Надувной доброволец

— Видишь, — ухмыльнулся я, пихая его обоими локтями одновременно, — сынок, ты красавчик.

— На вкус собак, — прокомментировал он яростно.

— Неплохое начало.

— Некоторые из них наверняка полицейские собаки, брат. Вон на ту посмотри. — И он указал на морду эльзасца, которая появилась в окне, выдыхая пар.

Пытался помочь ему привыкнуть к собакам через избиение их спаниелем из стекловолокна, но такового у него не оказалось — сказал, что есть и более важные вещи, и показал мне шестиугольную дыру в пространстве. Сказал, что мы в реальности улья и сами этого не осознаём. Я игнорировал его, пока он не намекнул, что это неплохой уход от проблем.

Чуть позже он напал на лебедя в своей самодовольной деятельности и во время ареста обеспечили поддержку, включая полный нельсон. Мне кажется, это почти делает нас современными, дорогой.

Проблемы с Руби Громоглавой

Болото отступило в хрустящую вечную мерзлоту, и мы сидели в помещении. Глянув вниз, я обнаружил, что привязан к креслу. Руби сосредоточенно разглядывала меня, но по тому, как она стояла, было ясно, что она давно перестала обдумывать красоты моей болтовни. Склонившись, она выдернула толстую вену у меня из руки и пошла по комнате, натягивая её через плечо, и ей пришлось манипулировать удлинением через систему крючьев и блоков. Вена лезла, как нитка, но скрипела, как резина, разбрызгивая забавное облако крови, пока я дёргался и пытался объясниться.

— Смотри, детка, а… Я к тому, что не обращай на Боба внимания, с ним всё в порядке — я видел, как он как-то собирал паззл, похоже, у него с этим делом были проблемы, тебе надо было его видеть. Колотит по паззлу, кровь из ушей — однажды мы ещё будем им гордиться. Например. Город уничтожен роем. Мы с тобой регистрируем насилие и дикую компанию. И он формально наблюдает за этой сценой: пчёлы, медиа, толпа. Вот до чего можно дойти.

Струна плоти натянулась, спихнув лампу со стола.

— Что а — что напоминает мне о том времени, ха-ха.

Заплываю в бар, притворяясь, что недавно разлюбил наповал, чтобы мне сочувствовали все подряд, представь, достаточно напившийся их жалостью, чтобы уронить процесс в поток харкоты и одиннадцать ударов в верхнюю часть лица от Боба, пока. Эдди держал мои руки так далеко от места действия, что они сломались в плечах. Хотя, Божьей волей, эта ночь надолго врезалась мне в память. Какой человек не запомнит свой двадцатый день рождения? Слава Богу, на более дикий штык я не целился. Любимая?

Она нацепила вену на картинный крючок, снова сняла и, в конце концов, линчевала её на дверную ручку.

— Видела фильм на следующий вечер? Японский ядерный монстр. Ходил, словно карлик в мешке. Чтобы завоевать человечество, он склонил голову в попытке остановить толпу, но он был черепахой, и я просто расхохотался, а ты? Солнышко?

Она выскальзывала сквозь узкую щель двери.

— Я. Я расскажу тебе сказку. Дорогая? Крошечный семтексовый человечек с блестящим затылком спал в ящике спичечной коробки. Был он вечным. Его голова съёжилась, как штаны в пантомиме. А… потому что он, наконец, умер. Ну да… не самая забавная сказка, признаю, однако, — дверь щёлкнула, захлопываясь, — знаешь, о чём я — своеобразие хищников, массаж лезвием, подбородочное телевидение, видовая банда, голубое бухло, проблемный телефон, задумчивый шериф — следишь за мыслью? Осторожнее, что ты там делаешь, детка?

Детка? — я кричал в гордом одиночестве. — Ты ещё улавливаешь смысл?

Вена зазвенела, как леска, натянув мою кожу, как палатку. Выдержит ли она?

И я вспомнил, Эдди должен был приехать на матч. Хватит ли его на это?

Его хватило, и когда он открыл дверь, вся система поехала по блокам, вырывая мою сердечно-сосудистую систему, пока сердце не вырвалось из груди и поехало рывками по полу, как рыба на суше. Руби давно и след простыл.

Она позвонила мне через год. Спросил, где она была.

