Будни Ада (СИ)

Потом с ним случилась скверная оказия. Написал он очередную свою книжку про деревню. Сюжет был не новым, деревня попадала в зону затопления очередного водохранилища. Всю книгу "селюки" плакали и стонали о своей малой родине, только плакали и только стонали. Но, видимо, с соплями он переборщил, книгу "зарубили". Ну, зарубили и зарубили, с кем не бывает, решил мой батя, и взялся писать новую книгу о вернувшемся после армии в родной колхоз солдате, о его трудовых подвигах, о спорах с начальством, о поиске консенсуса, ну и о его любви, конечно. Писал он и не ведал, что в издательстве какой-то ушлый малый перепечатал его книгу про водохранилище и дал почитать приятелю, тот другому, другой третьему. И где-то в этой цепочке оказался секретный сотрудник КГБ. Моего батю, как автора самиздата, арестовали, но судить не стали, отправили на лечение в психушку. Два года надежных советских лекарств не сломили его тела, но сломили дух, он вышел разочарованный в русском народе, начал пить и бить мою маму. Он вымещал на ней обиду, даже не за психушку, не за убитую карьеру, а за то, что единственная копия его романа была изъята из оборота практически сразу, не позволив ему стать звездой диссидентского самиздата и благополучно смыться из совка. Через год его поместили в ЛТП, где он провел полгода жизни, после вышел трезвенником, долго не пил. И это, друзья мои, было лучшим периодом моей жизни. Трезвый отец перестал бить маму, устроился грузчиком на овощную базу, у нас появился дефицит, он стал уделять мне внимание, мы даже несколько раз ходили с ним в поход, в окрестные с Ленинградом леса, пару раз ловили рыбу в Ладожском озере. Но потом с ним случился рецидив, он снова запил и умер в белой горячке.

(Чебурашка)

- Мучительно хочется выпить!

(Лыков)

- Поддерживаю!

(Сатана)

- Согласен!

Выпили. Покурили. Снова выпили. Пауза начала напрягать, и мы спросили, есть ли еще истории у Иван Ивановича. А он как будто бы ждал этого вопроса, и с энтузиазмом продолжил свой рассказ:

- Я хорошо изучил историю своей семьи и пообещал себе ни в чем не каяться перед русским народом, тем самым, освободившись от всяких моральных обязательств, пустился во все тяжкие. Начал я, как принято было в те времена, с фарцовки джинсой и прочим дефицитом, не брезговал и культурой, торговал пластинками и книгами, толкал жаждущим иконы и антиквариат. Были у меня и откровенно мошеннические схемы. Потом взялся уже за валюту. И появился у меня в те времена напарник Василий, простой деревенский русский парень, который приехал покорять культурную столицу. Хороший был человек, добрый, простой, но не очень честный, раз связался со мной. И наступил тот самый момент, когда запахло жареным. Мой товарищ не чувствовал этого, я же знал, что развязка уже близка, нас пасли органы. И валюта, скажу вам, это не просто всякие шмотки или винил толкать лохам, это уже серьезная статья, с серьезным сроком. Не буду я вдаваться в подробности, пошел я на сделку со следствием, вернее со следователем. В итоге я остался на свободе, следователь с энной суммой денег и новым званием за раскрытие "особо-тяжкого", а мой друг оказался в тюрьме.

Но потом наступила Перестройка! Стало еще проще зарабатывать длинный рубль, я начал торговать жвачкой, порнографическими картами и прочей бурдой. Открыл первый на районе видеосалон. Потом Совок наконец-то издох, началась эпоха ваучеров и поездок в Варшаву, первые ларьки, водка "Распутин", спирт "Роял" и так далее, и тому подобное. Далее я открыл небольшую финансовую контору, не такого размаха, конечно, как МММ или "Хопер-Инвест", но на дорогое говно хватало. Знаете ли, это сейчас у меня фекалии стоят не больше чем пачка "Роллтона" и фунфырик "Боярышника", и то, если повезет. А в те времена я срал исключительно красной и черной икрой, диковинными заморскими фруктами и коньяком "Наполеон". Каждодневный мой поход в кабак стоил как несколько средних зарплат работяг в этой богом проклятой стране. Денег было просто нереально много, бабье мне ноги мыло июшку пило. А потом я создал банк. Ворчал активами, скупал заводы, газеты, пароходы... И заметьте, этого я всего достиг даже не имея высшего образования. Нет, потом я, конечно, купил диплом, и даже кандидатскую за меня написали. Но речь не про это.

