Испанский сон

Она достала платочек, стала заботливо, нежно вытирать опухающие Глазки.

— После всего, что было… — всхлипывала Ана. — Это недостойно… Я просто старею, становлюсь такой же, как все…

— Зайка, Зайка…

Ана взяла платочек в руки. Глазки поднялись и тоскливо уставились на Веронику. Поодаль в деликатно-выжидательной позе замер официант.

— Извини, — хмуро сказала Ана и шмыгнула носом. — Я тебе сразу сказала, что все это ерунда. Не нужно было тебе настаивать. Конечно… рассказала целую душещипательную историю… да еще и не всю… раскисла…

— Я же не знала… — промямлила Вероника. — Я думала…

— Да ладно тебе… Мне все равно хотелось поделиться. Сегодня утром, представляешь, я специально ушла ни свет ни заря. Ведь как получилось? — Ана смотрела на подругу жалобно, как маленькая обиженная девочка. — Он уехал четыре дня назад. А я ее взяла позавчера, то есть позавчера она уже пришла работать. Я ей показала, где что… и так далее… Вчера у нее была больница — сутки через двое, если помнишь. Ночью приехал Фил. Я слышала, но не вышла. Ужасно хотела выйти, дотронуться до него, вымыть, покормить… Но, понимаешь, он должен был отдохнуть, командировки его здорово изматывают; если бы я вышла, мы бы до утра не спали — так уже бывало, а в результате посреди рабочего дня у него повышалось давление. Он даже не перекусил — принял душ и заснул в гостевой. А я не могла заснуть. Я думала о том, что утром придет Марина. Ну, выгоню я Марину, дальше что? Дело же не в этом… Почему, почему я не могла заснуть? Что за бес в меня вселился? И я ушла. Вот… Все, собственно. Вся моя проблема.

Ана полностью успокоилась. Она была элегично грустна, но не более. Она была точно такой, как в самом начале их сегодняшней встречи.

— Нет у тебя никакой проблемы, — вдруг сказала Вероника.

— Нет? Как это нет?

— Очень просто. Или ты такая, как все — обычная, ревнивая, мелочная… что там еще? Ну, ты поняла. Слова могут быть самые обидные, не в них дело.

— Или?..

— Так вот, если ты такая, как все, только на время как бы разленившаяся, разблагодушест-во-вав-ша-яся… а теперь приходящая в обычную норму (и слава Богу, если так!), то проблемы нет вообще, потому что твое беспокойство нормально. Не беспокойство о беспокойстве, — она хихикнула, — а просто беспокойство. Я ясно выражаюсь?

— Ага.

— А если ты не такая, то проблемы нет тоже, потому что, дорогая, в этом случае никакого беспокойства в тебе быть не должно, и ты сама это признаешь, а значит, это беспокойство ты себе просто вообразила… а уж беспокойство о беспокойстве — тем более… Слишком благородной натуре время от времени непременно нужна ветряная мельница, чтобы что-нибудь с ней учинить. Иначе — неинтересно. Ну так ведь? Ну скажи, что я права!

— Логически да… но…

— Брось, — махнула рукой Вероника, — пройдет… Ты, главное, поменьше думай об этом. Все психозы люди сами себе выдумывают. Накручивают, запутываются сами в себе. Будь проще.

— Хорошо с тобой, — несмело улыбнулась Ана.

— Ты мне другое скажи, — оживилась Вероника. — Что проблема твоя — выдумки, это для меня очевидно. А как ты все-таки добилась своего безмятежного состояния? Напоминаю: ты обещала открыть мне секрет своего счастья. Конкретно. Ты наконец сделаешь это или нет?

— Да, я могу… но ведь…

— Опять скажешь, что это отдельный длинный разговор?

— Нет-нет, пожалуйста… Ведь сам-то по себе секрет моего счастья очень прост… Это наши с Филом разлуки, вообще как мы с ним мало и жадно живем. Мы настолько мало времени проводим вместе, что просто не успеваем надоесть друг другу. И каждая разлука немножко изменяет нас. При каждой новой встрече мы как бы заново привыкаем друг к другу. Бывает, что мы и этого-то не успеваем — привыкнуть, не то что надоесть.

— Ну, это я знаю, — сказала Вероника. — Вижу сама.

— Но это все, — сказала Ана.

Вероника почувствовала себя обманутой.

— Как?! И это — секрет счастья?

— Секрет моего счастья, дорогая, — ласково поправила Ана; — может быть, у каждого в этом деле свой секрет.

Принесли очередной по счету кофе.

