Том 2. Повести

Читатель, по другим романам уже знакомый с ревностью, может прийти к убеждению, что Балашша вовсе не испытывал сейчас этого чувства. Однако это не так. Барон, несомненно, ревновал. Только ревность в нашей обыденной жизни не всегда вскипает с такой силой, как у Отелло. И «зеленоглазое чудовище» вырождается, уважаемые господа и дамы! Не желая обидеть это знаменитое чудовище, я осмелюсь утверждать, что порою оно делается не больше блохи: хоть и кусает человека, беспокоит его, иногда даже спать ему не дает, но разорвать его душу на куски — не может.

Одним словом, в голове барона сейчас не было мыслей ни об убийстве, ни о самоубийстве, и если он вдруг стал сыпать проклятьями, то лишь потому, что начал накрапывать дождь. Балашша надвинул шляпу на лоб и, свернув с длинной торной дороги, пришпорил коня и поскакал по лесной тропинке, что вела прямиком на Дярмат, в надежде, что под ветвистыми деревьями его не так сильно промочит.

Однако не успел он проехать и нескольких шагов, как конь его захрапел и остановился. Это произошло так быстро и неожиданно, что барон еще ничего не успел сообразить, когда из-за кустов на тропинку шагнул какой-то человек и схватил коня под уздцы.

— Что такое? — очнулся Балашша.

— Ничего особенного, господин барон. Я тот самый, с кем вы желали встретиться. Кальман Круди. С добрым утром, господин барон.

— Ах, это ты, подлый жулик! — взревел Балашша, мгновенно выхватил пистолет из ягдташа, взвел курки, прицелился и нажал сразу оба спусковых крючка. Однако ни один из стволов не выпалил. Барон даже зубами заскрежетал от злости.

— Хотел бы я продырявить тебе голову, — прошипел он сквозь зубы.

— Не оскорбляйте меня, барон. Во мне ведь тоже течет кровь. Чего доброго, вскипит она. А уж мои пистолеты имеют обыкновение стрелять без осечки, — остановил Балашшу разбойничий атаман и, вынув левой рукой из-под плаща короткоствольный пистолет, помахал им в воздухе.

Ладным, красивым малым оказался этот Круди. Было уже достаточно светло, чтобы барон мог разглядеть тонкие черты его продолговатого, выразительного лица, небольшие, закрученные вверх усики и твердый взгляд синих глаз.

— Ну, и чего же вы хотите? — с усмешкой спросил барон. Лицо его выражало только холод и равнодушие, словно все происходящее вовсе не занимало его.

— Об этом я как раз и хотел вам сейчас сказать, — отвечал Круди.

— Может быть, вы изложили бы вашу просьбу в письменной форме? — высокомерно перебил его барон. (Балашша и под дулом пистолета — Балашша!)

— Нет, барон, сейчас вы в моих руках. Теперь я буду диктовать условия…

— Что верно, то верно, я проиграл вам из-за этого проклятого пистолета и поэтому вынужден слушать ваши условия. Однако отпустите повод.

— Охотно, если вы пообещаете, что не попытаетесь уехать прежде чем мы покончим с делом.

— Не бойтесь, не уеду!

Круди выпустил из руки узду и предложил:

— Давайте станем под какое-нибудь развесистое дерево. Зачем нам мокнуть под дождем!

Балашша кивнул головой в знак согласия и подъехал к старой липе.

— Господин барон, — начал Круди, — я сделаю вам одно честное предложение. Дело в том, что я собираюсь начать новую жизнь. Где-нибудь подальше отсюда, в неведомых краях. Жениться решил.

— О, великолепно! — насмешливо воскликнул Балашша. — Уж не посаженым ли отцом собираетесь вы меня пригласить к себе на свадьбу?

— Говоря напрямик, я хочу от вас денег. Много денег.

— Великолепно! Возьмите все, что у меня есть, — согласился барон, вынул кошелек и швырнул его разбойнику.

— Погодите, — становясь поперек дороги, возразил Круди, так как барон уже собирался ехать, считая, по-видимому, что он сдержал свое слово. — Не всякая пшеница созрела, у которой колос вниз смотрит. Сколько денег в вашем кошельке?

— Что-нибудь около сотни форинтов.

