Билет, который лопнул

«Губы что были некогда моими слыхали новость о войне и смерти? Клинкер мертв… Майор Эш мертв… Чиггер мертв». Хлестали белые дожди. Туманные решения оставляют кое-что меж нами на белых каменных ступенях… обломки погибают утрачивая боль. Взглянул на меня его голос приглушен как будто его лицо я видел сквозь слова расстраивающие затуманивающие изображение… мозг и кровь и кости в замороженном сейфе далекого банка… Печень самообмана в кататоническом известняке выделяет любовное письмо, сэр, из мраморной плоти неторопливыми. витками.

«Я дрючить ми-истера?»

Пылающее небо правдивый ответ… устав союза… закрытый магазин… фашистские скоты.

«Ага, — сказал он, — огромные кровавые знамена сопротивления сочатся краснотой в солому». Так вот Фред Вспышка он экспонирует неправильно и по-моему он ничего уже не снимает, многократное повторение бормочет в пустом еженедельнике. обменяйте нечто необычное на тех с глубоким и блестящим образом.

«Что? Пылающие небеса, идиот».

Его прозвали Чиггер. Бежал как видите за мной по вымощенной камнем улице. Короче развернулся сверкнули оба пистолета нанося страшные удары семьдесят тонн на квадратный дюйм сами понимаете и я увидел как текут мозги. Он рухнул на ступени и вот уже смотрел на меня молча а рыжие волосы и смазанные веснушки и красная плоть всего мира хлынули внезапно сквозь него затуманивая лицо будто его лицо я видел умирающими глазами которые не в силах сосредоточить взгляд на вихрях и неясных пятнах… умирал там на белых ступенях мозга кровь и кости прострелены моими лазерными пистолетами. Моими пистолетами? Но кто я такой? Правдивый ответ затуманился в умирающих глазах и я сказал водителю: «Отвезите меня в гостиницу среднего разряда… приличную… недорогую». (Дождь маршировал в долине серебристыми колоннами) Потом дождь нанес удар а я бежал к шлагбауму по вымощенной камнем улице пистолет у меня в кармане до сих пор. А вы? Вы будете? Я здесь не знаю ничего бегу бегу пистолет у меня в кармане у меня в руке у меня в глазах… ударно-световой пистолет. «Ну да ага, — сказал он, — огромные библиотеки и бюрократические учреждения сплошная путаница тысячу лет на составление одной петиции сами понимаете и пять тысяч лет чтобы протащить ее сквозь фильтры и янтарные формы… Могло такое быть?» Слова падают точно мертвые птицы там на полуденных улицах… печальный последний раз с неким мертвым существом… пистолет стекает с моих пальцев образуя густой синий туман вокруг ног.

«Мы с вами постепенно исчезаем, — сказал он а слова меж нами погибали утрачивали цвет на белых каменных ступенях дабы сказать… — По-моему в данных обстоятельствах… приводит к некоторой нехватке а раз так мы протестуем… жизнь во всем ее бесконечном многообразии повторяемости чтобы продлить очень старый сортир… удобрение сами понимаете… поскольку любому умозаключению на какой-то стадии предшествует одна из форм экскрементальной обработки… то есть любое вмешательство сами понимаете на этом уровне… Вы не разрежете любовное письмо, сэр, от прелестной дамы?.. фашистские скоты которые подняли бы еще раз кровавое знамя сопротивления над нашими мирными печами и вирусными культурами толкают разумеется на некоторые неприятные но необходимые вещи истерического свойства неуместные как честность неизменные как время но несколько стесненные еженедельной доставкой корреспонденции в “Шелл Мара”… скрытые сомнения… рассудительный друг… косвенное свидетельство… его самые жестокие адвокаты… взрывы в Галифаксе… близнецы… братья сами понимаете… кое-что еще… косвенные сомнения… скрытый друг бормочущий… «закон чужих судов… мы люди старые… рассудительный свидетель… косвенные адвокаты»… Его самое жестокое свидетельство было отклонено как неуместное в данных обстоятельствах что обратной силой закона отменило сан-францисское землетрясение и взрыв в Галифаксе а сомнение освобожденное от кожного закона растяжимого и грабительского уничтожило все исторические факты… утрачены или проглочены или нечто в этом роде? Кто входит когда вы выходите? Знай я с радостью бы рассказал… Завтрак в Глазго доподлинно промелькнул на небе… приличные недорогие люди среднего достатка угрожают без языка без глотки. «Мы не знаем, — сказал он ввиду отсутствия обоснованных надежд. — Фильтры сами понимаете забиты… нет больше… nо mas… delito mayor [24]… Опасно играть после работы… Я видел как это шевелится вот что я скажу… с нашими потерями не считались и мы не писали книг после войны… нехватка бумаги сами понимаете… Когда масса народу не в состоянии найти того что обеспечило бы жизнь свободу или выполнение любого терпимого условия возникает можно сказать хроническая острая нехватка и человек задумчиво созерцает всепоглощающую воронку большого любителя бычьего боя или собачьего бреда который орет: «Нечего на меня смотреть… Вам доподлинно известно что я хочу сказать». Ах да но как не тронет ваше сердце вид неудовлетворенных грифов кружащих в пустых небесах Лимы? Они слетелись дабы поесть но не осталось ничего даже мертвечины… Однако долг сами понимаете нашей славной революции а свободный мир не должен выдавать себя из-за простой нехватки бритвенных лезвий. «Внутри бритва сэр… Дерните за ручку…»