Двое русских бизнесменов поднимались из-за соседнего стола, собирая свои многочисленные принадлежности, и один из них, молодой и симпатичный, перед тем, как направиться к выходу, неожиданно развернулся в сторону Вероники и, остро глядя ей в глаза, откровенно улыбнулся и кончиком языка облизал губы. Веронику бросило в дрожь. Он был потрясающе привлекателен. Стоит ей улыбнуться в ответ… А почему нет? Может быть, в этом секрет ее счастья… Он был фантастически эротичен и привлекателен. Дура несчастная… столько лет пропускала такие взгляды… дура несчастная, несчастная… столько лет, ах, столько лет…

Вероника улыбнулась.

Молодой человек медленно поднял руку и коснулся губ двумя пальцами, то ли осушая легкий след своего языка, то ли посылая воздушный поцелуй Веронике. Блеснуло обручальное кольцо. Вероника зачарованно хранила улыбку; ее глаза с восторгом ответили на призыв; из закружившейся головы моментально вылетело все, сказанное Аной, кроме последних, весьма значительных слов. Секрет счастья, сокровенный, бесценный секрет оказался простым и нечаянным.

Манной небесной пролилось, лаская слух Вероники:

— Добрый день…

Дальнейшее для Вероники — мультик, калейдоскоп: «БМВ» с приятным запахом и хорошей музыкой, затемненными стеклами отгороженный от окружающего мира, шума, выхлопа, мокрого снега; бар, полумрак, другая хорошая музыка, руки, губы, «БМВ»; холл, лифт, полумрак, музыка, губы, руки и это… что — это? какого черта это? Прочь покровы, приличия, дурацкие эвфемизмы: член, именно так это называется; значит, губы, руки и член: «о, как он прекрасен!»; снег, дождь, «БМВ», ночной клуб, член, член, член, чле-е-е-е-е-ен! Вода, пена, брызги, сверкающие воздушные пузырьки, чле… м-м-м, кайф! Громкая классная музыка! Тренажеры, фиттинг, шейпинг, шоппинг, сверкающие витрины новомодных московских аркад: «это мы купим здесь, а остальное на месте». Ее рука, крадущаяся под полу пальто (под полу его пальто!), а там, между прочим… между ногами, конкретно… «Между прочим, здесь можно сфотографироваться». Член, вот там что. Отличный член. Гордость. Прекрасный такой членик, миленький, тверденький… твердый… ах… а… а-а-а… Счастье. Фотограф старый, лысый, похожий на член, особенно сзади. Сззззади. Возьми меня, возьми, возьми, возьми… «Дай мне свой загранпаспорт, дорогая».

«БМВ», скорость, вялое солнышко. Заднее сиденье. Музыка: «эта мелодия звучала, когда мы встретились первый раз…» Снег, брызги из-под колес, веселое мельтешение за окном; рука на обычном месте, конкретно; «Илья Колеров»; чемоданы, люди, собаки, стены из стекла, завидущая рожа пограничницы — глаза бы мои тебя не видели! а надо заискивающе улыбаться — и наконец-то сиденья, подлокотник наверх, плед, плен, член… м-м-м… «О, дорогая…»

Пальмы — прекрасные, стройные, устремленные вверх, стоящие вертикально, длинные, твердые, похожие на… нет, пожалуй, не совсем… но все равно чем-то эротичные… ну конечно — эти качающиеся ветви, они как опахала у одалисок… вееры у танцовщиц фламенко… Ах, фламенко! Каким пламенем сверкают твои глаза! Ты видишь, как она делает руками? Смотри, смотри на нее! Ты хочешь ее? Конечно, ты хочешь ее! Ты должен хотеть ее! Ее зовут Кончита. Это значит ракушка; она раскроется тебе навстречу, будет мягкой, зовущей, пахучей, она обнимет твой член своими жадными створками, затянет в себя, во влажную сладкую глубину, она вознесет тебя на вершину блаженства… а когда ты вскрикнешь от радости, она сожмет свои хищные, острые створки, с чудовищной силой сомкнет их между собой и отрежет ими твой член по самые яйца. Она погубит его в себе… превратит, быть может, в жемчужину, такую же — одну из многих! — какие прыгают сейчас вверх и вниз в ожерелье на ее изумительной шее. Смотри: вверх — вниз, вверх — вниз. О, Кончита… Я хочу ревновать, умереть от ревности, пусть она сожжет меня, как этот огненный танец. Хочу тебя. Эти юбки сводят меня с ума… дай руку… сюда… дальше… еще! еще! Я хочу кончить! Я кончу сейчас! Кончай ты тоже! Кончи вместе со мной! Кончи!.. Кон… чи… та…