Как-то случилось со мной неладное, вспомнил я про своего напарника, Василия. Не знаю, откуда во мне взялась эта сентиментальность, эти болезненные приступы совести, но я решил его разыскать. Выяснилось, что откинувшись, он вернулся в родную деревню. Ну, я и решил его навестить. Когда я приехал, он не стал мне ничего предъявлять, не было никакой ненависти, никаких претензий, он просто спросил, есть ли, что выпить? Да, представлял он собой жалкое зрелище, спившийся, опустившийся человек. И баба у него была такая, пропитая и явно неадекватная. А вот девчушка у них была красивой. Но что ее ждало в жизни? Найти такого же алкаша, нарожать нескольких будущих уголовников, и закончить свою жизнь на деревенском кладбище? И стало мне стыдно, перед ним, перед русским народом, стало стыдно за все, что Гольдштейны сделали с русскими людьми. И тут Дьявол попутал меня...

(Сатана)

- Простите, любезнейший, ничем я вас не путал, я вас вообще сегодня вижу впервые!

Иван Иванович не заметил дьявольской реплики и продолжил свой рассказ:

- Решил я помочь Василию, дал ему денег и забрал его дочку в Санкт-Петербург, чтоб дать ей дорогу в жизнь. Там она закончила школу, потом был престижный экономический ВУЗ. Выставки современного искусства, творческие встречи с дерзкими писателями, закрытые вечеринки с выступлением группы "Ленинград", "Марши несогласных", да-да, тогда это было в Питере очень модно. Так гадкий утенок превращался в прекрасного лебедя. Потом поездки по миру, шопинг в лучших бутиках Нью-Йорка, Парижа и Милана, дорогие наркотики, свадьба в Лондоне и прочие проявления сытной эпохи раннего Путина. Да, я ее баловал, я давал ей все, это было мое искупление перед русским народом. Да, я выглядел классическим папиком, и чем дальше, тем сложнее мне было. Приходилось больше работать, оставалось меньше здоровья, порой до меня доходили слухи о неверности моей ненаглядной. Но я не обращал внимания на все это, я нес свой крест. Это потом я узнал, что слухи были небеспочвенными, через мою жену прошел весь хор Турецкого, весь ансамбль песни и пляски Александрова, группа "Виа-Гра" и футбольная команда "Зенит", ее имели и профессора и стюардессы, массажистки и сантехники, актеры и уголовники. Как поется в песне, ее имели все, все мои друзья. Я даже не знаю, от меня ли у нас растет сын Иван...

Иван Иванович замолчал, в теплом свете костра можно было увидеть навернувшиеся слезы в его глазах. Я ему предложил выпить и, наконец-то, рассказать, как же он в итоге стал русским. Иван Иванович выпил, закурил и продолжил:

- Да, я уже заканчиваю. Простите, друзья мои, если утомил, но, как говорится, из песни слов не выкинуть. Так вот, в какой-то момент я понял, что я делаю что-то не так, вернее не понял, а почувствовал, я чувствовал, что не стоило так сублимировать свое покаяние. Это было и моей ошибкой, и ошибкой моего отца, моего деда, моего прадеда. Я подумал, что в русском народе не зря говорят - курица не птица, баба не человек. Так вот, если уж вкладывать активы в покаяние, то в покаяние перед человеком, русским человеком, а не перед бабой. Я оставил своей ненаглядной квартиру на Невском, дачу наСтрельне, увесистый счет в швейцарском банке, распродал все свои активы, часть отдал жене, часть оставил себе, и уехал каяться по новым правилам.

Я вернулся в деревню, к своему тестю Василию. Я действительно хотел помочь ему, хотел возродить в нем тот крестьянский, тот поистине русский дух. Арендовал земли, купил тракторы и комбайны, купил всякую скотину, построил зернохранилище, небольшой маслозавод, нанял людишек, и стали мы с Василием сопредседателями фермерского хозяйства. Василий встретил эту мою инициативу с некоторым воодушевлением, даже перестал пить. Но потом что-то пошло не так. Я вообще не разбирался в сельском хозяйстве, так как был сугубо городским жителем. Василий, кстати, тоже ни в чем не разбирался, хоть и был деревенским, ибо всю свою сознательную жизнь посвятил тюрьме и алкоголизму. Постоянно приезжали какие-то темные личности, что-то требовали, что-то пытались отжать, заставляли продавать продукцию именно им. Потом к нам выстроилась целая очередь из всяких проверяющих. Такой очереди даже в городе, на своих предприятиях, я не помню. Потом кто-то постоянно что-нибудь у нас поджигал, травил скотину, воровал детали и оборудование. Постоянно нас мучили новыми законами, постановлениями, поправками и прочими оптимизациями. И, самое главное, мы никуда не могли сбыть продукцию. Василий снова запил. Запил и я. Помаленьку мы распродали все свое имущество. Потом я переехал из арендованного дома к Василию. Василий вскоре умер. Нет, я тут не причем, он умер от инсульта. Бывшая жена меня домой не приняла, у нее уже давно был другой папик, руководитель крупного бюджетного учреждения в сфере культуры и спорта. В итоге я сожительствую с женой Василия, со своей тещей, пью с ней султыгу и продолжаю жить в этой деревне, в которой мы с вами, друзья мои, и встретились.