Роковые девчонки из открытого космоса

Марти и Брет онемели. Все в кафе притихли. Их коллективное зрение насытилось серебристым светом, а в ушах будто бы зазвенела симфония треугольников. Все до единого ощутили, что влюбились. Всех до единого охватило такое томленье, что от физиологии все заболело, и все посмотрели друг на друга свежими взорами смятения и желанья. Всем стало немного твердо, немного влажно.

Ляси взяла ложечку из блюдца Марти, осмотрела ее на свету и сунула в рот. Чуточку рыгнула — крохотный металлический динь, прозвеневший мягко и отдаленно, словно колокольчик под водой.

— Будем? — предложила она.

— Самое время, — отозвалась Пупсик.

§

Бадабадабадабадабадабабум. Бадабадабадабадабадабадабабум. Бададабум. Бададабум. Татататата. Бумтаба. Бумтаба.

Вуууунннекаданкаданк.

Вававававава.

Тристрам оторвался от своего баса с сомненьем на физиономии.

— Не полегче ли нам с вавой?

— Не–а, — покачал головой Джейк. — Слишком много вавы не бывает.

— Твоя песня.

— Начнем сверху?

— Снизу начать не получится. — Торкиль поднял высоко над головой свои палочки.

— Ага ага ага. Тут все комедианты.

Через три недели у «Боснии» был назначен сейшак в «Сандрингаме», и Джейк написал новую песню «Ермолка на большой палец», которую им сейчас надо было прогнать. Кое–кто сказал бы, что звучала она, в общем, как все остальные песни, написанные Джейком, хотя, по мнению Джейка, этот Кое–Кто в подобном случае проявил или проявила бы себя рок–филистером, гитарным неучем, человеком, не отличающим «Слепых арбузов» от «Потрясных тыковок», «Безбрачные ружья» от «Теории Пистолета–Одиночки» [61]. В любом случае, значения это не имело, поскольку этот Кое–Кто все равно никогда не ходил на сейшаки в «Сандо».

Бадабадабададабадабум, делали барабаны. Тссссссс, делали цимбалы. Ухуууукуукууукикуукикуу длдлдланвава, делала гитара. Вниз, в подвал делал ноги Игги в поисках мира и покоя, а также дамского общества. Игги нравился рокенролл, но есть же пределы, и, как ни ужасно признавать это в контексте подразумеваемых взаимоотношений хозяина и его любимца, у Игги имелись свои стандарты и вкус.

Кроме того, следует отметить, что Игги располагал причудливой манерой спускаться по лестнице. На верхней ступеньке он распластывал свое толстенькое бультерьерье тельце по полу, раскидывал лапы по бокам и высоко задирал подбородок. Затем, крутя педали задними лапами, сталкивал себя с края и, словно псовый скейтборд, жестко пумкал вниз по узкой лестнице, хрипло постанывая по дороге. В то время как эта очевидно неудобная и потенциально болезненная привычка озадачивала Сатурну и Небу, мальчики моментально и интуитивно поняли ее и оценили. То был крайне эффективный, хоть и слегка опасный способ чесать себе яйца. Вообще говоря, даже завидный, хоть и не очень рекомендуемый людям.

Бадабадабадабадабум.

Неслышимый за лязгом и визгом боснийского опыта, из подвала донесся задышливый визг:

— Игги! Прекрати! Прекрати!

Новые визги и смешочки.

— Сатурна! Ты его только раззадориваешь… ой… ооооххххх… ннннннн!

§

Вперед, вперед шагали девчонки. Вот они дошли до перекрестка. Ляси ткнула Бэби локтем и подбородком показала на машину, стоящую прямо за углом. В большом старом «бьюике», примостившемся у обочины, расположились двое толстых мужчин в скверных костюмах и с еще более скверным словарным запасом. Один передавал толстую пачку денег другому — человеку с хорошим положением в полицейском участке Кингз–Кросс и плохой привычкой к кокаину.

