Клиника «Амнезия»

Вскоре Фабиан сообщил мне, что по его прикидкам мы скоро окажемся в Педраскаде. В следующее мгновение автобус наскочил на канализационный люк, и все, что находилось внутри салона, мгновенно взлетело в воздух. Меня подбросило вверх, и я ударился головой о потолок. Водитель сумел удержать автобус в горизонтальном положении и спешно нажал на тормоз. Однако буквально в следующее мгновение он, не оглядываясь на салон, нажал на газ, и мы покатили дальше как ни в чем не бывало. Несколько пассажиров разразились проклятиями в адрес водителя:

–  Hijo de puta!Сукин сын! Сначала научись водить, а уже потом садись за руль, грязная обезьяна!

– Что за манеры! Ты же везешь живых людей, идиот!

Сидевшая двумя рядами впереди нас крупная женщина с кукишем из осветленных волос нагнулась вперед, схватившись за окровавленную руку. В тот момент, когда мы наскочили на люк, осколок бутылочного стекла взлетел воздух и порезал ей палец.

– Матерь Божья, – тихо повторяла она, сжимая порезанный палец. К счастью, порез оказался не очень глубоким, однако осколком начисто срезало один из ее покрытых ярко-красным лаком ногтей. Фабиан наклонился, вытащил из ботинка шнурок и направился по проходу к пострадавшей.

– Вы позволите, сеньора? – спросил он.

Водитель, разглядев окровавленную руку пассажирки в зеркале заднего вида, вновь собрался затормозить, однако Фабиан, заметив его намерения, крикнул:

– Не останавливайся! Мы сами справимся. В конце путешествия мы запишем твое имя и регистрационный номер. Так что не дергайся и продолжай крутить баранку!

Фабиан склонился к пострадавшей и принялся успокаивать, словно напуганное домашнее животное.

– Не волнуйтесь, сеньора. Сейчас я остановлю кровотечение, и все будет в порядке, – уговаривал он бедную женщину и, одарив своей самой обаятельной улыбкой, ловко перетянул шнурком раненый палец.

Пострадавшая расцвела ответной улыбкой.

– Вы видите? Кровотечение остановилось. Теперь вам временно придется покрывать лаком всего девять ногтей верно я говорю?

Женщина радостно рассмеялась его шутке.

– Вы очень милый юноша, – сказала она. – Позвольте мне отблагодарить вас за ваше добросердечие.

– Это совершенно лишнее, – ответил Фабиан, показывая на кошелек, который женщина достала из сумки.

– Но ваш шнурок…

– Поверьте, сеньора, я без проблем смогу найти себе новый.

Фабиан встал и направился по проходу к своему месту. Все, кто сидел в автобусе, не сговариваясь наградили его дружными аплодисментами. Мой друг сделал жест сдержанной признательности и сел рядом со мной.

– Что это на тебя нашло? – поинтересовался я.

– Больше задержек не будет, – ответил он, глядя вперед. – Путешествие и без того затянулось.

11

Если попытаться перевести с испанского слово «Педраскада», получится нечто вроде словосочетания «каменная буря». Это название идеально соответствовало месту, в котором оказались мы с Фабианом. С обоих концов пляжа высились исполинские нагромождения каменных вулканических глыб и огромные обломки песчаника, поочередно отбрасывая тени на полоску песка, – гигантские солнечные часы, созданные самой природой. Если учесть здешнюю активную вулканическую деятельность, то выбор имени этого места представлялся не таким уж и нелепым. Разве Галапагосские острова сформировались как-то иначе? Когда-то их вообще не существовало, но затем из глубин океана, исходя паром и медленно остывая, над поверхностью воды всплыла масса раскаленных островов. Так что представить себе каменную бурю в здешних условиях не так уж сложно. Если бы у вас хватило сил перевернуть один из бесчисленных гигантских камней, что усеивали пляж с обеих сторон, не исключено, что вы потревожили бы останки какого-нибудь представителя доколумбовой цивилизации с примитивной древней удочкой в руках, которую он, возможно, сжимал в тот момент, когда его укокошил свалившийся с небес метеорит.

