Конец вечного безмолвия

— Если хотите, я буду продолжать вам служить, — сказала Милюнэ.

— Ну что же, — после некоторого раздумья произнесла Агриппина Зиновьевна. — Мы к тебе привыкли, ты нам как родная стала. Так и быть, приходи…

Милюнэ собрала в узелок нехитрые свои пожитки.

— А свадьба когда? — спросил Тренев.

— Свадьба будет весной, — ответила Милюнэ.

— Нет, так дело не пойдет! — Агриппина Зиновьевна отобрала узелок у Милюнэ. — Если уж парень тебя берет замуж, то пусть все делает по-честному, благородно.

Иван Архипович тоже принялся уговаривать:

— Машенька, мы отвечаем за твое будущее. А вдруг твой Булатов весной возьмет да и уедет? Оставит тебя одну.

Милюнэ не совсем понимала, о чем идет речь, но догадывалась — хозяева принимали Булатова за обычного тангитана, который берет местную женщину только на время своего пребывания на Чукотке. Ну и что же? Если даже это будет так — пусть! Значит, так надо Саше.

Поздно вечером того же дня она тайком выскользнула из домика Треневых и пришла к Булатову.

На следующее утро в дверь раздался громкий стук.

Это был начальник милиции Ново-Мариинска Струков.

— Булат, начальство тебя требует вместе с сожительницей!

— Это какое такое начальство? — спокойно спросил Булатов.

— Сам Громов.

Булатов откинул щеколду, и Струков вошел сначала в крохотные сени, где хранился уголь, и оттуда уже в теплую комнату.

Милюнэ успела накинуть на себя платье и испуганно смотрела на вошедшего.

Струков внимательно оглядел ее и — одобрительно сказал Булатову:

— Лакомый кусочек отхватил… Но предупреждаю — даром это тебе не пройдет. Жениться придется. Обвенчаем с дикаркой — вот будет потеха! — хихикнул Струков, осматриваясь в комнате. Проведя рукой по стене, строго спросил: — Где брал известку?

— Белой глиной мазал, — ответил Булатов.

— Полно врать-то! Неужто такая глина есть? Покажешь место, — коротко и строго сказал Струков. — Давайте пошевеливайтесь, начальство ждет.

Новомариинцы выглядывали из дверей, украдкой смотрели в окна и шептались:

— И этих заарестовали.

Громов сидел в хорошо натопленной комнате. Он был в мундире с золотыми погонами. Он строго посмотрел красными глазами на вошедших и рявкнул:

— На вас подана жалоба!

— А по какому случаю? — стараясь сдерживаться, спросил Булатов.

— А потому, что вы, господин Александр Булатов, состоите в незаконном и греховном сожительстве со здешней туземкой Марией-Милюнэ… Опекуны туземной женщины обратились ко мне с просьбой либо отторгнуть девку, либо заставить вас, господин Булатов, вступить в законный брак, то есть обвенчаться с ней…

— Господин Громов, мы не можем обвенчаться, — ответил Булатов.

— Это почему?

— Я человек неверующий, а Маша, сами понимаете, родилась в тундре и не крестилась,

— Так окрестить ее!

— Я не хочу, — тихо произнесла Милюнэ. Громов с любопытством глянул на нее:

— Так ты говоришь по-русски?

— Говорю.

— А отчего же ты не хочешь креститься?

— Русская вера для нас чужая, — ответила Милюнэ, радуясь, что отводит гнев начальства от Булатова.

— Но можно и гражданским браком сочетаться, — подал мысль Струков.

— Это хорошая идея! — согласился Громов. — Но пусть опекуны дадут свое разрешение девице.

Радостные и растерянные Милюнэ и Булатов вышли из уездного правления.

— Что будем делать? — спросила Милюнэ.

— Пойдем к Безрукову, посмотрим, что он посоветует.

Безруков внимательно слушал, изредка ободряюще улыбаясь Милюнэ.

— А я полагаю, — сказал он, — все идет к лучшему. Пусть Громов регистрирует брак, пусть даже он будет посаженым отцом на свадьбе,

Булатов покорно кивнул и напомнил:

— Но нам еще надо получить разрешение Треневых.

— Это я беру на себя, — сказал Безруков. — Иван Архипыч сегодня в государственном складе будет, и я с ним поговорю.

