Война начинается за морем

Старик все не возвращается. «Куда же его понесло? Это уже не первый раз: то вечером, как только соберемся садиться за стол, ему приходит блажь прогуляться, а то в кои веки выйдем куда-нибудь все вместе, так ему обязательно надо сходить на могилу к жене… А сегодня? На улице яблоку негде упасть. И что он там собирается делать со своими больными ногами?»

— Пап, пап, смотри, змеи!

Действительно змеи. Толщиной с руку взрослого мужчины. Девчушка, еще меньше тех гимнасток на шаре, обвила двух гадин вокруг своих рук, а еще одну — вокруг шеи. У нее совсем детское личико, а размалевана как ярмарочный гаер. Не снимая с себя змей, девушка зажигает связку свечей и капает расплавленным воском себе на язык. Ее лицо делается еще более плоским и круглым. Вытянутый язык покрывается белой пленкой.

— Так, я иду!

— Может, пойдем все вместе? Мне не хочется, чтобы и ты потерялся в этой толпе!

— Н-да, ты права. Идем же!

Но мальчику понравились змеи, и он капризничает.

— Смотри, все уже уходят… Ты что, забыл, что тебе сказала та тетя? Если не будешь слушаться, то эта палочка тебя накажет! Ну, давай поднимайся! Пойдем искать дедушку.

При словах «она тебя накажет» ребенок бледнеет.

— Идиот! Прекрати его пугать!

— Я буду слушаться! Буду!

— А может, пойдем, посмотрим на эту рыбину? Вроде еще есть время…

В узком и темном коридоре, который ведет к выходу, толпится народ, стараясь поскорее выбраться на улицу.

Из коридора видна арена, которая теперь похожа на светящийся круг. Вот конферансье, тарелки, женщина со змеями (она пытается избавиться от налипшего на язык воска); вот велосипед с одним колесом; позади остался клоун со своими ужимками, прыжками и растекшимся от пота гримом; на последних рядах ютятся влюбленные парочки, и далее отсюда видно, как они целуются.

На полу разлито вино. Гвардеец и его жена аккуратно пробираются в темноте, старательно обходя лужи, в которых плавают окурки. Обхватив сына обеими руками, молодой человек чувствует, как по ляжкам стекает пот.

— В такой давке даже не развернешься, — испуганно говорит его жена.

— Я забыл ее! — кричит ребенок прямо в ухо отцу. — Я забыл волшебную палочку!

— Ч-черт… Слушай… такая толпа… давай не будем возвращаться. А я куплю тебе точно такую же в магазине.

Люди напирают сзади, и ноги молодого человека скользят по влажному полу.

Мать видит, как глаза сына наполняются слезами. Вдруг она отдает свою сумочку мужу и бросается назад. Молодой человек, перегруженный вещами, с ребенком на руках, не может даже смахнуть капли пота со лба. Дышать почти нечем, в коридоре слоями плавает табачный дым, и духота становится невыносимой.

На улице царит сущий ад. Выходящие из цирка зрители сразу же вливаются в потоки людей, спешащих в порт. Молодой человек решает подождать жену в коридоре и прижимается спиной к стене. Рядом раздается чей-то рык:

— Ну чё, ребята, идемте, посмотрим на эту рыбку! Говорят, эта тварь огромная и вся зеленая, как… Мать твою, я все-таки доберусь до нее!

Голос принадлежит жиртресту, который сидел в зале прямо рядом с ними. Удивительно, как такая задница могла поместиться в такое сиденьице? Задница сжимает в руке банку пика.

— Прошу прощения, вы не видели здесь старика лет эдак шестидесяти?

Задница одним махом допивает свое пиво и швыряет банку под ноги молодому человеку.

— Чё за базар?

— Старик в черном костюме не проходил?

— Старик? А хрен его знает! Я на стариков не засматриваюсь. Так что, пардон, ничем не могу помочь…

Женщине наконец удалось выбраться из людского месива в коридоре, и она идет по рядам. Звенят тарелки: по арене кружит клоун, и на его плечах балансирует отчаянная девица.

На освободившихся местах уже сидят, развалившись, двое субъектов. Они задрали ноги на барьер арены и пьют из горлышка виски. У одного на голове рваная кепка, и из прорехи торчат всклокоченные волосы. Волшебная палочка зажата у субъекта между ног.

— Извините… э-э, мы тут кое-что забыли… — произносит женщина дрогнувшим голосом. Она совсем не знает, как правильно разговаривать с такими типами. Если они заметят, что их ты боишься, последствия могут быть непредсказуемыми.