Позже служащие Независимой Комиссии Против Коррупции будут потеть, материться и качать головами, проигрывая пленку с записью транзакции, заснятую тайной камерой из бардачка. Предполагалось, что пленка станет ключевой уликой для крупного ареста, но содержала она следующие таинственные сцены: Жирняй Один достает пачки налички из потертого «дипломата». Наличка — старые пятидесятидолларовые банкноты — увязана в пачки по десять. Жирняй Два довольно щерится и протягивает руку. Жирняй Один уже собирается подмазывать ладонь, когда деньги — и это видно лишь в суперзамедлении со множеством стоп–кадров — распадаются на пиксели, каждый из которых, в свою очередь, дезинтегрируется в крохотные фракталы золота, зелени и белизны, которые затем рассыпаются в искры цветного света, что разлетаются каскадами прочь друг от друга и рассеиваются в пустоту.

Плохо выбритые брыжи обоих мужчин побледнели. К тому времени, как Жирняй Два достаточно взял себя в руки, чтобы требовательно осведомиться:

— Куда нахуй они подевались? — ему хотелось только одного — необъяснимо, потому что любителем шерстяных мошонок он не был, нетушки, он настоящий мужчина, — нырнуть в «даксы» [62] Первого и тщательнейшим образом поклоняться тому, что он там отыщет. Именно так он и поступил. — Как бы то ни было, — пробормотал он полчаса спустя, извлекая лобковый волос из зубов, — любая собственность — краденая, нет?

— Не останавливайся, — прошептал в ответ Первый.

Контакты с чужими могут быть прекрасны.

Девчонки тем временем убрали «Цапоматик» и с интересом принялись изучать картинку, напечатанную на прямоугольниках бумаги, которые теперь сжимали в руках. Именно картинка и привлекла их внимание с самого начала.

— Неплохо, — признала Бэби. — Очень даже миленько.

— Довольно улетно, — согласилась Ляси. — Такое несколько ретро.

На банкноте, которую они разглядывали, имелся рисунок телескопа ГОНИПИ [63] в Парксе, что в аутбэке Нового Южного Уэльса. Пока девчонки его обсуждали, он систематически прочесывал всюхины каналы в поисках радиосигналов от внеземных цивилизаций. Ученые Паркса, разумеется, не осознавали, что внеземные цивилизации давно уже отказались от радио в пользу телевидения.

Глупенькие.

Но если бы они даже засекли подобные сигналы, тем бы уже исполнилось по крайней мере лет 150, а это гораздо старше даже, скажем, «Острова Гиллигана», или «Бобер разберется», или «Отсчета», или стариковских домашних костюмов, или Гэри Блеска [64], и, следовательно, они бы только потенциально опозорили ту внеземную цивилизацию, которая их когда–то испустила. Вполне представимо, что там, снаружи, существуют целые цивилизации, сидящие на своих планетах, обхватив эквиваленты голов эквивалентами рук и заливаясь той краской, которая представляет для них смертельный стыд, в ужасе перед тем днем, когда какой–нибудь другой разумной форме жизни выпадет случай перехватить то, что они столь опрометчиво вещали столько световых лет назад.

Девчонки рассовали украшенные купюры по карманам и сумкам и продолжили путь.

Путь их вел мимо небольшого скверика и большой больницы на Оксфорд–стрит, где земные мальчики стояли в дверях пабов, страстно пялясь на других земных мальчиков, а земные девочки сплетали в похоти пальцы друг с дружкой. Для данной улицы — ничего необычного. Немножко не в порядке было то, что упомянутые земные мальчики даже не замечали друг друга, пока не прошли наши чужие, а девочки до того считали себя натуралками.

Время от времени в дверных проемах девчонкам попадались знаки с розовыми треугольниками и словами «безопасная зона».

— Как вы думаете, это значит то же, что и на Нефоне? — нервно спросила Бэби.

— А что еще это может значить? — нахмурилась Ляси. — Может, «безопасная зона» тут означает, что они поставили какое–то защитное силовое поле. Но я и вообразить не могла, что до Земли добрались киборги с Серпентиса–49.

— Неужели во всюхе уже не осталось ни одного безопасного места? — покачала головой Бэби. — Я не хочу выглядеть андроидом–параноидом, но.

— Ебицкий ад, — сказала Пупсик. Печально известные трехсторонние киборги с двойной звезды Серпентис–49 даже Пупсика вводили в дрожь. — Ненавижу боргов.