только что познакомившуюся пару, вцепившуюся друг дружке в рожу, но вижу лишь пустую дорогу. Тут до меня доходит. Они пялились на меня. Но с чего? Я утыкаюсь подбородком в грудь и внимательно изучаю пол. Проходит несколько секунд. И тогда я спрашиваю себя, какого хуя я здесь делаю, но вот я уже на ногах.

Темнокожий парень подходит и отдает мне пачку сигарет, я опять все вспоминаю.

– Ээм, журналов не было, солнышко. Он старается не смотреть мне в глаза.

– Да, нет же, были. Я всегда их тут беру. Но не важно. Опустив голову, он вручает мне сдачу и разворачивается

на сто восемьдесят. Ему еле удается убежать с должной скоростью. Пожимаю плечами, закуриваю и отправляюсь в Смиртдаун, где шум и краски медленно рассасываются во всеохватывающую черноту.

Бреду. Время идет. Зажигаю еще одну и, не докурив, швыряю ее в канаву, сопроводив ее схаркнутым простудным шариком.

Сворачиваю на повороте и слышу урчание двигателя. Медленно оборачиваюсь. Тусклые фары крадутся в сотне ярдов от меня. Иду дальше, высоко вскинув голову, расправив плечи и напустив на себя нарочитую самоуверенность, но как бы ни старалась оторваться от этих, свечение и шум двигателя никуда не деваются. Кто-то преследует меня. Инстинктивно я схожу с главной дороги и сворачиваю на жилую улицу, ища среди рядов теснящихся веранд признаки жизни. Все спят. Мчусь вдоль следующей улицы, и у меня прихватывает живот от радости при виде желтого света, что сочится на тротуар из людной гостиной. Фары все еще на хвосте. Не желая рисковать тем, что дойду до конца улицы и наткнусь на еще один ряд сонных домов, я замедляю шаг, но вместо того, чтоб повторить мои действия, машина подъезжает ближе. Она гудит низким дизельным гулом четырехколесного привода. Сую руку в карман и крепко сжимаю в кулаке ключи, уперев большой и указательный пальцы о самый острый, вооружаясь импровизированным ножом. Игла страха нарушает кокаиновый туман, и сердце начинает колотиться в темпе отбойного молотка. Под пальто в ключичную впадину натекает лужица пота.

Теперь машина ползет вровень со мной, и водитель глядит прямо на меня. Он наклоняется и может разглядеть мое сведенное судорогой паники лицо. Ему видно, как тревожно вздымается и опадает моя грудь, вылетающий изо рта пар учащенного, поверхностного дыхания. Скрип автоматического окна расщепляет ночной воздух, и я чуть не падаю в обморок от страха. Цепенею, топчусь у ярко освещенного окна и, очень медленно, закуриваю сигарету. Уголком правого глаза вижу часть высунувшегося лица, схваченного лентой света из дома. Лицо белого мужчины.

– Но мне это не грозит, нет? Вляпаться в подобную опасность. Я к тому, что в этом то вся разница между мной и девочки вроде нее. Они идут гулять, слетают с катушек, а потом чешут домой и рассчитывают, что их приятели или какой-нибудь на хуй мистер самаритянин за ними присмотрят. Таких девок и надо учить. Так ты говорила?

Я круто разворачиваюсь. Син перегнулся через пустое пассажирское кресло своего «шогуна». С его точеного лица смеется пара зеленых глаз.

– Ты козел! Какого хера ты…

– Садись.

Он открывает дверь. Я залезаю, плотно захлопываю ее.

– Ты… Ты полный гандонище! – наконец, прорывает меня. – Чего ты на хуй затеял?

– Чего я затеял? – переспрашивает он, его глаза в удивлении расширяются. – По-моему, это мне надо спрашивать у тебя. За каким хером ты поперлась домой через Токки в это время суток?

У него хриплый от химии и курева голос.

– Ээ, тормознись на минутку! Ты ехал за мной от самого Токстифа?

– Мы же проезжали мимо тебя в том ебучем такси, вспоминаешь? Я и Кев. Ты ж еще ниибацца не совсем отошла, нет? Устроилась на тротуаре ниибацца, прямо как бомжиха.

Черная ссадина. Два силуэта. Это было вчера, нет – или позавчера? Мысль об этом вызывает у меня подташнивание. Пытаюсь стереть ее из блока моей памяти и озираюсь по сторонам. Мое дыхание оставляет след на полуоткрытом окне.

– Е-мое, девочка, о чем ты думала?

Сгусток ярости раздувается у основания моего горла, высасывая воздух из легких и запуская струйки адреналина мне в ноги и в голову. Я разворачиваюсь, не спеша, и смотрю прямо ему в лицо.

– Не хуй читать мне лекции, я тебе не какая-то там имбецильная студентка, – заявляю я, чувствуя, как злоба стискивает и скручивает мне лицо. – Я, еб ты, знаю район не хуже тебя, мудозвон сопливый.

Он невольно вздрагивает, у него отвисает челюсть. Он не сообразит, чем ответить.

– И даже вдруг если бы я была дурой, какое у тебя ниибацца право пытаться меня учить?

– Учить тебя?

Теперь он пришел в себя и прячет секундной давности шок за деланной задиристостью.

– Ага, напугал меня, чтобы что-то там мне доказать, так ведь?

– Милли – ты о чем, девочка?

Он опускает голову на грудь и выставляет перед собой ладони.

– Ты. И твои ебучие игры.

– Игры? Учить? Уроки? Ты гонишь прямо как будто ты реальная ниибацца коксовая дура. В смысле, у тебя чистая паранойя, дитенок.

– Паранойя?

– Все верно, милая – и я тебе еще кое-чего скажу, ладно? Если бы я не знал, что ты марафонилась коксом так, как ты сегодня, я бы ниибацца ни за что на свете не разрешил бы тебе сидеть у меня и так как ты на нас выебываться.

Он снова откидывается назад, качая головой и стараясь произвести впечатление обиженнного. В ответ я фыркаю.

– А вот теперь сбавь чуток скорость, а – и усвой, что ни одна сука не станет на тебя катить бочку. Я видал, как ты ковыляешь по тротуару, и вид у тебя как у потасканной крэковой блядищи. Кева я не захотел по твоему поводу припрягать, так что я от него отделался и вернулся за тобой. Я волновался за тебя ниибацца, нет? На прошлой неделе девчонку изнасиловали. Тебе это ни о чем не говорит?

Он в отчаянии качает головой.

– И я сам раза четыре превышал скорость, ё. Правами рисковал, чтоб съездить тебя найти, а дождались мы от тебя только хамства

Теперь в глазах у него обида, настоящая обида..

– И я извиняюсь, что перепугал тебя – но должен был я убедиться, нет? Нельзя же садиться на хвост к девчонке и пугать ее до усрачки, правда?

Я поерзала в кресле. Вот тут я не пойду на попятную. Затянувшееся молчание, нарушаемое лишь звуком моего дыхания. И тогда он подталкивает меня локтем.

– А походка у тебя дай боже, кстати. Почти решил, что ты вышла на работу.

Он опускает голову и игриво проводит пальчиком по моему носу. Мне хочется и дальше злиться на него, но я не могу. Он подхватывает меня за подбородок, заставляя мои губы, вопреки своему желанию, улыбнуться.

– Брось, – говорит он, заводя двигатель. – Давай отвезем тебя домой. Заскочим ко мне, я тебе выдам пару снотворных. У тебя сердце колотится – отсюда слышно.

Нет, хочется сказать мне, вези меня сразу домой, но я пожимаю плечами, позволяй ему везти меня куда хочет.

Машина набирает скорость.