Отпечатки

— Ерунда, Майк, — проныла Джуди, шлепнув его по плечу, как бы говоря «Да ладно тебе». — Та штука, которую ты приготовил на днях, — в воскресенье, кажется? Отличная такая мягкая куриная запеканка, да? Невероятно вкусная. Мы все так считаем. Абсолютно все.

— О, ну, спасибо, Джуди — спасибо. Ты очень добра. Ну что, идем, Пол? Да? Ну хорошо, тогда всем пока — увидимся за ужином.

Пол и Майк уже почти ушли, когда Майк обернулся и, похоже, с крайней неохотой — словно бремя вины внезапно стало совершенно невыносимым — ровно добавил:

— Вообще-то, гм, Джуди, — это была рыба, та штука. В воскресенье. Не курица. Рыба.

— Правда? — бодро ответила Джуди, ничуть не обеспокоившись. — Ну, она была невероятно вкусная. Мы все так считаем. Абсолютно все. Нам пора, Тедди, — пойдем-ка, приволочем бормотухи мистеру Бочке. Вообще-то, ребята, я пошутила — она невероятно вкусная. Мы все так считаем. Абсолютно все.

Майк с Полом уже ушли, и Джуди с Тедди собирались последовать их примеру. Бочка (и, господи боже, времени-то сколько прошло) мог наконец-то расслабиться.

— А ты чего ждешь, Тычок? А? Иди давай — вали отсюда. Повесь, что ли, шмотки в шкаф, или что? Слышь — делай что хочешь, хорошо, только не здесь — лады, Тычок? Черт — ты сожрал почти всю банку этих самых — ну, абрикосов, или что это было. Ты чё, распробовал наконец? Чё думаешь — понравилось?

Тычок проглотил последний кусок непонятного нечто. Он пребывал в растерянности.

— Не знаю… — сказал он.

Бочка лишь закатил глаза, помахал ему вслед и наконец-таки, блин, занялся делом. Потому что, говорю вам, это непросто. По правде сказать, все непросто, когда вокруг люди. От них безобразие одно.

Тедди крепко прижал свежеотмытую бутылку К узкому крану, решительно повернул вентиль против часовой стрелки, и теперь губы его равномерно шевелились, пока он считал до семи, прежде чем закрыть кран. Он уже знал с точностью до доли секунды, сколько времени потребуется стандартной бутылке, чтобы наполниться до пробки. Сейчас, видимо, это стало, если вдуматься, чем-то вроде образа жизни, все это домашнее виноделие. Он начал с — ох, как и многие оптимисты до него, я так думаю, — с простого набора из магазина, большой стеклянной бутыли. Исходная смесь положила начало ряду весьма разнообразных дурных запахов и совершенно непредсказуемым, но всегда ужасным взрывам, прежде чем забрезжил наконец великий день, когда можно было осторожно снять первую пробу. Которую быстро вылили обратно и вскоре с равной осторожностью процедили через муслин (потому что оно ведь не должно так выглядеть, а? Как по-твоему, Джуди? Оно какое-то густое, и мутное, и на кровь здорово смахивает, и еще какие-то странные хлопья в нем плавают, да еще и тонут); а затем оба с важностью продегустировали. Он набрал полный рот (идея заключалась в том, позднее размышлял Тедди, чтобы пойти до конца и на самом деле проглотить эту жидкость, что в тот миг казалось несколько более необходимого), после чего обратил задумчивый и вопрошающий взор к Джуди. Которая выглядела так, словно весь вечер обжиралась лимонами. Или, может быть, напрягала мышцы, чтобы смачно поцеловать прыщавую физиономию слюнявого идиота неизвестного происхождения. «Не, гм — супер, да?» — отважился Тедди. «Ну… — последовал задышливый комментарий Джуди (потому что она, понимаете ли — она это проглотила), — …по-моему, немного не хватает, гм… может, сахару добавим?» Так они и сделали. Он, разумеется, не растворился, поэтому следующий, очень неуверенный глоточек не только был омерзительно кислым, но и хрустел на зубах. Что ж, возможно, удастся использовать эту партию для, ну не знаю — готовки, может?.. Предложим его на кухнях, скажем, для каких-нибудь винных соусов? Лучше, возразил Тедди (ну, смотрите сами: первые неудачи такого рода надо смело встречать лицом к липу, понимаете; иначе где же возможности для самосовершенствования, я вас спрашиваю? Если вы не готовы признать свои ошибки)… если оно вообще на что-то годится, я бы сказал, лучше слегка побрызгать им в пакетик чипсов. И да, они попробовали, но нет, это не сработало (чипсы будто сгнили прямо у них на глазах) — так что эта первая партия, как выяснилось, идеально подошла для того, чтобы вылить ее в старую керамическую раковину в дальнем углу (а Джуди позже, когда Тедди ее не слышал, клялась шепотом, что глазурь после этого так толком и не оправилась — смотрите, какая она стала розовая и шершавая).