Неизвестно, как говорил Безруков с Треневым, но Агриппина Зиновьевна сделала Милюнэ свадебный подарок — старое белое платье.

— Пусть будет как у приличных людей, — сказала она со слезами на глазах.

Милюнэ растерянно призналась Булатову, что ничего не знает о том, как устраивается танги-танская свадьба.

Гостей вроде бы немного приглашали, но их оказалось столько, что просто удивительно, как они разместились в такой крохотной комнатке.

На почетном месте уселись Громов с женой, сама Милюнэ с Булатовым, с другой стороны Треневы, Безруков, Хваан, Арене Волтер и начальник милиции Струков, который не сводил масляного взгляда с Милюнэ, смущая ее этим.

Громов холодно кивнул Треневу и старался не смотреть в его сторону даже во время демонстрации свадебных подарков.

Громов подарил молодоженам набор армейского постельного белья и два серых солдатских одеяла с японскими клеймами.

Веселье, однако, продолжалось недолго: Громов окончательно опьянел и Струкову пришлось тащить его через весь Ново-Мариинск.

На следующий день Булатов с Милюнэ пришли в ярангу Тымнэро.

— Вот это мой муж, — представила Милюнэ Булатова.

— На вид уж очень молодой, — заметила Ты-натваль.

— Зато сильный, — сказала Милюнэ.

Она принесла с собой узел с остатками свадебного пиршества и две бутылки сладкого вина, которое в яранге Тымнэро никогда не пробовали.

Все это угощение она с помощью Тынатваль разложила на низком деревянном столике у бревна-изголовья.

— Мы здесь продолжим нашу свадьбу, — весело сказала Милюнэ.

Тымнэро смотрел на нее и отмечал про себя, что она не загордилась и помнила о своих родичах. Похоже, что и муж ничего, пока стеснительный, что у тангитанов большая редкость.

Он скромно и неловко сидел на китовом позвонке и пытался играть с девочкой.

— Тихий чего-то он у тебя, — заметил по-чукотски Тымнэро.

— А мне он и такой хорош! — задорно ответила Милюнэ. — Да если бы вы знали, какой он человек!

Булатов беспомощно улыбался, не зная, как себя держать в яранге.

— Работать у Тренева теперь не будешь? — спросила Тынатваль.

— Да вот вчера большой начальник пожелал, чтобы я служила в правлении, — с оттенком хвастовства сообщила Милюнэ.

— Далеко пойдешь, если и впредь так будет, — задумчиво произнес Тымнэро. Однако в его словах была надежда и сердечное пожелание.

Милюнэ осторожно налила из темной бутылки красного вина и сказала:

— Вы только попробуйте! Это так вкусно. Тымнэро и Тынатваль пригубили и в один голос похвалили:

— Сладко!

Милюнэ засмеялась и сказала:

— А надо говорить: горько!

— Это почему? — удивился Тымнэро. — Ведь сладко же!

— Таков тангитанский обычай. Вчера, когда мы собрались на женитьбенный пир, только поднесли — ко рту первые чаши, как вдруг самый главный заорал: горько! Думали — чего-то не то налили ему или не нравится веселящая вода. Ну, мне Булат мой объяснил: надо поцеловаться.

— Правда? — с изумлением воскликнула Тынатваль. — От этого сладко?

— А ну я скажу "горько"? — озорно произнес Тымнэро.

— А я возьму и поцелую Булата, — с улыбкой сказала Милюнэ и потянулась губами к окончательно смутившемуся Булатову.

Лица молодоженов слились в одно, они приникли губами друг к другу и даже зажмурились от удовольствия.

— Какомэй! — сказал с придыханием пораженный Тымнэро.

— Кыкэ вынэ вай! — с благоговением прошептала Тынатваль.

— Вот какой сладкий тангитанский поцелуй, — с улыбкой сказала Милюнэ, и в ее словах была такая глубокая радость, будто она стала маленьким ребенком, который смеется при виде простого солнечного зайчика.

В яранге пробовали необычные праздничные тангитанские кушанья, похваливали их, искренне радовались счастью своей родственницы, но в этом безоблачном небе все же была какая-то дымка, и Милюнэ, прощаясь, вдруг с тоской сказала:

— Только мне все время кажется, что это какой-то чудный сон… Все время боюсь проснуться!

Среди ночи Тымнэро показалось, что за стенами яранги кто-то ходит, слышатся приглушенные голоса.