Trip

Одеваю свое черное пальто и выхожу из квартиры. Деда Ивана нет на его привычном месте, это означает, что он где-то ходит, а может — медитирует, что, учитывая дождь, более вероятно. Дед Иван любил медитировать на крыше нашего дома, я прекрасно это знал.

Я нахожу у себя в кармане пальто еще пять гривен и бегу в магазин, чтобы купить за двенадцать гривен бутылку страшного пойла под названием «Коньяк Десна». Потом возвращаюсь в подъезд, стряхивая с себя капли дождя, захожу в темный лифт-гроб и нажимаю на кнопку последнего этажа. Лифт, угрожающе подрагивая и скрипя канатами, начинает медленно ползти в темноту вверх. Двери лифта открываются и я быстренько покидаю его брюхо. По лестнице поднимаюсь еще на пол этажа и оказываюсь перед дверью, которая ведет на чердачное помещение. Дверь не закрыта, как всегда, а только прикрыта. Я открываю ее и оказываюсь в темном помещении чердака, которое освещается только слабым светом дальнего окна, через которое можно попасть на крышу. Я иду через помещение чердака, пройти надо метро двадцать и весь путь хлопья густой паутины цепляются в мое лицо. Подхожу к лестнице и задираю голову: в трех метрах надо мной то самое окно, стекло в нем давно выбито и на мою голову из него тонкой струйкой стекает вода. Я лезу по лестнице, пальто цепляется за старые гниющие доски, бутылка коньяка в его кармане. Высовываю голову из окна и в нее бьет сильные напор ветра с водой. Тихо матерюсь себе под нос «еб твою мать» и, цепляясь руками за край окна, подтягиваю свое тело, перекидываю ноги и оказываюсь на крыше. Над моей головой слабо сквозь жидкие тучи пробиваются звезды и снизу вырываются куски света уличных фонарей. Я начинаю крутить головой и скоро нахожу Деда Ивана, который укрылся от ветра и дождя, сев спиной к одной из надстроек, и втыкает куда-то вдаль на темный район нашего города. Подхожу к нему и сажусь рядом на довольно сухой кусок шифера, подложив под задницу кусок пальто. Дед Иван поздоровался со мной, мы, минут пять, сидим тихо, у него состояние нирваны и я не хочу его нарушать. Так и сидим вдвоем в тишине. Я смотрю на темный город. Только в некоторых окнах горит свет, доносятся обрывки каких-то звуков. У нас спальный район, и живут в нем в основном переселенцы из пред киевских сел и приезжие из других городов. В окнах где горит свет скорее всего смотрят тупое ТиВи и пьют, там где темно — трахаются, тут народ привык трахаться в темноте.

Потом я достаю бутылку коньяка и открываю ее. Протягиваю Деду Ивану. Он берет ее и делает большой глоток, потом отдает бутылку мне. Я тоже отпиваю. Вкус у коньяка отвратительный, но жидкость приятно растекается по жилам, понемногу согреваю окоченевший от дождя, ветра и осени организм. Классическая бля картина, если посмотреть со стороны: писатель и бомж пьют дешевый коньяк на крыше дома в одном из самых забыченных районов мировой столицы. А чем вы, сытые толстые ублюдки, сидящие дома со своими детьми-дебилами и смотрящие по ТиВи тупые шоу, запивая все это дело немецким пивом и заедая свиными отбивными, лучше чем нахуй никому не известный писатель и старый бомж? Идите на хуй, бля! Мы себя еще покажем, правда, старик?

Все равно, бля, вы будете читать мои книги, будете ломать памятники Пушкину и ставить мне, тупые обыватели, вы делали так уже много раз! Гы-гы-гы!

А мы пьем дешевый коньяк большими глотками и это называется контр — искусство, ясно вам, дебилы?

Так и сидим около часа. Коньяк уже допит и приятно врубил по голове, учитывая еще раньше выпитое пиво. Я беру пустую бутылку и кидаю ее вниз с крыши в темноту дворика. Через несколько секунд слышу ее далекий голос, бутылка разлетелась на тысячи кусочков.

Дед Иван начинает жаловаться на свою жизнь. Говорит, что скоро зима, а у него нету даже теплого пальто. Да, без теплого пальто он вряд ли переживет зиму, замерзнет где-то к ебеней матери. Алкоголь делает меня очень добрым и я всех люблю. Я молча снимаю свое еще почти новое пальто и протягиваю его бомжу. Дед Иван берет его с благодарностью. На его щеках текут капли: дождя или слез?

