Delirium? (СИ)

Вопреки опасениям, коренные обитатели Клоаки не испытывали к немногочисленным (лично из моей пятерки в живых остался я один) пришельцам враждебных чувств, напротив, оказалось, что большая часть их родилась не здесь, а так же в свое злополучное время пришла из внешнего мира. Дремлющие же в толще ила почтенные старцы, фактически неотличимые от вросших в дно пней, просто игнорировали все попытки установить контакт.

Мы быстро обживались. Вот я уже слышал, как кто-то из новоприбывших, должно быть самый практичный, ратовал за то, чтобы срочно изобрести способ, как избавиться от накопившихся трупов, но его успокоили, сказав, что водоросли обо всем позаботятся. И вскоре я и сам увидел, как мимо проплыл искаженный предсмертной агонией лик, увлекаемый цепкими зелеными прядями к основанию росшего из кочки куста.

То была совсем другая жизнь, непохожая ни на что прежде. Лениво плавая в мутных водах, в полумраке вздымая облака взвеси с покрытого тиной и мусором дна, глядишь, вот промелькнул выбеленный череп или кость, раздутые, словно недельные покойники, засыпая в булькающих глубинах или взбираясь к самой поверхности, чтобы с опаской, придерживаясь за решетку, дабы не сносило течение, понаблюдать за розовым заходом солнца. Временами сквозь сонную мглу доносилось эхо любовных утех или нечестивых пиршеств. Откуда-то брались девушки, и шло групповое насилие, а после и размножение, кого-то просто съедали или затаскивали в омут неведомые щупальца. Внутри меня булькали воды, а потом случилось нечто.

Должно быть, кому-то все же удалось потайными проходами, да сточными трубами пробраться в град верхний, то ли случилось что-то еще, из ряда вон выходящее, только однажды на плававших у самых решеток обрушились гарпуны и цепные петли. Тех, кому не посчастливилось вырваться, бритоголовые жрецы в белоснежных юбках выволокли наружу, и в назидание подвесили в сетях к столбам.

Затаившись, из глубин смрадной Клоаки мы с горечью наблюдали, как день за днем жара и жажда медленно и неуклонно корежили, сгибали, высушивали и убивали их.

Сам не помню, когда я начал искать пути общения с остальными. Более активные, как правило, собирались где-нибудь в углу, всегда на поверхности, где отмелями громоздился нанесенный битый щебень, ржавые балки, сломанные канализационные решетки и люки, да прочий, обросший мхом и тиной мусор. Вновь учась думать, разговаривать, осматривал гулкие своды, замечая вырезанные ниши, древние, раскрошившиеся до неузнаваемости барельефы, огрызки колонн. А еще они действительно нашли проход, наш выход.

В один прекрасный миг в центре круга заговорщиков из мутных глубин вынырнула прелестная девушка в серой хламиде. Совсем молоденькая и худенькая, в сущности, еще дитя, с бесцветными волосами и глазами-бельмами статуи. Голову ее украшала пара совершенных тоненьких, но безупречно прямых и длинных рожков.

– Молодая Священная Корова пришла! – обнадеживающе разнеслось под проклятыми сводами.

Обратив свой взор, да, именно так, ибо я знал, что видит она не глазами, в пространство, Священная Корова вся как бы внутренне напряглась. С ее островерхих рогов сорвалась молния, и внезапно развалины явили величие прошлого. Купол с идущим по окружности нефом, на котором разместились на золотых тронах мумии Подземных Богов. Окаменевшие от старости, многие без верхних конечностей, а то и вовсе – остатки торсов, поруганные и забытые, они всегда находились в этом невообразимо древнем храме, ставшем канализацией Города Наверху.

Молния сбила голову одной из них, и она, гигантская, вся в бахроме шевелящихся червей, скривившая в иронической ухмылке впалые желтые щеки, грохнулась неподалеку, взметая фонтаны брызг и поднимая донную тину и дохлых угрей.

Сие было как помутнение разума, или как прозрение, решать вам, когда, вновь не первый, но следом за лидерами, я бесстрашно и безрассудно устремился через открывшийся проход.

