Красная Борода

Что я мог ей сказать на это?

Как я купил голубую плоскодонку

Впервые с дедом Еси я повстречался в купальне. Дело было зимой, из купальни всё уже вывезли, оставался лишь навес из наполовину сгнив­шего камыша да одна довольно широкая скамья. Я глядел на море. Гвозди, которыми была прибита скамья, сильно расшатались, и на ней можно было сидеть, лишь крепко упершись ногами в землю. Наступило время отлива, и меле­ющее море постепенно обнажало свое неопрятное дно. Стало заметно, как вода из канала узкой мутно-серой струей вливалась в море. Внезапно скамья резко покачну­лась и угрожающе затрещала. Я инстинктивно изо всех сил уперся ногами в землю и оглянулся. Позади меня сидел неизвестно откуда появившийся старик. Не обращая на меня внимания, он достал из-за пазухи старомодный кисет. Я снова занял прежнюю позицию и стал глядеть на море.

— Много лет тому назад здесь собирались что-то строить! — закричал старик так громко, словно обращался к собеседнику, находившемуся от него в доброй сотне метров. — Собираться-то собирались...

Я промолчал, предполагая, что старик говорил со стояв­шим в отдалении собеседником, на которого я поначалу не обратил внимания. Но никто ему не ответил. Старик шумно продул трубочку, набил ее табаком и затянулся. Трубочка была сильно засорена никотином и при каждой затяжке издавала звук, напоминавший хрипение астматика.

—  Давно это было. Еще до того, как О-Цую вышла замуж за торговца хлопком, — все так же громко продол­жал дед. Потом на минуту умолк, выбил трубочку, снова набил ее табаком и заорал: — Да так ничего и не построи­ли!..

Я продолжал молча глядеть на море.

В другой раз мы встретились на большом болоте, зарос­шем камышом. Была весна. С моря дул сильный ветер. Я шел по дороге вдоль протоки, направляясь к храму Бэнтэн. Безлюдный, полуразрушенный маленький храм, окружен­ный несколькими древними соснами, располагался в самом центре этого унылого, обширного болота. Говорят, что в прежние времена храм был чрезвычайно модным, и сюда на поклон богине Бэнтэн [74] стекались девицы из веселых квар­талов. Местные жители не ведали, каково чудотворное дей­ствие Бэнтэн, но даже детям было известно, что в свое время храм пользовался огромной популярностью, палом­ники тянулись к нему бесконечной чередой, а в храмовом дворе царило необыкновенное оживление.

Подгоняемый сильным, доносящим запахи моря бризом, я прошел уже полдороги до храма, когда неожиданно был остановлен громовым голосом. Я вздрогнул от неожиданно­сти, оглянулся и увидел шедшего за мной старика. На нем была выцветшая, латанная во многих местах широкая куртка и ватные штаны — обычная одежда местных рыба­ков; правда, для ватных штанов сезон еще не наступил. Щеки его закрывало намотанное на голову грязно-серое полотенце.

—  Не купишь ли лодку?! — заорал дед, идя рядом со мной. — Ах, черт, опять курево забыл. У тебя не найдется ли?

Я передал ему папиросы и спички. Старик вытащил из пачки одну, зажал ее между зубами, чиркнул спичкой, умело закрываясь от ветра, и закурил. Остальные папиросы и коробок со спичками спрятал за пазуху.

—  Хорошая есть лодка! — загремел дед, словно обра­щался не ко мне, а к соснам, видневшимся в паре сотен метров впереди. — Добрая лодка, и стоит дешево. Поку­пай — не прогадаешь!

Я ответил. Старик никак не прореагировал. Спокойно, словно иного ответа он и не ожидал, притушил папиросу о землю, заложил окурок за ухо и громко высморкался в кулак.

—  Послушай, — заговорил он неожиданно обыкновен­ным голосом. — А по какой надобности ты приехал сюда, в Уракасу?

После некоторого раздумья я ответил.

—  Угу, — старик покачал головой. — Что-то я не пойму, ремесло-то у тебя есть?

Я ответил. Старик минуту над чем-то раздумывал, потом заорал:

—  Выходит, ты безработный!.. Может, жениться наду­мал — так у меня есть невеста на примете. Ух, и хороша девка!

Я промолчал. Когда мы прощались, дед вернул мне только спички и тут же прикинулся глухим. Я трижды про­сил его отдать папиросы, а он, приставив ладонь к уху, все переспрашивал, пока я не устыдился своего скупердяйства и не оставил его в покое.