Я хочу сказать что это за спектакль когда все уже высосано напрочь? Вы намерены сидеть целую вечность и смотреть желтый фильм о гепатите и синий фильм о джанке? Нам известен каждый эпизод а они не меняются никогда. И будут меняться еще реже. Да будет свет в темных комнатах. Единственный выход — тотальное разоблачение.

«Большая Картина вызывает Непристойного… Входите пожалуйста… бензиновая трещина истории». Ворвался доктор Бенуэй с велосипедным насосом наполненным густой синей жидкостью исторгающей толчками синий свет и запах озона.

«А теперь, — сказал он, — мы должны подыскать достойный сосуд».

(Осторожно. Это может вызвать привыкание.)

«А может это не дозволено законом и считается наркотиком?»

«Еще как дозволено! Я получил добро от Святого Анслингера [25]».

И вот появляется Святой Анслингер из его глубоко запавших глаз сыплется порошково-синяя тяжелометаллическая доза посадил на иглу все живое попавшее в его поле зрения… Один мальчишка вышел вперед и протянул руку.

«Не стоит вызываться добровольно, чувак. Засвечивать негативы или попросту выкрашивать их в синий цвет? Толкать радиоактивный тяжелый металлический джанк? Пока не ввязывайся в игру. Видишь ли прошлое радиоактивно. Время радиоактивно. Вирус радиоактивен. Формула Сверхновой есть простое повторение на бесконечном пути фотовспышек старые фотографий падают на горящую палубу. Ты слышал объявление. Больше ничего не написано. В Лексингтоне уже собирают манатки». Высокий худощавый человек в холщовых гетрах и поношенных бриджах, с покрытым бурыми пятнами сигаретным мундштуком, обернулся у двери и улыбнулся точно крыса в лучах заходящего солнца. Он сверкнул крупными желтыми зубами и вышел исчезнув в желтом свете оставив застывшее в воздухе облако сигаретного дыма. А я возвращаю его родину затерянную средь наркоманов всего мира.

«А я возвращаю его родину затерянную средь наркоманов всего мира… пах покрытый пятнами росы назад ко всем остальным сквозь серебристую воронку годов. Вспоминайте меня как пожухлые засохшие листья в зимнем туалете ваш пистолет последний недостаток навсегда застрявший в этом частичном сегодня. А теперь вы видите что нет там никакой сигареты?»

Красота содержащаяся в форме делается затхлой и уродливой как Дерьмола куда стекает на хранение весь юный материал а привилегированной Тле которая оказывала неоценимые услуги Тресту Насекомых разрешено купаться в этом нектаре… цветочный аромат юных сухостоев и демонстрируемая первым экраном суходрочка: («Говорю же тебе, Мейзи, сука бестолковая, я получаю свое сполна» он выгибает мальчишеское тело подымаясь из черной жидкости из члена струятся белила «Влезай сюда foule honteuse… А не то я просто затащу тебя сюда сильными татуированными руками моряка… Он ужепьет». И вытянув вверх загорелые руки гладкие как тиковое дерево с глубоко въевшейся татуировкой в виде голубого ястреба она затаскивает свою ухмыляющуюся сестру в молодежную ванну и вскоре обе уже извиваются как черви на горячей сковородке и в унисон кричат сильными взволнованными молодыми голосами: «Еще! Еще! Еще!») «Так выбирайтесь же из этих уродливых форм и помните что добро лучше зла ведь куда приятней если оно близко. Вот как все просто. А если кто-то думает иначе возьмите да и направьте этого летуна из коктейль-бара на линию фронта чтобы он, запомнил лишь как неприятно если близко зло а ты отрезан на световые годы во вражеском тылу».