Переплетения коридоров, выстроенных из прочных прозрачных щитов, передние беглецы уже бились о них, как рыба об лед, силясь проникнуть за кажущуюся доступной прозрачность, а задние напирали, плюща и давя в кровавую кашу отважнейших. Сверху испугано закричали, а потом глумливо захихикали жрецы.

– На помощь! Бейтесь, братья! – раздавалось со всех сторон.

Голоса, словно обращенные исключительно ко мне, ибо волей судеб оказался прямо в эпицентре событий. Но я уразумел, что просто кидаться – глупо и бесполезно, я заметил, а может, скорее, ощутил (ведь недаром когда-то жил на поверхности), что где-то должен быть, а уж после узнал цилиндрический механизм.

Некогда разбираться в хитросплетениях табло и щелкающих цифр, я с силой дернул на себя весь разноцветный пучок проводов, и затененная панель справа от меня внезапно разошлась, так что я оказался нос к носу со жреческим охранником. Я узнал его по кирасе, надетой поверх туники и шлему с глухим забралом. Все это промелькнуло по краю моего сознания, не затронув бушевавших в нем первобытных инстинктов, ибо я уже ударил его, ни мало опешившего, в челюсть и подхватил тяжелый прямоугольный ящик, из которого выходила пара коротких крутящихся дул. Я просто крепко сжал ручку, и жрецы пали, сраженные в спины.

В это мгновение я почувствовал, как и в мое влажное, дряблое тело вонзаются первые пули, выбивая черные сгустки крови. Развернувшись, я скосил всех до одного яро спешивших по спускающемуся пандусу стражей, падая, заваливаясь на бок, но, не отпуская ручку устройства.

Спустя какое-то время я осознал, что меня подхватили и возносят вверх многочисленные сильные руки. Почему-то уже свыше, все время набирая высоту, я видел, как провалилась крышка Клоаки, и оттуда поднимается не принесенная в жертву Священная Корова, поражая невидимыми разрядами всех столпившихся на парапетах наставников, учеников и горожан, от мала до велика, облаченных в светлые праздничные одежды и серебряные маски ибисов, кошек, львов и собак. Они ожидали лицезреть мутный поток тварей, черными квадратами ложащийся под свинцовыми пулями стражников, подстегиваемый с боков их коллективной светлой волей, и, в конечном итоге, загнанный обратно в отстойник мерзостей, нечестивых опытов и желаний, гробницу подсознания, грибницу выросшей цивилизации. Вместо ожидаемого, пораженному их взору предстал, одухотворенный единым порывом к свободе, вал, несущий своих раненых, не бросающий павших, подбирающий железные ящики, взбирающийся по сверкающим стеклянным анфиладам города-дворца, у ног которого и лежала мутная обитель. И тогда они дрогнули и обратились в бегство. И все погасло.

Я умер?

Нет, я проснулся.

Проснулся или уснул? Решайте сами.

Я сел писать эти строки на первых же попавшихся клочках бумаги, чувствуя, как уходит водой сквозь песок предродовая память. В них нет ни капли вымысла, наоборот, они реальнее многих вещей. Кое-что продолжает стремительно стираться из памяти. Должно быть, я поднимаюсь на поверхность.

Я встряхнулся и встал из-за стола. Задев головой лампочку, я оставил ее болтаться позади, пока шел вдоль стеллажей с оборудованием. Я прошел каньонами погасших мониторов, кладбищами сломанных клавиатур, барханами микросхем, где высились пирамиды отгудевших приводов, и, распахнув дверь, вышел к свету из тьмы мастерской.

Глобальная сеть поглотила весь мир.

И человек как-то незаметно для себя затерялся в ней.

Я видел застрявшие в тенетах фигурки людей, спеленатые коконы, выпотрошенные и почерневшие оболочки.

Нужна была команда.

И команда нашлась.

Обыкновенные авантюристы, с зудом в одном месте, неугомонные искатели приключений.

Первого звали Шай Тан. И был он – воплощенный арсенал.

По-моему, то была центральная аллея захудалого городишки, где прогуливались человекообразные, и те, с грубо выпирающими механическими частями, а неоновая реклама подсвечивала неприглядные нюансы этого странного общества.

Но взрывы и вой навсегда разорвали сонную атмосферу благоденствия, напалм и кровь опалили асфальт на той ставшей проклятой для многих центральной аллее.