В третий раз я столкнулся со стариком в небольшом ресторанчике «Нэтогава», где подавали европейские блю­да. Помимо общего зала в ресторане имелся отдельный кабинет. Вечерами там собирались любившие повеселиться матросы с рейсовых пароходов и рыбаки, чтобы отпраздно­вать хороший улов. Однажды около полудня, когда я, сидя в общем зале на угрожающе скрипевшем от каждого движе­ния стуле, ел рис со свиными котлетами и не спеша потяги­вал пиво, вошел старик и без спросу уселся за стол прямо напротив меня.

Если я обедал вне дома, я всегда за едой что-нибудь читал. Эта привычка сохранилась у меня по сей день. В тот  раз я тоже читал какую-то книжонку и, когда старик уселся за мой столик, еще упорней уставился в книгу, продолжая жевать и запивать еду пивом.

—  Что будете есть, дедушка Ёси? — спросила появив­шаяся со стороны кабинета официантка.

—  Мм, — промычал дед. — Старухи сегодня нет дома, вот я и зашел сюда перекусить, но никак не придумаю, что бы такое заказать.

—  Ничего особенного у нас нет, так что и раздумывать нечего, — сказала девушка.

Тогда старик, глядя на меня— а он не отрывал от меня взгляда с той самой минуты, как уселся напротив, — заорал:

—  Подай стакан пива!

—  Стакан пива? — удивленно переспросила официант­ка. — Таких заказов мне в жизни не приходилось прини­мать. Вы не спутали с водкой, дедушка?

—  Съезди в Токио — убедишься, там пиво стаканами продают.

—  Так то в пивных барах.

—  Твоя забегаловка тоже на европейский лад устроена, раз здесь свиные котлеты да рис с карри [75] подают.

—  Дедушка, в розлив идет только бочковое пиво, а здесь бутылочное. Я тебе из бутылки стакан налью, а остальное выдохнется. Его же никто потом пить не ста­нет.

—  А черт с ним! — заорал старик. — Ничего-то ты в коммерции не смыслишь. Бывает, потеряешь на грош — выгадаешь на тыщу.

Я смекнул, что оказался в ловушке и выпутаться из нее можно только одним путем. Я пододвинул к старику недопи­тую на треть бутылку.

Не успел я и рта раскрыть, как старик завопил:

—  Стакан!

Потом, глядя на меня, спросил:

—  Табачку не найдется? Я ответил.

—  Ничего, обойдусь. Не так уж и хочется, — сказал ста­рик.

Кое-какие подробности об этом занятном старике я узнал от Те, сына хозяина лодочной станции «Сэмбон». Те, так же как и дочь корзинщицы О-Тама, снабжал меня исчерпывающей информацией о различных происшествиях в Уракасу. Оба они учились в третьем классе местной начальной школы. Я узнал, что старика зовут Ёси, что работает он сторожем на складах «Дайте» и живет вдвоем со старухой позади Трех сосен. Фирма «Дайте» владела самой крупной в здешнем городке устричной консервной фабрикой, а также судном «Дайтё-мару», на котором скупа­лись устрицы у рыбаков прямо в море.

— Старик любит прикидываться глухим, — сообщил мне Те. В этом я уже имел возможность убедиться и сам.

Когда мы с дедом Ёси встречались на улице, тот не здо­ровался, не отвечал на приветствие и глядел на меня так, словно я был неодушевленным предметом — булыжником на дороге или колом в заборе.

Повязанное полотенцем лицо старика было худым и маленьким, коричневый, выдубленный солнцем и ветром череп лыс — лишь кое-где на затылке торчало несколько пучков пепельных волос. На щеках и подбородке, словно из старой щетки, торчали отдельные серебряные волоски. Глаза сверкали холодно и пронзительно, на тонких, как ниточка, почти невидимых губах застыла презрительно-хитроватая усмешка.

Такое выражение лица было свойственно не только деду Ёси, но и некоторым другим местным жителям, которые любили поживиться за счет экскурсантов и туристов, приез­жавших сюда ловить рыбу, собирать раковины во время отлива и просто купаться. Они всегда были готовы прики­нуться этакими простаками, в любую минуту сменить холодный, пронзительный взгляд и лукавую ухмылку на приветливую, дружелюбную улыбку.