Клиника «Амнезия»

– Конечно, говорил. Извини.

Наконец он соорудил нечто похожее на косяк и провел языком по краю самокрутки.

– Думаешь, так оно и должно быть?

– Если ты считаешь, что у тебя получится лучше, то давай сам попробуй. Нам от этой штучки сейчас станет классно. Торкнет как следует. Ты, главное, не трусь.

Взяв свое творение в губы, Фабиан щелкнул зажигалкой. Самокрутка вспыхнула по всей длине с одного бока и примерно половина ее содержимого тут же высыпалась на камни.

– Ха-ха! – рассмеялся Фабиан. – Ты только не волнуйся, у нас еще приличный запас. Все дело в практике. Попытаемся еще раз, и все получится. Вот видишь? Эта вроде будет получше.

С этими словами он принялся судорожно затягиваться, стараясь раскурить косяк. Хватило каждому на несколько затяжек. Мы сидели, прислонившись спиной к камням, передавали друг другу самокрутку и кашляли. После этого скрутили еще один косячок, и через какое-то время нам по-настоящему похорошело. Фабиан сидел на песке, закрыв глаза, прижавшись спиной к огромному камню. В безжалостном солнечном свете уходящего дня его лицо казалось отлитым из бронзы.

– Вон там. Позади нас, – медленно и негромко заговорил он. – Как ты думаешь, этот купол и есть то самое место?

Я уставился на воду, в которой, слепя глаза, отражалась идеальная копия солнца. Ажурная сетка пены на поверхности с шипением распадалась на массу мельчайших частичек.

– Я не знаю, Фабиан.

– Но ведь он может там находиться, разве не так? Как ты считаешь, может?

– Не знаю.

– Могу легко представить себе, какие там полы – кафельные, в черно-белую шахматную клетку. Повсюду сверкают хром и никель. А еще там непременно должны быть таблички с надписями, они постоянно напоминают пациентам об очень важных вещах. Вы пообедали. Сегодня вторник. Нашего президента зовут Сиксто Дюран Баллен. Мы живем во время войны.

– Послушай, я про эту клинику…

– Потом там есть таблички специально для каждого пациента, но они не в коридоре, а в палатах, – перебил он меня. – На них по идее фотографии, а не имена. Сопроводительные надписи могут быть примерно такого содержания: Вас нашли на пляже близ Салинаса, на вас была голубая косынка…Или что-то в этом роде.

– Фабиан, я про клинику.

– Что именно?

– Мне казалось, мы с тобой договорились не слишком увлекаться. Ты ведь понимаешь, что ее может не быть.

– Слушай, не ломай мне кайф. Я не утверждаю, а лишь предполагаю, что она в принципе можеттам находиться.

– Но ее может там и не быть.

– Верно. Только давай не будем выяснять это прямо сейчас, сию секунду. Подождем немного, когда настанет подходящее время. Тогда все и станет известно. Ведь приходится ждать несколько дней после покупки лотерейного билета? Проверить номера удастся лишь спустя какое-то время. Поэтому пару дней можно жить надеждой, что тебе повезло, что ты что-то выиграл. Верно я говорю?

– Я не играю в лотерею, – отрезал я.

Мы какое-то время сидели молча, вслушиваясь в монотонный рокот прибоя.

– Фабиан, послушай, – продолжил я. – Известно, твоя мать погибла в машине, сорвавшейся с горного склона, правильно я говорю? Согласись, это ведь вполне правдоподобная версия. Что бы мы с тобой ни говорили друг другу.

– Мне нетрудно поверить в то, что погиб отец, – немного помолчав, произнес Фабиан. – Я и сейчас отчетливо его себе представлю. К тому же мы его похоронили. Уже от этого мне немного легче. С матерью все обстоит иначе. Мне легче верить… во многое другое. Почему я увидел ее во время пасхального шествия? Это ведь не какое-то давнее воспоминание. Она действительно была там. В тот самый момент для меня она была живой. Что же здесь неправильного? Это своего рода лакуна. Лакуна, которую я могу заполнить чем угодно. Вроде обитателей этой самой клиники.

– Которой там скорее всего нет.

Фабиан почесал голову и состроил гримасу, как будто я ляпнул нечто неприятное и пошлое, нечто такое, что следует побыстрее стереть из памяти.

– То, что мне известно, и то, что неизвестно, – в равной степени истинно, – проговорил он. – Если существует нечто такое – что угодно, – что способно вселить в меня надежду, я приложу для этого все усилия. Ты понимаешь, о чем я? Ты понимаешь, что даже если из нашей поездки сюда ничего не выйдет, это все равно не будет напрасной тратой времени?

