Travel Агнец

Лешка прыгает по комнате с плеером, машет руками и ногами, замирает перед зеркалом, начинает прихорашиваться, поправлять оранжевую рубашку в ромашках, вертеться, красоваться, я чувствую себя тяжелой и старой, я никак не разберусь с этими мальчиками и девочками, которые должны бы быть моими ровесниками, которые едят кислоту, как лимонные леденцы, и курят гашиш every fucking day, такие легкие и свободные, не знающие ни агрессии, ни ревности, ни норм, ни правил, такие разноцветные и светящиеся в ультрафиолете, со всеми этими ди-джеями, хакерами, промоутерами, киберпанками, авангардными модельерами и генераторами проектов, плюшевыми игрушками, Чебурашками, слакерами, журналистами, стилистами, поклонниками унисекса и виртуальных грез, «пираньями пера», чья реальность не столько кусается, сколько покусывает, я никак не пойму, что это — святость или рыбья кровь?..

В Дели все жарче и жарче. Мы забираем деньги. На столе — пачка стодолларовых купюр.

Мы вытаскиваем компьютер, принтер, провода, жест рукой — я вам верю, мы считаем деньги, здесь только тысяча семьсот, но я же сказал вчера, что был бы счастлив заплатить тысячу семьсот, прошу прощения, но вчера вы сказали, что были бы счастливы заплатить нам тысячу семьсот, но тысячу восемьсот — верхний предел, вы меня не поняли, Анастезия, почему Алекс все время молчит? почему? да потому что у него болит живот, потому что он обкурен в жопу, но, главным образом, потому что он уже охуел от вас, мудаков, но… я беру себя в руки, я улыбаюсь, я говорю, что Алексу нездоровится, ах, как это обидно, я надеюсь, завтра ему будет лучше, я хочу, чтобы ты поняла, Анастезия, не в деньгах счастье, самое главное — это дружба, если бы у нас не было друзей, мы были бы страшно несчастны, даже обладая всеми сокровищами мира, я покупаю у вас этот компьютер, потому что хочу вам помочь, я покупаю его несмотря на то, что вынужден сделать upgrade (эх, нет на тебя моего брата!), поэтому, если ты требуешь, я заплачу вам тысячу восемьсот, но я буду очень расстроен, я совсем не уверен, что мы сможем остаться друзьями…

Лешка сидит, широко расставив ноги, подавшись вперед и опустив голову, я спрашиваю по-русски, что будем делать? ты понимаешь, что происходит? да что тут понимать, он нас разводит на деньги, но я не могу, Насть, мы и так уже столько потеряли, объясни ему, что дело не в ста долларах, а в тысяче, которую мы уже недополучили… я перевожу, господин Назир Шейх расплывается в улыбке, ах вот оно в чем дело, тогда конечно, он понимает, мы останемся друзьями, он хочет, чтобы мы подумали о сотрудничестве, он может предложить нам очень выгодный товар, он наклоняется к Алексею и что-то шепчет ему на ухо, я, кажется, знаю, что за товар припас наш индийский Друг, но наркотики — это не для нас, вы подумайте и дайте знать, мы подумаем, мы обязательно подумаем, крепкие рукопожатия, мы непременно подумаем и дадим знать, и провалитесь Вы с вашими деловыми предложениями, дорогой господин, как вас там…

Пузырь лопнул, мы свободны! я знаю, что я вырвалась, все равно куда, главное — извне, мы покупаем танка, заказываем благовония, знакомимся с сыном тибетца, вы продали компьютер? за сколько? какой ужас! это очень дешево! я бы заплатил вам больше, гораздо больше, с индусами нельзя иметь дел, почему вы не дождались меня? я бы купил у вас… Fuck off, он бы купил, его папочка уже сказал нам, за сколько бы он его купил… мы можем уехать, куда? куда скажешь… а пока у нас есть время, мы едем в Lotus-temple, [69] храм религии бахай, храм объединения всех религий. Мы едем молчать.

Рикша то и дело оборачивается и улыбается, притормаживая, чтобы дать нам возможность закурить. — Я, когда езжу на рикшах, понимаю, почему индусы отказываются строить метро. — А они отказываются? — Ну ты что, Насть, конечно, англичане уже лет тридцать пытаются им всучить постройку метро, а индусы над ними хихикают. Я не думала об этом. Я пытаюсь представить себе, как это — метро в Дели. С одной стороны — полный бред. С другой — это должно быть нечто абсолютно сюрреалистическое. Учитывая индийскую способность к всепроницаемости, они вполне могут обойтись одним туннелем — поезда будут просто просачиваться друг сквозь друга. Рикша тормозит на небольшой площади, где уже тусуется приличная компания его товарищей и пара залетных гастролеров — туристических автобусов.

