Испанский сон

— Это вы самозванец, — с достоинством возразил г-н А. — видимо, единственный за столом, не потерявший присутствия духа. — Проверьте-ка у него документы!

— Товарищ майор, — взмолился Филипп, не сразу и обретя дар речи, — пожалуйста, не потеряйте контроль над ситуацией! Этот псевдо-заложник хочет усыпить вашу бдительность и развязать руки другим. У меня действительно нет документов, их просто забрали… но неужели вы поверите на слово этому типу? Разве он похож на заложника вообще?

— Конечно, похож, — заговорили тут вполголоса за столом, по-прежнему не делая резких движений, но очевидно желая содействовать дерзкому замыслу г-на А. — А тот не похож; ишь, хитрый какой… пусть, пусть проверят документики… пусть забирают заложника, раз пришли…

Невнятный этот ропот был прерван серией взрывов, раздавшихся снаружи и громких настолько, что часть стекол в помещении со звоном вылетела. Восприняв это как сигнал к действию, двое или трое из сидевших за столом последовали было примеру Вуева телохранителя… но увы, их ждала его же незавидная участь.

— Господа претенденты в заложники, — нахмурившись, сказал майор, — мы не проверяем документов, но в любом случае я бы не поверил ни одному из вас на слово. Сейчас я задам вам некий вопрос, ответ на который известен только настоящему г-ну *ову. Итак, — спросил он, обращаясь сразу к обоим, — какой музей вы посещали во время своего последнего пребывания в Мадриде?

— Конечно, Прадо, — тотчас ответил г-н А. — Как можно покинуть Мадрид, не совершив паломничество в эту сокровищницу мировой культуры?

— А вы что скажете? — спросил майор у Филиппа.

Филипп почесал репу.

— Уж извините, — сказал он, ощущая полную беспомощность, — но я не могу припомнить. Такое впечатление, что в последний раз я не заходил ни в какой музей; все достойные внимания мадридские музеи были подробно изучены ранее.

— Вы же сами видите, — злорадно ухмыльнулся А.

Майор нахмурился еще больше. За столом молчали — видно, уже решили, что г-н А. победил, и теперь обдумывали свои дальнейшие действия.

Майор раскрыл было рот, но в этот момент Филипп внезапно расхохотался. Его смех звучал громко и вызывающе; все посмотрели на него, видимо полагая, что он или тронулся умом от нервного напряжения, или затеял какую-то хитрую игру.

— Вспомнил, — давясь со смеху, сказал Филипп. — Я, правда, не уверен, имеет ли это заведение статус музея; дело в том, что там вместо экспонатов хамоны… ну, свиные окорока. Для меня немыслимо уехать из Испании, не прихватив с собой хотя бы небольшого пакетика хамона… разумеется, — уточнил он, — я имею в виду jamon serrano, копченый… хотя в действительности он вяленый. Есть еще jamon cocido, то есть вареный; хороший cocido нежен и многим люб, но лично мне не нравится — маловато в нем испанского духа, знаете ли. А вот serrano — это да! между прочим, именно благодаря ему Колумб открыл Америку…

Все обратились в слух.

— Фокус в том, — пояснил Филипп свою парадоксальную мысль, — что свиной ноге, подвешенной на железном крюке, не нужен никакой холодильник. Она так может висеть долго; правильно приготовленная, она станет со временем лишь вкусней. Простенькие сорта висят несколько месяцев, лучшие — пять, а то и семь лет. Сделать хороший хамон — такое же искусство, как сделать, к примеру, хорошее вино. Моя жена говорит, что настоящий хамон делают только из настоящего иберийского кабана, взращенного на настоящих иберийских пастбищах и вскормленного желудями настоящих иберийских дубов. Чтобы было меньше жира, пастухи гоняют кабанов с места на место. Прежде чем подвесить ногу, ее обрабатывают травами. В магазине с помощью циркульной пилы Вашу покупку нашинкуют тонко, до красивой прозрачности…

— Зубы заговаривает, — прохрипел Вуй, по-прежнему удерживаемый черным боевиком за шею и с пистолетом у виска. — Где это видано, чтобы хороший хамон резали на электрической машине!

— Я как раз и хотел сказать, — досадливо поморщился Филипп, — что так обычно поступают только с дешевыми и средними сортами. Хамон высшего качества нарежут вручную, не так тонко и даже, кажется, слегка небрежно… но небрежность эта истинно королевская! Кстати, по-настоящему хорошие сорта стоят до ста долларов за килограмм, а то и еще дороже.

