От голубого к черному

Пламя в его глазах растеклось бледным светом. Он плакал. Я взял его руку, в которой не было стакана, и сжал ее. Пальцы были холодными. Он поднял вторую руку с полным стаканом и опрокинул его содержимое в рот. Он сглотнул, передернувшись, затем наклонился вперед и прижался губами к моим губам.

— Давай выйдем на улицу, — сказал он.

Открытая дверь фургона напомнила мне о фильме, где люди выходят из поезда, а вокруг ничего нет. Только бледная полоска лунного света, точно рукав, пробивалась сквозь облака у нас над головой. Я думал, что увижу очертания холмов вдалеке, но не смог разглядеть даже соседние фургоны, не видно было и стены, огораживающей поле. Земля под ногами была мягкой и липкой. Карл включил фонарь, осветив несколько ярдов грязной травы. Мы прошли до стены и вышли на пустынную дорогу. Впереди виднелись темные силуэты деревьев, мерцала Полярная звезда. Мой странный сосед в Мозли как–то сказал мне, что это НЛО.

Мы шли вперед, прокладывая маршрут отчасти с помощью электричества, отчасти наугад. Хотя я едва мог видеть его, я чувствовал напряжение Карла по тому, как он осторожно ступал и держал фонарик.

— Я был здесь прошлой ночью, — сказал он. — Бродил несколько часов. Луна была такая яркая. Я чувствовал себя последним человеком на Земле.

— Вот почему ты чувствуешь себя здесь в безопасности? — мне показалось, что я начал понимать.

Карл сжал мою руку, его рука была напряженной и жесткой.

— У меня всегда было ощущение, что Дин когда–нибудь найдет меня, — тихо сказал он. — Возможно, он никогда и не терял меня из виду и преследовал меня все эти годы. Ждал, что я чего–то достигну, кем–то стану. И тогда он вернется и начнет все сначала. Вот настоящая причина, почему я здесь. Он рассчитывает найти меня в Черной стране или в Ирландии, но не здесь, здесь можно спрятаться.

Мое терпение лопнуло.

— Великолепно. Отличная идея, Карл. Забудь «Треугольник», забудь жену и дочь, забудь все. Лучше всего спрятаться тут, в фургоне, засунув голову себе в задницу и ковыряя шрамы, оставленные чьим–то членом пятнадцать лет назад. Что это? Думаю, медицинская ошибка. Твой доктор решил, что ты страдаешь от депрессии. Но это не так. Ты страдаешь, потому что ты ебаный свихнувшийся психопат–лунатик. — Я перевел дыхание. Карл ничего не сказал. — Ничего удивительного в том, что ты убедил себя, что у тебя ВИЧ. Ты считаешь, что после того как тебя поимели в задницу, должен наступить конец света.

Карл остановился и выключил фонарик. В бледном свете луны его лицо казалось лишенным всякого выражения. Я подумал, не зашел ли я слишком далеко. Слова вырвались из меня непроизвольно, подогретые водкой. Он развернулся и направился к фургону. Я пошел следом, слишком пьяный и уставший, чтобы догнать его. Луну закрыли тучи, я едва видел очертания его головы. Внезапно у меня возникло безумное чувство, что мы поменялись местами, и он преследует меня. Возле стены я остановился пописать. Когда я обернулся, Карл исчез. Мне пришлось нащупывать дорогу мимо машины к неосвещенному фургону, я постучал в дверь и лишь потом понял, что Карл стоит снаружи возле окна.

— Зачем ты это сделал? — спросил я.

Ответа не последовало. Карл открыл дверь и отдернул занавеску. Фонарик высветил отдельные фотографии. Я заметил, что бутылка водки опустела.

— Если ты не хочешь говорить, нам лучше лечь спать, — сказал я.

Карл выключил газовую горелку, сложил стол и расстелил на полу несколько одеял. Я тронул его за руку.

— Так ты поедешь со мной завтра или нет?

— Хорошо, — сказал он. — Я поеду с тобой и мы запишем альбом. Теперь ты счастлив? — его голос звучал устало и вместе с тем в нем слышалось какое–то облегчение.

Во рту у меня пересохло от водки, но от воды меня могло начать тошнить. Мы разделись до белья и легли вместе, замотавшись в кучу одеял. Кажется, мы целовались, но не пытались заняться любовью.

Ночью я проснулся на несколько минут. Мне что–то приснилось, но я не мог вспомнить что. Лунный свет светил сквозь сетчатую занавеску и узкое стеклянное оконце в крыше. Я слышал ровное дыхание Карла, чувствовал его тепло рядом, но не мог разглядеть его лица. Я не видел ничего, похожего на Карла.

