Усиливая Боль/Советчики

«Странно, что ты не хочешь понимать некоторых вещей. Но я помогу. В конце концов, не зря же ты сидишь вечерами в чатах. И твои усилия вознаграждаются. А паренек славно поужинал кошкой.  Вспомни тех, кто был. Забудь тех, кто будет»

- Господи, - стонет Катя и хлопком закрывает крышку ноутбука. 

Она не хочет отвечать, потому что знает, что психам, подобным этому - или этой, - что-то доказывать бесполезно. В тексте – сплошные намеки, и идти с ним куда-либо выглядит все также бессмысленно. Катя хочет думать, что это всего лишь уродливые бессмысленные шутки, и что кроме этих писем никто ничего не делает. С другой стороны, понимает она, упоминание конкретного убийства что-то да значит. Но почему этот кто-то пишет именно ей? И что появилось раньше – публикация фотографий трупа в интернете или знание этого больного автора писем об убийстве?

Катя пытается расставить в голове все эти и многие другие вопросы и утверждения, но выдержка, скопленная за период относительного спокойствия, покидает ее, как песок из разбитых песочных часов, и она срывается. 

Собирает все необходимое, чтобы уехать на дачу. Ей необходимо оторваться от всего происходящего. Она боится преследования с чьей-то стороны. Не понимает, серьезны ли эти угрозы. Не понимает, почему ей так противно в последнее время даже выходить из дома. Не понимает, откуда мелкие нервные срывы, аккумулирующие заряд для крупного. Не понимает, чего, на самом деле, хочет.

- Тетя Даша, ты на даче сегодня?

- Нет, милая, я не поехала, завтра дела еще в городе. 

- Мне бы…

Катя запинается, словно бы забыв все слова, что знала всю жизнь.

- Что такое? Что у тебя стряслось, Катюша?

- Я нормально. Я просто хотела бы поехать, все-таки.

- Да какие проблемы-то? Забери ключи и…

- Хорошо, я скоро буду. Спасибо.

Катя материт себя за столь грубый тон, но на другой она сейчас не решилась бы, потому что это потребовало бы усилий, несовместимых с тем остатком самоконтроля, что у нее еще есть.  Тетю явно обеспокоили ее тон и манера речи. Но с этим уже ничего не поделать. 

Катя швыряет сумку на заднее сиденье «гетца», а сама плюхается в водительское. Несколько секунд напряженно вдыхает и выдыхает. Смотрит вперед. Заводит машину одним резким поворотом ключа, без паузы. Матерится на воющий пару секунд стартер. Трижды поправляет сиденье, но так и не добивается приемлемого результата и едет, сгорбившись, словно вчерашняя ученица автошколы. Старается не уходить дальше второй полосы. В какой-то момент перестраивается левее и едва не оказывается сметенной по счастью успевающим затормозить «киа рио». Произвольно вскрикнув, возвращается в свою полосу. Водитель «киа» выравнивается с ней, требуя опустить стекло, и впереди маячит красный сигнал светофора. Катя надеется, что зеленый загорится раньше, чем ей придется остановиться, но красный к этому моменту только начинает мигать, и водитель «киа» успевает отчетливо прокричать так, чтобы  Катя услышала и через поднятое стекло.

- Тебе че, курица, «поворотники» показывать религия не позволяет? Щас бы стояли оформлялись, дура!

Кате горько и неприятно выслушивать это, и она хотела бы ответить, но интернет научил ее, что в конфликтных ситуациях ни в коем случае нельзя идти на поводу у неадекватного водителя, и, несмотря на то, что она девочка, и ей не должно достаться физического насилия, она ничего не отвечает и не смотрит в сторону «киа». Дожидается-таки, пока впередистоящий начинает движение и едет дальше.

Заезжает с Металлистов во дворы и оказывается на улице Коврюка. Бежит к дому и поднимается наверх, стараясь по дороге успокоить дыхание.

- Привет, теть Дашь. Как дела?

- Ты мне лучше расскажи, куда так торопишься? Жениха что ль нового везешь?