Ну да. Все это было давным-давно, с удовольствием сообщает он. Сейчас у нас разработан отточенный и гладкий процесс, не смотрите, что это говорит сам Тедди, — и к тому же в довольно приличном масштабе. У нас тут целых два длиннющих ряда огромных стеклянных амфор, смотрите — три четверти которых в любой момент занимаются делом — брожение идет вовсю — а вот там, напротив, видите, четыре огромные бочки из-под хереса, которые Майк (господи его благослови) привел в порядок для Тедди, тому уж — охх, много лун минуло. Был такой старый паб, бар, в Клеркенвелле, по-моему, широко разрекламированные попытки которого спастись от гири крановщика провалились, и Майк рылся в погребах, потому что узнал от надежных людей, что туда десятилетиями сваливали все старое торговое барахло. Он раздобыл несколько очень милых волшебных фонариков, рекламирующих портер «Макесон» и «Швеппс», целую нетронутую коробку увесистых толстых кружек для пива тридцатых годов и (О! Сокровище из сокровищ! Майк до сих пор с дрожью, со сладким трепетом вспоминал тот миг, когда вытащил сложенный лист бумаги из оригинального защитного конверта) — плакат 1942 года «Болтун — находка для шпиона» кисти Фугаса, [41] ни разу не использованный! Сейчас он в рамке стоит на высоком комоде, аккурат рядом с изрядно вдавленной каской сотрудника отдела противовоздушной обороны и нераспечатанным пакетом чулок для дружинниц, [42] с защитой от колючек (если верить Миллеру, [43] они немало стоили). Но с точки зрения Тедди смысл всего этого был в том, что прелестные дубовые бочки остались сиротами — ему только надо было пойти и взять их. А беда — в том, что, о господи, они оказались невероятно тяжелыми, даже пустые, да и все равно, похоже, намертво вросли в землю. Сперва он был здорово обескуражен. А потом сделал то, что, разумеется, надо было сделать в первую очередь (как и говорили ему Джуди и Майк): он пошел к Лукасу. Объяснил ситуацию — как важны они для него и какая огромная разница получится, если вино побудет в бочонке хотя бы, ох — хотя бы пару месяцев, понимаете: просто удивительно, какая огромная разница. Лукас, как обычно, молча выслушал (и что творилось в глубине его бесстрастных глаз? Тедди не имел представления; обсудил это с Майком, но тот тоже блуждал в потемках), а затем Лукас спокойно попросил адрес (как он выразился) искомой пивной. На следующее же утро к Печатне завернул фургон, и три мощных парня подняли бочки в лифте, выстроили их в ряд и надежно прикрутили к прочнейшим крестообразным опорам (которые Лукас за ночь раздобыл бог знает где): и мы тут же приступили к работе — дела пошли на лад. А позже, в тот же вечер, Тедди нашел у своей двери красиво завернутый и украшенный лентами пакет. Внутри лежал настоящий малиновый фартук виноторговца (с вышитыми на нем словами «Тедди: винодел»), серебряная чашка сомелье в форме ракушки гребешка на цепочке, а также бутылка «Шато латур» 1961 года. На этикетке Лукас, не мудрствуя лукаво, написал: «Выпей меня: я — твой образец для подражания». Тедди ощутил — о боже, как вам это объяснить? Как хотя бы попытаться выплеснуть свои чувства, если даже тогда он задыхался от любви? И Джуди обнимала его, и осторожно покачивала, а он плакал и смеялся навзрыд, а потом даже выл от полноты счастья. Они не открыли «Латур»: берегут для весьма особого случая. Этикетку он вставил в рамку, она теперь висит прямо над бочками, рядом с прикнопленным расправленным фартуком: «Тедди», значится на нем. «Винодел». (Спасибо, господи, что Лукас счел неподходящим «Лиллихлама».)