— Это — ничто. Я же сказал вам, что хочу начать честную жизнь, и поскольку…

— Так говорят все бродяги, но никогда не делают этого.

— …поскольку местность эта мне наскучила…

— Черт побери! Вы также надоели этой местности.

— …то нужно мне круглым счетом пять тысяч форинтов. Балашша пожал плечами.

— Я не могу дать вам больше того, чем у меня есть с собой. Большего у меня и сам император взять теперь не сможет.

— А я уверяю, — твердым и решительным голосом заявил Круди, — что выжму из вас эти пять тысяч…

— Ну, это мы еще посмотрим!

Круди ничего не ответил, так как наклонился в этот миг за кошельком. Подняв его с земли, разбойник, и не взглянув на его содержимое, протянул владельцу.

— Не могу же я оставить вас совсем без денег. Такое и мне не к лицу!

Балашша был весьма удивлен. Между тем небо с каждым мигом становилось все светлее, и он уже без труда мог рассмотреть, с каким вкусом был одет стоявший перед ним разбойник. На Круди был элегантный черный сюртук, серые штаны и серая крылатая накидка — последний крик моды тех лет, — с красным плетеным кантом и бахромой.

— Как? Вы не хотите взять моего бумажника?

— Ей-богу, нет, если в нем только сотня форинтов. Но моя деловая практика, — добавил Круди, — научила меня, что проезжие господа имеют обыкновение убирать крупные суммы не в бумажники, а в другие места. И даже джентльмены не считают зазорным пускаться в обращении с нами на такой непростительный обман. Вы представить себе не можете, господин барон, как иные люди злоупотребляют моей добротой! Известно ли вам, например, что иногда попадаются такие прохвосты, которые еще дома подготавливают пустые бумажники, чтобы в случае нападения с готовностью протянуть их бедняге-разбойнику? При таких обстоятельствах, надеюсь, вы не обидитесь на меня, если я загляну в ваш ягдташ?

Барон подумал про себя: «Смотри, сколько тебе влезет!» Отстегнув сумку, он протянул ее атаману:

— Нет в ней ничего, кроме судебных документов.

Разбойник раскрыл ягдташ и, стараясь быть, как можно деликатнее, запустил в него только два пальца. Из сумки на свет появился бархатный башмачок.

— Смотрите-ка! — во весь рот заулыбался Круди. — Старый башмак! По-видимому, какая-то фамильная реликвия?!

Барон зарделся до ушей, однако ничего не ответил.

— Башмачок, возможно, и составляет для вас какую-то ценность, — продолжал разбойник, — но мне он ни к чему. Начало малообещающее, однако искатель жемчуга не должен падать духом… Посмотрим дальше!

Когда Круди вынул сверток судебных бумаг, стенки сумки сразу же ввалились.

— Черт побери, и это все? Действительно, больше ничего здесь нет? Взглянем же на бумаги. Гм! Процесс Балашшей против Эстерхази. Звучные имена, знатные фамилии. Знаете что, господин барон? Эти документы останутся у меня до тех пор, пока…

Балашша струхнул и нетерпеливо перебил атамана:

— Это невозможно, бумаги мне нужны.

— Потому-то я и хочу задержать их у себя.

— Но они понадобятся мне уже через час.

— Вот и отлично. А если бы они понадобились вам только через двадцать лет, я не принял бы их на хранение.

Балашша изменился в лице, стал кусать губы, а в висках у него застучало.

— Не будьте нахалом, Круди, не то вам придется об этом пожалеть, — выдавил он из себя хриплым от волнения голосом.

Круди высокомерно улыбнулся.

— Господин барон ошибается при оценке создавшегося положения. Если из нас двоих кто-нибудь и пострадает из-за своего поведения в эту минуту, то, по моему мнению, это будете вы.

Барон готов был в эту минуту отдать все свое состояние: мельницы, луга и поля, наверное даже и замок, — за то, чтобы какая-нибудь сверхъестественная сила в сей же миг разорвала на куски стоявшего перед ним негодяя. Вместе с тем он понимал, что гнев его бессилен и что он целиком во власти разбойника.

— Послушайте, — уже смягчив тон, начал Балашша. — Вы никоим образом не сможете воспользоваться этими документами. Я же получу за них крупную сумму. А если они останутся у вас, денег не получите ни вы, ни я!