Рассказы(Москва.- 1911)

II.

Испанія втягивается все боле замтнымъ образомъ въ круговоротъ капиталистическаго мірового хозяйства и какъ разъ этотъ переходный моментъ въ исторіи страны ярко и наглядно отразился въ романахъ Бласко Ибаньеса.

Еще высятся кое-гд остатки патріархальной старины.

На затерянныхъ въ мор островкахъ сохранились иравы и обычаи полуварварскихъ временъ (островъ Ибиса въ "Мертвые повелваютъ"). На двственной Альбуфер уцлли пережитки первобытнаго коммунизма и соотвтствующіе ему нравы (дядюшка Голубь въ "Дтоубійцахъ"). Въ деревняхъ еще можно встртить учрежденія, отзывающія глубокой древностью (судъ въ "Проклятомъ хутор"). Народные праздники также примитивны и своеобразны, какъ въ старину (состязаніе трубадуровъ и пильщиковъ во "Вторженіи").

И всетаки патріархальный міръ осужденъ на гибель.

Испанія вслдъ за другими европейскими странами превращается все замтне въ царство крупныхъ промышленныхъ городовъ и рзкихъ соціальныхъ контрастовъ.

Тщетны усилія крайнихъ реакціонеровъ оградить страну отъ вторженія въ нее новаго промышленно-демократическаго духа. Безплодны ихъ мечты вернуть ее къ тмъ благословеннымъ временамъ, когда населеніе состояло изъ однихъ только "почтенныхъ поселянъ", опекаемыхъ "священниками и сеньорами", хранителями "священныхъ традицій" (донъ Уркіола во "Вторженіи").

Конечно, Испанія все еще отсталая страна.

"Наши желзныя цороги, очень плохія, принадлежатъ иностранцамъ" – восклицаетъ Луна ("Толедскій соборъ"). Промышленность, въ особенности главная ея отрасль, металлургія,- тоже въ рукахъ иностранныхъ капиталистовъ. Національная промышленность прозябаетъ подъ гнетомъ варварскаго протекціонизма и не находитъ поддержки капитала. Въ деревняхъ деньги все еще прячутъ въ потаенномъ мст, а въ городахъ ихъ отдаютъ, какъ прежде, въ ростъ, не употребляя на живое дло. Милліоны гектаровъ земли пропадаютъ безъ правильнаго орошенія. Крестьяне отвергаютъ всякіе научные пріемы во имя старыхъ традицій. Невжество возводится въ національную гордость".

И все таки капитализмъ, пробивая брешь за брешью въ старомъ зданіи, постепенно видоизмняетъ всю его физіономію.

Грандіозные заводы въ Бискай ("Вторженіе"), огромные виноградники около Хереса ("Винный складъ"), крупныя апельсинныя плантаціи возл Альсиры ("Въ апельсинныхъ садахъ") – все свидтельствуетъ о томъ, что капитализмъ покоряетъ одну область за другой, одно производство за другимъ.

Выступаетъ новый классъ господъ, крупная буржуазія.

Трудомъ и грабежомъ, хитростью и энергіей эти люди выбились изъ мрака безвстности и необезпеченности и стали на солнечной высот богатства и власти, какъ король апельсинныхъ плантацій, донъ Матіасъ или владлецъ виннаго склада, донъ Пабло Дюпонъ, какъ собственныхъ заводовъ и пароходовъ, донъ Санчесъ Моруэта или семья Брюллей, держащая въ зависимости всю Альсиру.

Все увренне звучитъ голосъ вождей юнаго капитализма, поющихъ гимны новой экономической сил, покорившей міръ, этой сил, которая въ одно и то же время и разрушаетъ и созидаетъ, передъ которой вынуждены преклоняться даже и "короли народовъ, гордые, какъ полубоги" (Санчесъ Моруэта).

Вслдъ за предпринимателями поднимаются снизу вверхъ дти демократіи, сынъ сапожника, становящійся моднымъ торреадоромъ и богатымъ бариномъ (Гальардо въ "Кровавой арен"), сынъ кузнеца, достигающій славы художника и положенія милліонера (Реновалесъ въ "Обнаженной") церковный служака, кончающій архіепископомъ, обитающимъ во дворц ("Толедскій соборъ"). А внизу образуется изъ обломковъ мелкобуржуазнаго міра классъ рабочихъ, безпокойный и мятежный, работающій въ рудникахъ и на заводахъ Бискайи, на виноградникахъ Хереса, на рисовыхъ поляхъ, окружающихъ Альбуферу. ("Вторженіе", "Винный складъ", "Дтоубійцы").

Нигд нтъ однообразія. Везд противоположности и контрасты.

Та же грань, которая длитъ промышленное общество на буржуазію и пролетаріатъ, расщепляетъ пополамъ и вс профессіи, вс группы.

