Travel Агнец

Мы возвращаемся в отель. Посиделки на свежем воздухе в самом разгаре. Темы прежние, действующие лица и тела — неизменны. Блистательное караоке. Англичанка добилась приглашения в отель учителя йоги. Он пришел, такой здоровый, иссиня-выбритый Мафусаил с сардонической усмешкой, снял джинсы, рубашку, остался в грязных трусах и сел медитировать. Эстетка-англичанка пришла в ужас, позвала шведку и мексиканку, те тоже возмутились и позвали японку, японка прибежала, как всегда поулыбалась, помахала руками, попрыгала на одной ножке и свинтила, оставшиеся барышни послали гонца к менеджеру и потребовали нового гуру. Йогин-неудачник облачился обратно в джинсы и отправился гадать по руке официантам.

Они рассказывают нам об этом эпизоде, как о чем-то экстраординарном. Англичанка берет ногу швейцарца и начинает делать ему массаж.

Шведка и мексиканка повторяют ее движения. Девушка-мышка улыбается из темноты. Я врубаю на полную мощность плейер, и под свистящие, трассирующие, запредельные, ноющие, дрожащие звуки Гоа-транс кружусь на одном месте, раскинув руки. Дротики звезд со всех сторон, дети из домов по соседству, горы, дома, деревья, белый храм, англичанка и шведка, охранник, ашрамы, японка, мексиканка, Лешка, облака, мосты, дороги, швейцарец, Дели, Москва, Париж, господин Назир Шейх, железные дороги, линии высоковольтных передач, зоопарки, пешеходы, коробки с благовониями, самолеты, церкви, Вика, Андрей, университет, брошенные на произвол судьбы клиенты, индусы-официанты, фруктовые салаты с грибами и без, рекламные огни, Луна, Марс, Солнце, кометы, атомы, протоны и нейтроны вращаются, проносятся в бешеном темпе, сливаются в одну широкую полосу и заворачиваются вокруг меня в тутой кокон, я кручусь на одном месте, как гигантская космическая куколка неведомой бабочки, и не могу остановиться, совершенно не могу остано… И я никогда не вернусь. Даже прилетев в Москву. Я хочу свежей энергии и нового откровения. Мне плевать на местечковые московские расклады, когда все варятся в собственном соку, в собственных зловонных испражнениях, когда гвоздем сезона является не что-то НОВОЕ, а что-нибудь грязное, непристойное, скандальное, какая-нибудь очередная гнусность, дающая повод для сплетен. Охреневшие и маститые, в состоянии затянувшегося климакса, спутавшие конец века не то с началом хрущевской оттепели, не то с психиатрической клиникой. Молодые и злые, только что без «цветовой дифференциации штанов» — богемный виварий, такой пафосный и такой локальный, возводящий в культ провинциальные евро-американские забавы с опозданием, в лучшем случае, лет на пятнадцать, дозревший, наконец до Гинзберга, Берроуза, Керуака, Буковски, Кизи, Тома Вулфа, минимализма и фрик-культуры. Усталый и пресыщенный. — Мы все знаем, что Тимур Зульфикаров — гений. Это без вопросов. Но рукописи обсуждаются… — Когда пять из шести повестей начинаются словами: «жизнь плохой сочинитель…», «это была одна из тех любовных историй, которые случаются с каждым…», «у всех нас одно начало и один конец…», «я не скажу ничего нового, если замечу…» Заткнись, если ты не можешь сказать ничего нового! Жизнь творит чудеса на каждом шагу, а любовная история никогда не «из тех»! Я хочу быть сметена и раздавлена! Я хочу найти Текст, который затянет и украдет меня, от которого мурашки по коже и дрожит в животе, я хочу забыть про себя, утонуть в нем, распасться, раствориться, и потом собраться заново по атому, по капле, промытой и изумленной, потерявшей дар речи и рефлексии, и не быть способной оценивать и судить, как нельзя было, наверное, оценивать и судить Слово. Текст, чистый, как хаос, и честный, как слезы во время болезни. Текст, который как шпоры и узда одновременно, вышибающий, вынуждающий писать, потому что не писать — невозможно, и вызывающий бешенство от невозможности написать — так же сильно. Текст, приводящий в ярость и баюкающий, охлест нагайки и нежные путы. Текст, от которого можно кончить. Текст-мандалу, хранящий в себе отголоски всех языков, голографический Текст, по которому можно восстановить мир, синхронный со всеми великими текстами мира и самодостаточный одновременно. Текст-Предел, Текст-Порог, за которым бьется, шевелится, дышит, сквозит, опадает и вздымается — Иное…