Мы входим на территорию огромного парка? сада? я останавливаюсь, потрясенная открывающимся зрелищем. Во все стороны, куда хватает глаз, тянутся подстриженные зеленые лужайки с клумбами, огороженными белыми камнями, с аккуратными деревьями и кустами вдоль песчаных дорожек, разбегающихся в разные стороны. Красные, лимонные, бирюзовые, фиолетовые, карминные, оранжевые, невообразимые цветы шевелятся от ветра, как разноцветные тени индианок в сари, ни одно из которых не похоже на другие.

Мусульмане, сикхи, индуисты, христиане, буддисты, монахи и любопытствующие, туристы и пилигримы, взрослые и дети прогуливаются, струятся по дорожкам, улыбки, солнце, на голубом небе — облака с пасхальных открыток, этого не может быть, это мираж, это не в Дели, не на Земле, не во времени и пространстве, и над всем этим — белый многолепестковый лотос, сверкающий на солнце, гигантский межгалактический цветок, распустившийся каким-то чудом в ста метрах от нас.

Мы сдаем обувь в подземное хранилище и босиком поднимаемся по ступенькам — «Пожалуйста, храните молчание во время пребывания в храме» — внутри прохладно и гулко, деревянные скамьи, по периметру храма, в лепестковых нишах — таблички с изречениями Бахаулы на английском и хинди, я с трудом разбираю все эти слова, так напоминающие стихи Блейка — еще одного гениального визионера. Свод, образованный соединением лепестков, теряется в прохладной высоте.

Я сижу по-турецки на деревянной скамье… сколько времени?.. я чувствую, как текут слезы… губы сами собой повторяют снова и снова: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас…», — я знаю, что Истина одна, Лешка прав, просто каждый идет к ней своим путем, но… но никто не идет ниоткуда, все где-то начинают свой путь, и Будда был индуистом, а Иисус — иудеем, или я сама же попалась на крючок, Иисус — Сын Божий, а не… слеза сползает по шее и я чувствую как сквозняк холодит мокрую кожу… да не все ли равно, а? не все ли равно? вечное мгновение, кайрос, не надо ничего называть и объяснять, просто — кайф и все… «Святый Боже…» я была в раю, я помню время ада, и я знаю теперь… Господи, я что-то знаю, но я не могу объяснить это… какое-то новое знание, восприятие, что-то внутри — и все по-друтому, но я не могу говорить… я есть не знать, что сказать… оно она он они это рвется наружу, и нет слов, совершенно нет слов…

Куда теперь? А поехали на развалины мечети, тут есть одно место, я не помню, как называется, там стоит Колонна Счастья, надо встать к ней спиной и за спиной обнять руками, если пальцы дотянутся друг до друга, значит ты будешь счастлив, или можно загадать желание. Поехали?

Начинает темнеть, быстрые сумерки подступают внезапно, я знала — рай — это место, где всегда темно и тепло, как летом, часов в одиннадцать вечера, теперь я знаю — рай — это Индия… Бурундучки бегают по камням, прячутся в щелях, какие огромные камни, какие живые, как отличаются индийские развалины, дышащие и наполненные силой, от глянцевитых и мертвых греческих! Я чувствую, что каждый камень разрушенного минарета живет более сильной жизнью, нежели весь восстановленный Парфенон. Я вспоминаю историю Кастанеды об индейских пирамидах, о Ла Горде, которую чуть не убил найденный рядом с пирамидами камешек, я даже не чувствую, а чую, почти по-звериному, властную притягательность этого места, равнодушие и покой духов, здесь обитающих, — если ты слаб, тебя съедят, если ты силен — ты станешь сильнее, не почему-то, не по причине, просто так уж заведено, белая скво…

Толпа туристов вертится у Колонны. Трое «новых русских» с видеокамерами и радиотелефонами — и не лень же отключаться-подключаться заново! — тщатся запечатлеть исторические события, толстый мужик изо всех сил тянется пальцами, выпячивает пузо, приятели снимают его потеющую физиономию — Пальцы снимай, пальцы снимай! — орет герой дня. Мы с трудом сдерживаемся, чтобы не расхохотаться, не выдать себя, «пальцы снимай!», вот умора, даже здесь они со своими пальцами!..