Правда, несмотря на каменные глыбы и там и здесь, противоположные края пляжа имели между собой мало общего. На южном конце, слева от вас, если повернуться лицом к океану, позади скал полоса песка изгибалась прочь от кромки воды и, отвердев, постепенно переходила в исклеванную петухами фунтовую дорогу, вернее, главную улицу, вдоль которой постепенно разросся городок Педраскада. Недостроенные одноэтажные домики и бары со временем превратились в более массивные дома и магазины. Выстроившись вдоль дороги, они образовали единственную городскую площадь – плаза дела Индепенденсия: аккуратные клумбы, разбитые в желтой пыли, пальмы, уличные фонари, аптека и почта с единственным на весь городок телефоном.

Автобус высадил нас на северном конце Педраскады. Здесь царила первозданная анархия природы. Признаками цивилизации – помимо крытых пальмовыми листьями пляжных баров – служили разве что несколько деревянных домиков, задвинутых от кромки воды в чащу кустарников и лишенных листвы деревьев, приютившихся за примитивной деревянной вывеской с незатейливой надписью «Заведение Хуана». В этом месте пляж резко обрывался – как раз там, где берег с северной стороны смыкался со скальной громадой. Попасть отсюда в соседнюю бухту можно было лишь в часы отлива, обойдя подножие «фасадной стороны» утеса. Никакой тропинки, ведущей на ту сторону, не было и в помине, однако надписи, оставленные на скале бесчисленными влюбленными парочками, свидетельствовали о том, что человеческая нога здесь все же ступала, и не раз.

Под лазурной поверхностью затаился коралловый риф – главная достопримечательность бухты. Так что, хотя волны в Педраскаде бывали размером с дом, любые попытки оседлать волну у северной оконечности пляжа грозили завершиться плачевно. Крохотный, выкрашенный красной краской храм с крестом на макушке, похожий на собачью конурку из мультика. прилепился к той части утеса, которая обращена к бухте. Памятник несчастному серфингисту, несколько лет назад разбившемуся о риф. Пока мы жили в Педраскаде, я каждую ночь бросал взгляд на эту церквушку, и всякий раз там горела свеча. И все равно, хоть убей, не пойму, как можно вскарабкаться на вершину отвесного утеса.

Немного дальше и выше, за прибрежными скалами, виднелся, сверкая на солнце, какой-то непонятный металлический купол, к которому, судя по всему, невозможно было подобраться. Он отражал солнечный свет, когда сам пляж погружался в тень, и сиял подобно маяку даже в дневное время. Сразу по приезде в Педраскаду я не раз ловил себя на том, что мы с Фабианом то и дело таращим глаза на это сооружение, хотя ни он, ни я не желали в этом признаться.

Автобус уехал. Мы швырнули рюкзаки на песок, а сами наперегонки устремились к воде. А как иначе? Если в вас осталась хотя бы капля жизни, то первое, что хочется сделать, увидев море после долгого путешествия, это поскорее броситься к нему, ощутить на губах вкус соленой воды, пошлепать руками по волнам. Мы влетели в воду, но Фабиан тут же принялся чертыхаться, недовольный своей загипсованной рукой и тем, что я брызгаюсь на него.

– Знаешь, что нам сейчас нужно? – спросил он, когда мы вылезли на берег.

У него снова возникло желание курнуть травки. Мы устроились на валунах, чтобы немного обсохнуть, и Фабиан вытащил обернутый газетой пакет. Волны плавными, мягкими шлепками ударялись о берег. Мои голые пятки были прижаты к твердой поверхности мокрого песка. После царившей в автобусе духоты я испытывал неописуемое блаженство. Пиф поступил мудро, снабдив нас заодно и приличным количеством папиросной бумаги. Фабиан, высунув от усердия язык, пытался свернуть самокрутку. Закованная в гипс рука не слишком способствовала успеху.

– Не могу нормально двигать рукой из-за этой херовины, – пожаловался он. – Эх, знал бы ты, как пришлось повозиться прошлой ночью. Ты даже не представляешь, каково трахаться с загипсованной рукой.

– Так ты все-таки трахался прошлой ночью? – уточнил я.

– Разумеется, а как же иначе? – усмехнулся Фабиан. – Ее звали Анна. Я тебе уже говорил.