Я-1 (Клаутрофобическая поэма) (2002 г.)

Работы у нас бывало не слишком много. Иногда мы по полчаса сидели без дела и просто пиздели на общие темы. Гулять по ГДРЗ меня отпускали редко, в отличие от большинства моих товарищей, которым ставили зачёт за весь день ещё в десять утра и отправляли домой. Мне почему-то уже тогда не «везло». Зоя оказалась на редкость серьёзной девушкой и, мало того, что держала меня до окончания рабочего дня, так ещё время от времени натурально пыталась чему-то меня научить. То по-человечьи делать всё тот же ебучий монтаж, а именно вырезать всякие причмокивания, поцокивания, а то и вовсе попукивания всяко разных деятелей советской культуры (ведь я работал в литературно-драматической редакции на шестом этаже), ни говоря уже о бесконечных «ме-бе» оных «писателей у микрофона» (словосочетаньице, надо сказать, сродне «слон в посудной лавке» – та же схема!).

Однажды, сразу после полудня нам с Зоей снова стало нечем заняться. Ещё утром девочка не поленилась потратить минуты две на комплименты в адрес моей новой необыкновенно короткой стрижки. Основным аргументом, естественно, было то, что так я «стал больше похож на мужчину».

Когда же мы с ней окончили монтаж какого-то, блядь, писателя и даже переписали наш результат на отдельную ленту, ибо такова норма (не дай бог, в эфире порвётся на месте склейки!), началось самое интересное.

Поняв, что отпустить меня погулять Зоя совершенно несклонна, а заняться реально нечем, я решил позаниматься английским, ибо, как обычно, ни хуя не подготовился к предстоящему мне вечером частному уроку. С сиими праведными мыслями я извлёк из my bag учебник Бонк и сел за столик.

– Ты чего, – спросила Зоя, – чего читаешь?

– Да я не читаю, – блядь, ответствовал я, – я просто английский хочу поучить.

– Слушай, это же супер! – сказала Зоя, – А я как раз летом в Италию еду. Давай вместе учить!

Как вы понимаете, отказать я не имел никакого морального права, и в следующую же секунду Зоя уселась на соседний стул.

Будучи девственным козликом, я немедленно почувствовал странное, незнакомое, блядь, доселе волнение, захлестнувшее всю мою душонку закоренелого онаниста. Дрожащим голосом я начал лепетать какие-то английские фразы, а когда девочка, плотоядно при том улыбаясь, делала вид, что чего-то не понимает, я вынужден был в ответ делать вид, что что-то ей объясняю с неуверенно дидактическими интонациями.

Вдобавок ко всему у меня шумело в голове от неописуемо прикольного запаха взрослой Зои. Ровесницы так не пахли. Они пахли чем угодно, но только не самими собой и уж конечно не сексом. Самые выдающиеся из них, 16-17-летних козочек, в лучшем случае, пахли своими скромными представлениями о нём. Даже те, кто уже якобы ёбся. Зоя же пахла как надо. Она пахла бабой в лучшем смысле этого слова. Возможно, этот чарующий аромат был обобщённым запахом всех её многочисленных ёбель (это, блядь, такое моё новообразование. Кстати говоря, грамматически не менее верное, чем еблей + лучше звучит!) со всеми её мужчинами, пропахшими каждый сугубо своим мировоззренческим кризисом. Да, Зоя была воплощением Секса, Жрица Кризисов (соответственно, кризисов юности, как в моём случае, кризисов среднего и пожилого возраста, как, вероятно, в случае Мастроянни).

Но вот беда! Видит так называемый бог, в то время я был антропоморфным воплощением мудизма. Если угодно, во многих смыслах я был Яйцом. И будучи, соответственно, тупым шестнадцатилетним яйцом, я полагал, что вся эта хуйня, мол, «умри, но не давай поцелуя без любви» и прочий бред – являются святой правдой, в которой грешно даже сомневаться.

Невдомёк мне было тогда, что, собственно, ебля возможна и без поцелуев. Поебись я тогда с Зоей, глядишь не стал б я великим русским писателем, но стал бы человеком счастливым! Ан нет, блядь!