– Понимаю. Как не понять. Хотя давай тогда исходить из того, что клиника можетсуществовать. Мы не будем заполнять никаких лакун, чтобы ни в чем не разочаровываться. Договорились?

Я выжидающе посмотрел на него.

– Договорились, – согласился Фабиан.

– Обещаешь?

Он ничего не ответил.

– Так обещаешь или нет?

– Обещаю. Я и не ожидал от тебя понимания. Тебе все равно не понять моих чувств. Того, что я испытываю постоянно.

Его лицо находилось в тени, и безжалостное солнце нещадно палило нам спины.

– У меня такое ощущение, будто они вошли в мою кровь и все время причиняют боль.

На сей раз промолчал я.

– Вдруг в клинике для жертв амнезии держат запас воспоминаний, как в обыкновенной больнице – запас крови, – продолжил Фабиан. – Даже если мы и не найдем мою мать, то как знать, может, нам удастся по крайней мере отыскать воспоминания о ней, которые я потерял.

– Только потому, что не помнишь ее так же хорошо, как и отца, – неуверенно произнес я, – из этого вовсе не следует, что…

– Я и не утверждаю, что ничего не помню. Кое-что врезалось мне в память.

– Расскажи.

Фабиан немного помедлил.

– Мать любила персики. Всегда их ела. От нее постоянно пахло персиковым соком.

– Похоже, что…

– Память – странная штука, – перебил он меня. – Знаешь, можно ведь создавать воспоминания самому. Я могу заставить тебя навсегда запомнить это мгновение. Для этого нужно каким-то образом его пометить, чтобы никогда о нем не забыть.

– Мне придется какое-то время подождать, прежде чем ты сумеешь убедить меня, что так оно и есть.

– Верно, но все же я попытаюсь, – сказал Фабиан и селпрямо. – Если я захочу, то прямо сейчас сделаю так, что это мгновение навсегда отпечатается в твоей памяти. Я могу обессмертить себя в твоих воспоминаниях.

– Это было бы прекрасно. Послушай, тебе хватит пока курить.

– Готов поспорить с тобой, – не унимался Фабиан. – Ставлю пятьдесят долларов на то, что заставлю тебя запомнить это мгновение, ну, допустим, на десять лет.

– Идет, – согласился я. – Полагаю, через десять лет я смогу легко потратить пятьдесят долларов на такой пустяк, как спор. Во всяком случае, надеюсь, что смогу. Но ты тоже должен запомнить это мгновение, иначе ты не сможешь потребовать с меня деньги, если я проиграю.

– Мне это не нужно. Тызапомнишь его. Ну что, по рукам?

– По рукам. Договорились.

– Тогда давай свою руку. Обменяемся рукопожатиями.

Я протянул ему руку. Фабиан крепко схватил меня за запястье и другой рукой вдавил мне в ладонь зажженный кончик самокрутки.

– Ну ты козел! – взвыл я, пытаясь вырваться. Однако Фабиан, с усмешкой глядя мне в глаза, продолжал гасить самокрутку о мою руку. На ладони моментально вздулся ярко-красный волдырь, весь в частичках пепла. Наконец Фабиан отпустил меня, и я бросился к воде, чтобы погрузить в нее обожженную кисть.

– От соленой воды заживет в два счета! – крикнул мне вслед Фабиан. – Гарантирую, это мгновение ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь.

– Да пошел ты!

Однако следует признать: Фабиан оказался прав. Сегодня каждый раз, когда я смотрю на свою ладонь, то вспоминаю это мгновение. Отметина, которую он оставил на моей руке, – не больше шрамика от ветряной оспы. Она плохо различима, но все равно видна. По одну сторону от былого ожога – две или три линии. Словно отпечаток пальца Фабиана, навсегда запечатленный на моей руке и ставший частью моего кода ДНК.

– Вот видишь? – сказал Фабиан, когда боль немного улеглась и я снова сел на песок. – Это, конечно, экстремальный способ доказательства правоты моих слов, но ведь я мог бы добиться цели, сказав тебе что-то значимое и памятное. Допустим, я сказал бы тебе, что трахался с твоей матерью, и ты бы поверил. И запомнил мои слова. Слова – тоже действия. Правильная фраза с моей стороны имела бы тот же эффект, что и поступок. Она запечатлелась бы в памяти ничуть не хуже.