Generation Икс

ехал к своему брату, Мэтью, сочинителю джинглов. Дело было в Буффало, штат Нью-Йорк, в часе езды к югу от Торонто, в городе, который, как я где-то вычитал, был окрещен первым городом-призраком Северной Америки: в один прекрасный день 1970 года вся его деловая элита прикрыла лавочку – и была такова. Помню, я несколько дней смотрел из окна квартиры Мэтью на постепенно замерзающее озеро Эри и думал о том, как органична в своей банальности эта панорама. Мэтью часто уезжал из города по делам, а я сидел на полу посреди его гостиной с кипой порнухи, бутылками джина Голубой сапфир, стереосистема ревела во всю глотку, а я говорил себе: Оба-на, каков праздник! Я сидел на неврастенической диете – этакий шведский стол из седативов и антидепрессантов. Они помогали мне бороться с мрачными мыслями. Я был убежден, что из всех моих бывших одноклассников, однокурсников и так далее выйдет толк, и только из меня – нет. В их жизни было больше радости и смысла. Я не мог даже подходить к телефону; мне казалось, я не способен впасть в состояние животного счастья, присущее людям на телеэкране, и потому бросил смотреть телевизор; от зеркал у меня начинались глюки; я прочел все книги Агаты Кристи: как-то мне почудилось, что я потерял свою тень. Я жил на автопилоте.

Я стал бесполым и чуствовал, что мое тело высернуто наизнанку, покрыто фанерой, льдом и сажей, подобно заброшенным торговым центрам, мукомольням и нефтеочистительным заводам возле Тонавонды и Ниагарского водопада. Сексуальные сигналы приходили отовсюду, но вызывали только отвращение. Случайно переглянувшись с продавщицей в киоске, я вылавливал в ее взгляде гнусный подтекст. В глазах всех незнакомых людей читался тайный вопрос: Не ты ли тот незнакомец, что меня спасет? Алкая ласки, страшась быть покинутым, я думал: может быть, секс просто предлог, чтобы глубже заглянуть в глаза другого человека?

Я начал находить человечество омерзительным, расчленив его на гормоны, бедра, соски, различные выдения и неистребимую метановую вонь. В этом состоянии я хотя бы чувствовал, что перспективного потребителя из меня уже не сделать. Если в Торонто я пытался жить на две жизни, считая себя человеком раскованным и творческим, и вместе с тем исполнял роль трутня из конторы, то теперь меня настигла расплата, это уж точно.

Но что действительно проняло меня – как дети умеют смотреть тебе в глаза: с любопытством, но без намека на похоть. Ребята лет двенадцати и помладше, с их счастливыми, аж завидки брали, лицами – я видел их во время моих кратких, сопровождаемых приступами агорафобии, вылазок в те из торговых центров г. Буффало, которые еще не прогорели. Мне казалось, что способность так простодушно смотреть во мне вытравлена; я был убежден, что следующие сорок лет буду лишь делать вид, что живу, и вслушиваться в шуршание наглых маракасов Маракс – латиноамериканский музыкальный инструмент типа погремушки. у меня внутри – маракасов, набитых прахом моей юности.

Ладно, ладно. Мы все проходим через кризисы – по-моему, нет другого