Когда я снова проснулся, снаружи было уже светло. Дождь царапал по крыше фургона, точно игла по пластинке. Рядом со мной никого не было. Горелка все еще была выключена, мое дыхание собиралось в маленькое облачко на головой. Карл был где–то за занавеской. Я встал, завернувшись в грязное зеленое одеяло. Свет, пробивающийся сквозь сетчатую занавеску, высветил что–то тускло–красное: что–то на столе. Карл вытащил пленку из кассеты и размотал ее по деревянной поверхности, она походила на засохшую кровь на рукаве. Что–то скрипнуло у меня под ногами. Пол вокруг стола тоже был устлан пленкой.

— Карл!

Ответа не было. Я натянул одежду, она показалась мне жесткой и тесной, точно ее только что выстирали. За занавеской его не было. Я отпер металлическую дверь, ветер задувал мне в лицо крошечные, колючие капельки дождя и запах овечьего дерьма. Пленки были разбросаны и по кирпичам, поддерживающим фургон. Коричневые ленты развевались по ветру, выкрикивая послания, которые невозможно разобрать. Вдалеке овцы паслись на чернеющем поле. Ни одной человеческой фигуры в пределах видимости. От холодного воздуха у меня внезапно начались болезненные колики; следующие десять минут я провел, сидя на биохимическом туалете, смешивая свое дерьмо с дерьмом Карла.

Куда бы он ни направился, он не взял машину. Она была не просто ржавой и раздолбанной, я увидел, что лобовое стекло треснуло и капот слегка помят. Я представил, как он ведет ее здесь, по дороге, возможно, ночью, отчаявшийся и одержимый. Возможно, он свернул, чтобы не сбить овцу, и врезался в дерево или каменную стену. Он не мог угнаться за тем, что сводило его с ума. Ему не хватало практики.

Может, он отправился в Абергил купить что–нибудь на завтрак. Я надеялся встать пораньше, чтобы выехать с утра, но вечно одна и та же история. Кстати, когда я привезу его в Бирмингем, где он будет жить? Я пнул «метро», оставив свежую царапину на пятнистом голубом боку. Затем я вернулся в фургон, там не было ни блокнота, ни календаря, ни дневника: ничего, на чем можно было бы написать записку. В свете весеннего утра фотографии казались выцветшими и бессмысленными. Распотрошенные кассеты встревожили меня. Я оставил их лежать, где лежали.

На столе вперемешку лежали потрепанные детективы и технические руководства по звукозаписи и звуковоспроизведению. Среди записей Карла, которые он скопировал со своей коллекции пластинок, были альбомы The Fall, Joy Division, Felt, Kitchens, Primal Scream, My Bloody Valentine, Игги Попа, Шинед О’Коннор, Husker Du, Вэна Моррисона, Ника Кейва, The Pogues и Скотта Уокера. Если он пытался бежать от своего прошлого, он слишком многое захватил с собой. Коробка с пленками, помеченными наклейкой «мастер» была повернута к стене. Я вытащил кассету и посмотрел на обложку, она была не подписана. Я поставил кассету в магнитофон. Ничего, кроме шипения и потрескивания. Я не знал, то ли это новые кассеты, то ли с них что–то стерли. Я попробовал еще одну, с тем же результатом.

Возможно, батарейки сели. Я вытянул кассету наобум и включил ее. Через несколько секунд помех я услышал что–то очень знакомое, но не смог опознать трек. Мощные бас–гитарные аккорды, быстрый барабанный бит. Резкий гитарный рифф, повторенный дважды. «Они привели меня туда, откуда некуда бежать/ Мне некуда бежать/ Здесь убивают ради забавы». «Треугольник». Я выключил магнитофон, встал и вышел из фургона, оставив дверь незапертой. Было десять часов утра. Солнце ярко светило, мокрая трава переливалась крошечными кристаллами. Я вошел в Абергил под звон церковных колоколов. Все было закрыто, кроме гаража. Я спросил служителя, где находится ближайший полицейский участок.

Полицейский, с которым я говорил, смотрел на меня, будто давая понять, что у него нет времени выслушивать истории о разборках между туристами–педиками. Я сообщил ему, что Карл психически болен и может быть опасен; я рассказал о распотрошенных кассетах, но умолчал о своем подозрении, что это было послание для меня. Он отвез меня обратно к фургону, Карла там по–прежнему не было.