— Я в отеле, как тебе и говорила. Я в отеле набиваю пианино долларами. Косяки усиливают радость от созерцания.

Старая добрая Руби. Пускай ничто не рвёт паутину в твоей могиле.

Случай с сердцем и остальные дела натолкнули Эдди на мысль — после краха галереи он был в поиске новой аферы, и снизошло на него прозрение. Украл огромный аквариум и пару рыб фугу, которые пялились на него, словно ожидали глубины ума или, как минимум, еды. — Я продам этих крошек в больницы, и будет мне радость.

— Больницы.

— Ага, пускай используют как манжеты в тонометре — посмотри. — И он вытащил одну посадочной сетью. Растянул рыбу, обернул вокруг плеча и связал струной. — Мощно, — сказал он, сияя от счастья.

— И как ты собираешься мерить давление?

- А?

— Где шкала, точность, Эдди?

— Точность.

В следующий раз, когда я пришёл в лабораторию, аквариум исчез, и ни слова о нём не прозвучало. Эдди был затянут в белое.

— Что ты делаешь, Эдди?

— Анализирую пену изо рта Боба.

— Это мудрая мысль?

— Ну, к твоему сведению, я как раз обнаружил, скорее слишком поздно, что нет. Видишь светящееся пятно на столе? И дерево под ним как бы разъедено? Там я пролил немного материала. Вызови бригаду пожарников, брат, или мы, считай, покойники.

Потом была челюсть коровы, и он божился, что она добавит десять миль на галлон среднему семейному автомобилю.

— Рот болтается по бензобаку, великолепно.

— И что делает?

— Хитрость для езды, в таком ключе. Пузырьки, вот в чём фишка. Я опупел, пока забил скотину.

- И?

— И… всё.

Боб, конечно, ушёл от расплаты. При его избавлении появился рассветный свет, укорачивая тени, что его и восхитило. Может ли над тем холмом оказаться что-то кроме динозавров?

— Не было динозавров, — жаловался он позже. — Серьёзно, ни одного.

— Мы были заняты, брат. Считали ворон.

— Но динозавры же, а? Ставлю всё, что хочешь, эти твари умеют говорить.

— Друг с другом?

— А с кем ещё? С деревьями?

- Я говорю с деревьями.

— Ты не типичный человек.

— Они тоже. И поэтому они ушли навсегда.

Удивительно, они с Эдди объединили преступные усилия — Боб сляпал паззл с капсюлями и таймером.

— Усни — и паззл взорвётся.

— И это твоё представление о ходком товаре.

— Зато он работает.

— Моя жопа тоже.

— А разве ты её не продавал всем подряд?

Аргумент, который я выдвинул в свою защиту, заскрипел и потрескался, так что в качестве отвлекающего маневра я напомнил Эдди о случае, когда он привязал собственную задницу к хвосту пассажирского поезда.

Он посмотрел на меня пустым и нераскаявшимся взглядом.

— Когда я пристегнул жопу к поезду, меня потащило, сначала медленно, потом быстрее, по рельсам.

— Я в курсе. А чего ты ждал?.

— Чего-то волшебного.

— Волшебного. Типа чего?

— Некоего психического протеста. Прорыва.

— Подозреваю, что прорыв имел место быть, только не психический. У тебя семечки в арбузе есть? В смысле в голове? К чему это я? Я к тому, что больше так никто не поступает.

— Никто?

— Объясняю тебе, брат, чтобы ты знал — никто больше не занимается такой психопатологической фигнёй, даже если им заплатят. Ты же подозревал что это ненормально?

— Только когда люди на перроне начали кричать и тут же отрезать свои крики хлопая в ладоши перед ртом.

— Так что на самом деле они издавали отдельные взвизги?

- Да.

— А потом хлопала рука? Слава Богу, брат, ты получил тогда урок. Ведь получил же, правда?

— Да, брат. Получил… — и он, исполненный стыда, обвис.

- Ну?

Он застенчиво забормотал, болтая головой.

— Я понял что человек должен получать удовольствие при каждом удобном случае.

— Я разочарован, Эдди. Не ради тебя, но ради человечества. В конце концов, ты дышишь нашими драгоценными газами, грубая копия человека. Бог, должно быть, смеялся тебе в лицо, когда его делал. Подкожные ответы и ужасающие куртки, Эдди — не жди ничего красивее.