Мне становится холодно, я смотрю вдаль на город, прыгая на одном месте пытаясь согреться. Мы так, бля высоко, как боги просто! А все остальные под нами, они все, бля под нами, вот это кайф!

Дед Иван показывает мне на какую-то звезду, которая на пару минут смогла разорвать тучи и пробиться к нашим глазам.

— Я был на этой звезде. Летал на нее, разговаривал с существами, которые там живут. Ты не смотри на то, что я таким сейчас стал, понимаешь, меня заставили? Ты понимаешь меня? Моя жена была шлюхой, у меня была жена! Я взял топор и порубил ее одним сраным днем, когда эта тварь трахалась в моей постели с соседским дворником Колей. Ты меня слушаешь?

— Ага. (Дед наверное полностью свихнулся, или он просто так, от алкоголя, мне эту хуйню про звезды пиздит?)

— А потом меня посадили и я полетел на эту звезду. Звезда Л-17, так мы ее называли. Я летел к ней между созвездиями Овна, Рака и Рыб по маршруту С-7-Д-5. Я видел все, что тут на земле происходит, с самой вершины, с самой главной вершины.

Я чувствую, что уже совсем замерз. А тем временем, свихнувшийся бомж, которому я подарил свое пальто, показывает мне на звезду Л-17 и рассказывает про то, какая на ней природа и что он там вообще видел. Это уже начинает конкретно заебывать. Я уже начинаю, в шутку, подумывать о том, чтобы скинуть его с крыши вслед за бутылкой, а потом спуститься и посмотреть, что от него осталось. Интересно, как выглядят мозги на асфальте?

Один раз я уже видел это, но это было очень давно, мне года четыре было, потому помню только серую полужидкую лужицу. Мы играли с пацанами, ну вы знаете, всякие драки на палках и все такое прочее. Так вот, два малых кекса полезли на крышу какой-то ебаной пристройки двухэтажной. Залезли на нее и дрались на крыше на палках, а мы все остальные стояли и смотрели на них внизу. И видим, один кекс пятиться назад к самому краю крыше. Почему мы ему ничего не закричали? А хуй его знает. Он все пятился и пятился, а потом ступил ногой в пустоту и полетел вниз. Прямо вниз башкой, верите? И башкой к-а-к ебнулся об асфальт и от него полетели брызги такой дряни типа соплей. Это, наверное, и были мозги. Помню мы все здорово струхнули тогда и разбежались кто куда. Кто-то позвонил в больницу и к нему приехала скорая. Мы потом вернулись, помню мусор тащил за руку второго кекса с крыши, а тот плакал, а мы охуевшие стояли и смотрели как упавшего кекса с сплюснутой головой погружают в машину скорой. Он помер прямо там, в машине. Они уехали, а мы подошли к тому месту, где он лежал. Там аж асфальт продавился немного, верите? И во вмятине той была серая лужица дерьма — мозгов, а еще капельки этой дряни в радиусе нескольких метров были. Так это все давно было, а вот щас бы интересно было бы глянуть на такую же картину полтора десятка лет спустя.

Мы когда малые были, нас такое не цепляло совсем. Стояли и смотрели на мозги и нихуя не чувствовали. Мы вообще похуисты были какие-то. Помню, поймали с одним чупом котенка малого, я его держал, а он котенку глаз гвоздем пробивал, а потом глаз вытекал. В общем, харэ, хули я вам тут про живодерство расписываюсь, все равно корректор эту сцену вырежет гы-гы-гы.

В общем я к тому веду, что заебался я тогда сидеть там на крыше, замерз вообще. Спрашиваю Деда Ивана, он говорит что еще часа два сидеть тут будет. Куда ему идти-то? А так будет сидеть тут, думать про звезды и чувствовать себя богом, а не обычным старым бомжем. Ну я говори, что типа еще вернусь может и иду к проему, через который влез сюда.

— Спасибо за коньяк и пальто, Дмитрий!

— Never mind!

— Чего?

— Never mind!

В общем, он не понял. У меня такая фишка просто, как напьюсь перехожу на английский. Не знаю что это, типа я такой.

Лезу обратно в дырку окна, нога не попадает на лестницу и я чуть не падаю.

Захожу в свою квартиру, она темная, пустая и тихая. Грека все равно нет, так что я падаю на его диван прямо в тяжелых ботинках, пачкая плед грязью. Одежда на мне мокрая, холодная и липкая. Стягиваю ее с себя, скидываю ботинки и остаюсь в одних трусах. Еле нахожу свежую тишотку и валю на кухню делать себе горячий чай.