Мы уезжаем ночью. Незадолго до отъезда мы предпринимаем еще одну попытку добраться до храма. Светит солнце и моросит дождь. Мы поднимаемся в горы по широкой аллее из деревьев с неизвестными нам названиями и останавливаемся в ста метрах от подножия — внизу, за домами и деревьями, течет Ганг, блестя в закатных лучах, справа и слева вздымаются горы с нахлобученными на макушки черными тучами, подсвеченными солнцем, и прямо над белыми башнями храма перекинулись с одной горы на другую — две радуги, одна над другой. И даже не с горы на… а из пустоты в пустоту, случайно выгнувшись по прихоти эйнштейновского пространства в наш дольний мир. Нам кажется, что где-то совсем рядом приоткрылась на мгновение дверца и в нее проскользнуло, просочилось Неведомое, а мы не успели оглянуться и поймать его, и вот теперь оно висит у нас над головами семицветными дрожащими крыльями, стекает по волосам, лицам, рукам разноцветными каплями, и… Я бегу вниз с горы, не бегу, а скатываюсь навстречу солнцу, и кричу от… Я не знаю — от чего. Просто так… Я чувствую себя пятилетней девочкой, которую уносит на воздушном шаре восточный ветер…

У каменной арки, где я останавливаюсь перевести дыхание и дождаться Лешку, стоит саду, с острыми карими глазками и физиономией проказника. — Ты куришь. — Он не спрашивает, он знает это наверняка. Ты куришь, и у меня для тебя есть подарочек. Очень недорого. Подходит Алексей. Саду подбирает края своего оранжевого одеяния, угол нижней полы завязан потайным узелком, в котором аккуратно припрятан гашиш. Появляется толпа женщин с детьми, саду поворачивается, к нам спиной, и призывно оглянувшись, торопится по дороге. На ходу он передает нам гашиш, забирает деньги и радостно, но с достоинством удаляется в рощу, испаряется за деревьями. Мы оборачиваемся и долго смотрим на две пульсирующие трассы — где-то на вселенском рэйве танцует Шива…

Гашишные разговоры № 10

— я вот думаю, Анастезия, может быть, Володя был 6 тебя тайно влюблен?

— ага, причем заочно, Володя на самом деле — маг и каббалист, он вычислил меня по каким-то своим хитрым методам и решил завезти в Индию, но тут появился ты…

— да, и коварные планы не осуществились

— да, бред это все, я тебе говорю, мы с ним познакомились за день до отъезда, мне еще приснился безумный сон — я ждала перевода большой суммы денег на счет, причем часть из них была не моя. Это еще одна причина, по которой я не могла уехать, короче, мне снится, что я встречаюсь с Володей, а перед этим захожу в банк получить деньги, и хотя от банка до места, где мы встречаемся, очень далеко, возникает эффект искривления пространства, и я все время выглядываю из окна банка, пока стою в очереди, и все время могу видеть это место, и это все происходит в таких молочных сумерках, все плывет, я смотрю в окно и вижу Володю в первый раз, и он такой здоровый, толстый, с хвостиком, такой раздобревший рокер в «коже», я думаю, Господи, какой ужас, отворачиваюсь, очередь двигается очень медленно, сплошь старики и старухи за пенсией стоят, я снова смотрю в окно, и на этот раз Володя — такой плюгавенький, несчастный хиппарь, прыщавый и занудный, в джинсах со всякими цветочками, заплаточками, с допотопным рюкзаком, разрисованным синей шариковой ручкой — пацифики, all you need is love — такие в свое время на Гоголях зависали, я думаю, вот, блин, влипла, как бы ему объяснить повежливее, что… а Володя опять другой — браток, короче, в натуре, поняла, да, в тренировочном костюме, в голде, морда красная и тупая, меня, конопляного муравья, копытом в грудь?! и кто?! бычье! стоит разминается, затылком сверкает, люмпен-эзотерик, меня начинает трясти от всего этого, и тут подходит моя очередь, я говорю, что закрываю счет, и тетка выдает мне ворох грязных цветных бумажек, скрепленных аптечными черненькими резинками, я говорю, вы что, с ума сошли, мне нужно две тысячи долларов, а это что? а она выхватывает у меня сберкнижку, и орет — ничего не знаю, все там, когда я из сейфа вытаскивала, там было две ровно, а что с ними произошло в момент передачи, так я за то понятия не имею и ответственность не при мне, я от этого текста впадаю в кому, но все равно пытаюсь объяснить ей, что не уйду никуда без денег, я смотрю в окно, а там вместо улицы — река, и дома стоят на сваях, и Володя — усатый и черноволосый студент-технарь, с бутылкой пива и сигаретой, в мохеровом свитере с вещевого рынка, в бейсбольной кепочке, смотрит по сторонам и меня выискивает глазами, тут дом на сваях трансформируется в пристань, к ней подплывает прогулочный катер, весь украшенный гирляндами и китайскими фонариками, и Володя собирается уплывать, я смотрю на бумажки у меня в руках, и вижу, что это цветные ксероксы с фотографий, на которых вся моя жизнь, и я держу в руках эту скомканную бумажную жизнь, торчащую из-под аптечных резинок, и не знаю, что делать — то ли догонять Володю, то ли требовать денег, то ли еще что, и я опять смотрю в окно, чтобы крикнуть Володе, что я здесь, а там нет ни реки, не корабля, там проспект Жира, остановка троллейбуса перед магазином «Весна», и никого нет, совсем рано, а тетка на меня орет — не задерживай население, бери свои деньги и где придется подсчитывай, а мы государственное учреждение и жизнь в доллары не конвертируем, ишь, развелось вас, лахудра, и ногти твои зеленые…