Одни художники вступаютъ, благодаря таланту и счастью, равноправными членами въ буржуазное общество, другіе обречны на жалкую долю ремесленниковъ и паразитовъ (Реновалесъ и Котонеръ въ "Обнаженной"). Между тмъ, какъ торреадоры живутъ барами, бандерильеро и пикадоры влачатъ жизнь необезпеченныхъ пролетаріевъ (Гальардо и Насіональ въ "Кровавой арен"). Тогда какъ Каноники утопаютъ въ роскоши, какъ сеньоры, церковный низъ живетъ впроголодь ("Толедскій соборъ").

Мощно вторгается капитализмъ и въ заповдный міръ деревни, безпощадно экспропріируя мелкихъ собственниковъ, превращая ихъ въ зависимыхъ арендаторовъ, изнывающихъ въ тискахъ ростовщика, еле сводящихъ концы съ концами, часто трагически погибающихъ подъ гнетомъ тяжелыхъ условій, несмотря на адскій трудъ (дядюшка Бареттъ въ "Проклятомъ хутор", дядюшка Тони въ "Дтоубійцахъ"). Капитализмъ врывается даже въ двственный міръ Альбуферы. Лагуны засыпаются землей, шумятъ водочерпательныя машины, недавніе рыбаки превращаются въ земледльцевъ, общинное владніе озеромъ уступаетъ мсто частной собственности на землю ("Дтоубійцы").

А на самомъ низу новаго соціальнаго зданія, созданнаго капитализмомъ, ютятся въ нищет и грязи вс обойденные жизнью, вс выкинутые на улицу, вс паріи общества, интеллигенты-неудачники, тщетно пытающіеся проложить себ дорогу въ заколдованное царство буржуазнаго благоденствія, и темное оригинальное "дно" – тряпичники, браконьеры, воры, сжимающіе зловщимъ кольцомъ нарядный городъ, сверкающій богатствомъ и роскошью ("Дикая орда"),

Чмъ рзче дифференцируется общество на враждебные классы, тмъ ярче вспыхиваетъ внутри его междоусобная война.

Крупная буржуазія протягиваеть руку воинственнымъ ученикамъ Лойолы, чтобы сообща господствовать надъ рабочей массой (Пабло Дюпонъ въ "Винномъ склад", Санчесъ Моруэта во "Вторженіи"). Пролетаріатъ въ свою очередь организуется въ боевые кадры его вождями. Въ большинств случаевъ это анархисты (какъ въ странахъ съ еще слабо развитой промышленностью),- какъ Луна ("Толедскій соборъ" или Сальватьерре, списанный съ извстнаго анархиста Сальвоечеа ("Винный складъ").

Все чаще классовый антагонизмъ прорывается наружу въ вид острой, порой кровавой соціальной борьбы.

Устраиваются грандіозные митинги, объявляются стачки и локауты, происходятъ вооруженныя столкновенія ("Винный складъ", "Вторженіе").

Изъ тихой идилліи жизнь превратилась въ поле непрекращающейся битвы.

III.

Хотя Испанія еще страна сравнительно отсталая, все же и она – даже по словамъ Луны ("Толедскій соборъ") – идетъ по пути "прогресса".

Старый міръ отживаетъ съ каждымъ годомъ, теряя свою прежнюю фатальную власть надъ жизнью и умами новыхъ поколній. Тни "прошлаго" исчезаютъ при свт разгорающагося дня. "Мертвые" перестаютъ повелвать "живыми". Фнлософія неподвижнаго застоя уступаетъ мсто оптимистической теоріи "прогресса".

Этой врой въ вчное движеніе къ новымъ далямъ и высотамъ проникнуты почти вс романы Бласко Ибаньеса. Въ нихъ ветъ ожиданіемъ и привтомъ новой жизни. Въ грезахъ пьянаго "Піавки", бредущаго вдоль озера Альбуферы ("Дтоубійцы"), въ пламенныхъ рчахъ анархиста Луны или агитатора Сальватьерры, въ негодующихъ размышленіяхъ и репликахъ доктора Аррести ("Вторженіе") слышится все тотъ же оптимистическій призывъ къ будущему, которое родится въ ореол свта и красоты изъ мрачныхъ, обрызганныхъ кровью развалинъ прошлаго.

Этой врой въ возможность побдить темныя силы прошлаго, этой врой въ прогрессъ дышитъ въ особенности романъ "Мертвые повелваютъ".

Донъ Хаиме Фебреръ по многимъ причинамъ склоненъ придавать власти прошлаго слишкомъ преувеличенное значеніе. Потомокъ стараго опустившагося знатнаго рода, слава и блескъ котораго принадлежатъ не настоящему, а исторіи, онъ чувствуетъ себя по рукамъ и ногамъ опутаннымъ и парализованнымъ оскудніемъ семьи. Невозможность жениться на "чуэт" Каталин (въ силу господствующихъ въ обществ религіозныхъ предразсудковъ), необходимость порвать съ крестьянкою Маргалидой (въ силу соціальнаго неравенства) должны еще боле укрпить его въ его пессимистической философіи, въ его убжденіи, что живые не могутъ шагу ступить, не наталкиваясь на учрежденія и врованія, созданныя прежними поколніями и мшающими свобод и счастью ихъ потомковъ.