— Что тебе, цыпочка?

— Позвольте забрать палочку… пожалуйста… Мой сын ее забыл…

— Чего за ботва? — встревает в разговор второй тип с красной рожей и выбитыми передними зубами.

— Мне бы вот эту палочку…

— Какую еще палочку?

— Вот эту… Это моего сына, отдайте, пожалуйста…

В ответ типы громко ржут и хлопают себя по ляжкам.

— Ой, не могу! Она чё, хочет палочку, которая между ног?

Женщина вспыхивает от гнева. «И чего я теряю время с этими пьяницами?» Не говоря ни слова, она протягивает руку, чтобы выхватить игрушку, но тип ловит ее за запястье.

— Эй! Присаживайся, выпьем! У-у-у какие глазки!

Ладонь у типа влажная, глаза подернуты красноватой пеленой. «Кто бы помог! — в отчаянии думает женщина. — И как назло, почти все уже ушли».

— Не, серьезно, у тебя очень маленькие глаза!

Женщина озирается по сторонам — никого. Пара-тройка таких же пьяных да влюбленная парочка. Один лишь клоун заметил ее и скользнул равнодушным взглядом. Его тщедушная партнерша прыгнула, сорвалась и показала зрителям язык. А этот сумасшедший в цилиндре знай себе наяривает по своим тарелкам. «Да, муж был прав: тут действительно воняет дерьмом…»

Взгляд типа становится совсем уж нехорошим.

— Пустите, я буду кричать!

— Да присядь ты!

— Отдайте палочку, или я позову кого-нибудь!..

— Ну что ж, зови! Зови, если хочешь. Ну давай, на счет «три»: раз, два…

С этими словами тип еще сильнее сжимает ей запястье. Женщина кривится от боли.

— Садись, кому говорят! Садись, и тогда получишь свою палочку! Чё, сынуля заждался?

Этот его смешок чем-то напоминает ей звуки, которые часто раздаются по ночам в саду. «Точно так же кричат гекконы у нас на заднем дворе…» Кресло, где сидит тип, залито то ли вином, то ли блевотиной, то ли еще какой-то гадостью.

— Садись, сука, а то такую палочку щас получишь!

И хоть бы один полицейский поблизости! Куда там: все ринулись к выходу сдерживать толпу.

— Хорошо, я сяду, только отпустите руку.

Тип тянет ее в кресло, и женщина подчиняется. Тот сразу же обхватывает ее за плечи и прижимает к себе.

— Вы обещали меня отпустить. Предупреждаю, я буду кричать!

Запах перегара становится невыносимым, и к горлу женщины подкатывает комок. Второй — тот, что с выбитыми зубами, — вдруг разевает рот, и оттуда несет острой гнилостной вонью.

— Сколько тебе лет, цыпочка? Ну, на тридцатник ты не тянешь… Кожа-то не фонтан… а ты далее не накрасилась! А глаза… глазки надо сделать побольше, слышь? У меня знакомая телка есть, так у нее тоже глаза не очень-то… Зато у моей бабы глазищи — во! Так что… подкрась мордашку, подкрась…

Несчастная женщина не в силах вымолвить ни слова. Пальцы гнусного типа уже у нее на шее. Она пытается позвать на помощь, но голос ее не слушается. Тип приближает к ней свою физиономию, кепка сваливается у него с головы… Пальцы больно защемили кожу на шее. Левой рукой ублюдок настойчиво раздвигает ей колени. Женщина отбивается изо всех сил. Совсем рядом она видит лицо второго мерзавца, но он больше не смеется. С ее ноги слетает туфля, и пальцы тотчас же попадают во что-то мокрое и липкое, наверно, пролитое виски. От боли, ненависти и отвращения ее всю трясет.

— Ты такая же страшная, как эти шлюхи из цирка. А я люблю хорошеньких сучек… Да ладно, сделай лицо попроще, слышь? Я не боюсь разъяренных старух! У меня много баб покрасивше тебя, ясно? А ты — дерьмо, вот что я скажу тебе, цыпа. И у такого дерьма, как ты, всегда дерьмовая кожа. От тебя воняет. Дешевой косметикой и ссаками твоего высерка… От тебя несет хуже, чем от бомжа!

Тип высовывает язык и касается им ее затылка. Пальцы его левой руки разрывают колготки между ног… Слышится негромкий треск.