Между тем, напряжение нарастало. Воительница Зоя, сидевшая ко мне вполоборота, не нашла ничего лучше, как продолжить свою экспансию, и непринуждённо поставила обе свои очаровательные ножки на мой стул. Тут надо заметить, что в тот день она была в вызывающе короткой мини-юбке. «Дело – труба!» – лихорадочно подумал я и подумал: «Я не хочу ебаться в первый раз в жизни лишь потому, что я просто хочу ебаться! Я хочу ебаться в первый раз в жизни по большой и чистой Любви! Я хочу ебаться с Милой!».

И я сказал: «Зоя, а можно я выйду? Мне надо...»

Описывать Зоину улыбку, каковой она одарила меня в ответ, нет нужды. Любой нормальный мужчина меня поймёт, если покопается в воспоминаниях юности. А если не поймёт кто, так пусть идёт на хуй, ибо козлу – козлово, а волку – волчье.

«Ну иди-иди!.. Погуляй-погуляй!» – сказала Зоя. И я пошёл-пошёл. На тот момент Яйцо во мне (( 8 - a ) Я - Бог! Я хочу созидать миры!!! ) победило...

56.

...Но по сию пору меня живо интересуют вопросы, на которые я никогда не найду ответа. Знаю наверняка. Знаю, что не найду.

Есть среди них и такой. Всё-таки насколько нас всех действительно занимает то, что мы говорим или делаем? Насколько серьёзно? Насколько всерьёз нас интересует наша жизнь? Не то, чтобы там реальная жизнь, как противовес нашим воздушным замкам, как якорь и он же балласт, увлекающий наши воздушные замки в пучину, блядь, повседневности, а жизнь вообще со всеми замкАми во совокупе?

Я, честно признаться, не знаю. Всё чаще и чаще мне кажется, что наш мир – это сплошной заговор. Всё – заведомая ложь, выстроенная идеально и на всех уровнях. И придумана она такими же обломанными по жизни уродами, как и я. Оттого так и идеальна она! Оттого и идеальна, что придумана обломанными. Оттого так и лжива, что придумана уродами. Да и им самим едва ли стало от этого лучше. Разве что, скоротали время. Жизнь – хуйня и ошибка Природы, а иной жизни нет. Уж они-то знали это наверняка. Оттого и придумали Царство Божье.

Обо всём этом ещё летом я и хотел написать роман трогательный и назвать его «Ложь». Но вместо этого написал какой-то трактат о Небе ЕбАном. А потом прочитал его, понял, что он – говно, и начал то, что и сейчас продолжаю.

В школе, точнее в литературной студии «Снегирь» Ольга Владимировна (надо бы ей позвонить, кстати!) Шведова преподавала мне как-то Лермонтова и планомерно подводила меня к раскрытию эстетического идеала автора и к восприятию основных вопросов, его волновавших. Когда с грехом пополам мне удавалось их вычленить, она просила попытаться найти на них ответ в тексте. Когда я садился в лужу, она говорила, что ответ в самой постановке проблемы. Проблема, мол, и есть ответ на вопрос. Вопрос – он же и есть ответ. Короче, всё без мазы.

Тогда мне это будоражило мозг. Теперь я не совсем понимаю, зачем же Лермонтов, бедная крошка, всю свою недолгую жизнь проблемы всем создавал. О себе, конечно, он тоже не забывал, но тут уж хозяин – барин.

57.

НЕБО И ЗВЁЗДЫ

Чисто вечернее небо,

Ясны далёкие звёзды,

Ясны, как счастье ребёнка;

О! для чего мне нельзя и подумать:

Звёзды, вы ясны, как счастье моё!

Чем ты несчастлив? -

Скажут мне люди.

Тем я несчастлив,

Добрые люди, что звёзды и небо –

Звёзды и небо! – а я человек!..

Люди друг к другу

Зависть питают;

Я же, напротив,

Только завидую звёздам прекрасным,

Только их место занять бы желал.

Это сихотворение Михаил Лермонтов написал если не в шестнадцать, в семнадцать лет... В 1831 году.

Лермонтов М.

Избранные сочинения/Ред. кол.: Беленький Г.,

Николаев П. и др.; Сост., вступ. статья и примеч.

В. Коровина. - М.: Худож. лит., 1987. - 623 с.

(Б-ка учителя).

Стр - 73.

58.

Приблизительно к восьмому-девятому классу я врубился, что если пропускать школу пару-тройку раз в неделю, то этого никто не заметит. При условии, если, конечно, нет незакрытых «двоек». И сию верную догадку я и востребовать стал. Тут-то мне и помогало метро...