- Блин, ну ты даешь, - изображает смех. – Не, нервишки надо успокоить, ну очень тяжелая неделя была. Может, ты все-таки поедешь?

- Нет, милая, у меня завтра с утра делов не переделать, да и настроения нету. 

Ключи ложатся Кате в руку, и она ощущает, насколько они нагрелись в ладони тети Даши.

- Ты прости, что я так резко, я…

Катя надеется, что собеседница прервет ее своим обычным «не говори глупостей, тебе всегда пожалуйста», но ничего такого не происходит, и Катя делает беспомощный вид.

- Позвони, как доедешь.

- Ну, если со связью проблем не будет.

- Позвони, Катя, - более строгим голосом.

- Хорошо, построю вышку, если не будет ловить, - добродушно отвечает Катя.

Обнимает тетю Дашу – крепко, искренне, проникнувшись ее волнением. 

- Спасибо тебе. Ты самая хорошая.

- А ты самая взбалмошная. Когда ж ты замуж выйдешь. Не забудь на ночь обогреватель включить.

Сев в машину, Катя кладет ключи на пассажирское сиденье, пытается снова отдышаться и, замерев на секунду, начинает рыдать. Сама не понимая, почему, она плачет, и в ее голове перемежаются слова и лицо тети Даши, тексты писем, предложение Яковлева, цифры номера Ромы, лицо отца…

Доехав до первого светофора, она открывает бардачок и извлекает из-под дорожного атласа припрятанную на случай конца света плитку «милка» с фундуком. Поспешно открывает и, невнятно пробубнив «фитнес, сука, фитнес», откусывает сразу три кусочка плитки. Включает первую. Уходит со светофора первой.

Ночью Катю знобит. Она не может уснуть и то стоит у окна, пытаясь всмотреться в непроглядную темень, то спускается на первый этаж, пьет апельсиновый сок, взятый с прочими съестными мелочами в «Ленте» по дороге, то выходит на улицу, чтобы прочистить легкие загородным воздухом и насладиться отсутствием привычного ей постоянного гудения и рокота ночного города. Она прикидывает, сколько сможет пробыть здесь и обнаруживает, что у нее не скопилось никаких важных дел или обязательств. А потому можно сидеть на даче все выходные. Ноутбук она с собой не взяла, а потому долгое и упорное сидение в интернете ей не грозит. Она ощущает дикую усталость при одной только мысли о том режиме, в котором провела неделю и кажется самой себе сумасшедшей. Обещает себе связаться с Ромой, как только вернется. Или не связаться принципиально, вот только почему – не понимает. Мысли в ее голове начинают скручиваться в спирали и обращаться сами в себя, и это означает, что настала пора спать. Выпивает, на всякий случай – если легкий озноб, все таки, окажется знаком наступившей простуды, - «фервекс» из тетиной аптечки. Гасит свет. Проверяет мобильник. Ложится спать. 

На этот раз – успешно.

Девушка идет по улице и плачет. Стирает кровь, брызнувшую ей на лицо, когда она воткнула нож прямо в мошонку мужика, которому делала минет. Она так хотела, чтобы перед смертью ему было веселее, что даже позволила себе попробовать на вкус его грязный отросток, а этот недоносок схватил ее за волосы и начал впихивать его прямо ей в глотку, и у нее не оставалось выбора. Ей нечем было прополоскать рот, и она была вынуждена отсосать для этого немного крови из его остывающего тела, предварительно перерезав ему горло, хотя он уже умирал в тот момент от других ранений.

Девушка понимает, что ошибкой было пытаться дать мужчине хоть что-то, кроме обязательств и приказов. Но плачет не поэтому, и даже не потому, что теперь у нее во рту главенствует привкус крови. Она плачет, потому что никто ее не любит такой, какая она есть – по крайней мере, ей так кажется. Она плачет, потому что этот мир слишком жесток, и ей даже в страшном сне не удастся соответствовать его истинной жестокости. Она думает о том, как это несправедливо – применять к ней хоть немного грубой силы, ведь она – нежное создание, и создана для любви и ласки, и только это должно приличествовать каждому, кто имеет право к ней прикоснуться.