И он недовольно покосился на Вуя, будто тот имел какое-то отношение к столь высокой цене.

— Все-таки, — спросил майор, — для порядка: как называется музей?

— Разве я не сказал? — удивился Филипп. — О, извините за упущение; конечно же, Museo del Jamon. Я не смог дать ответа вовремя, потому что даже не подумал о нем; ведь это, собственно, не учреждение культуры, а просто большой магазин близ Пуэрта-дель-Соль.

— Довольно, — сказал майор и смерил г-на А. уничтожающим взглядом, отчего тот посерел и мгновенно хлопнулся в обморок, — теперь я вижу что почем. Прошу вас, подойдите ко мне… всем остальным не двигаться.

— Спасибо, — растроганно сказал Филипп, бочком выбрался из-за стола и подошел к майору. — Надеюсь никогда больше с вами не увидеться, — обратился он к оставшимся за столом (кроме Вальда, естественно), — поэтому дам на прощанье хороший совет. Хамон, как таковой, делают только из задней конечности; переднюю ногу вялят тоже, но получается не хамон, а paleta — более дешевый и, конечно, значительно менее вкусный продукт. Большинство иностранцев в этом несведущи; а испанцы, особенно в маленьких ресторанчиках, так и норовят подсунуть вместо хамона палету… да еще и нарежут ломтями, с претензией… как же, как же! видали таких! В общем, если кому случится заказать — опасайтесь подмен, будьте бдительны… Теперь я в вашем распоряжении, товарищ майор.

— Господин майор, — поправил тот с оттенком неодобрения в голосе, но вполне почтительно. — Здесь есть кто-нибудь еще из ваших людей?

— Разумеется, — ответил Филипп; — вы уж простите великодушно, что я сразу не показал… разволновался, должно быть. Я всегда волнуюсь, когда речь идет о хамоне. Вот этот мой, — и он указал на Вальда.

— Больше никого?

— Я хотел бы задать вам конфиденциальный вопрос.

— Извольте, — сказал майор и вышел в коридор, дав знак Филиппу с Вальдом следовать за ним. Выходя, Вальд обернулся и посмотрел в глаза Вую. Он ожидал увидеть во взгляде бандита ненависть, презрение… в конце концов, страх… но Вуй смотрел на него вовсе спокойно, разве что с выражением легкого недовольства собой. Вот вы, оказывается, каковы, говорил его взгляд; а я-то хорош — не распознал, счел за фраеров, на игрушки повелся… Не забрать ли диктофончик, подумал Вальд, и не без сожаления отказался от этой мелочной мысли.

— Скажите, — спросил Филипп майора, отводя глаза от нескольких лежащих в коридоре покойников, — что будет с теми, кого мы не заберем?

— Ничего хорошего, — ответил майор, помедлив.

Инквизиция во власти своих врагов, подумал Филипп. Значит, без толку было уже предостерегать их от палеты, догадался он, а вслух лишь спросил:

— Могу я поговорить со своим человеком?

— Извольте, — снова сказал майор и отошел.

— Как ты думаешь, — спросил Филипп, — мы должны кого-то спасать? Ну… Эскуратова?

— Что вообще происходит? — спросил его Вальд.

— Понятия не имею, — пожал плечами Филипп. — Но они знают вещь, которую могла знать только Ана.

— В таком случае… нужны ли нам свидетели?

— Ты прав, — сказал Филипп. — Господин майор! наших людей здесь больше нет.

— Кроме моего водителя, — добавил Вальд, — он должен быть в джипе.

— Сожалею, — медленно произнес майор, — но все до одной машины уничтожены.

Вальд и Филипп опечалились. Люди в черном повели их на выход из дома; сзади послышался сухой треск автоматных очередей. На улице было светло и жарко от восьми догорающих автомашин. Черные фигуры сновали вдоль деревянных корпусов, опрыскивая их струями из небольших баллонов.

Майор проводил Вальда с Филиппом в один из нескольких обычных армейских вездеходов, стоявших несколько на отшибе. Не позже чем через минуту машина наполнилась людьми и тронулась. Уже почти успели доехать до пустынного перекрестка со столбом, как сзади донесся звук взрыва, страшный даже на таком почтительном расстоянии.