Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена

Но давайте будем продолжать.

Глава XXIII

Я должен заметить, что хотя в кампанию первого года часто повторялось слово город, – однако никакого города внутри крепостного полигона в то время не было; это нововведение появилось только летом того года, когда были выкрашены мосты и караульная будка, то есть в период третьей кампании дяди Тоби, – когда после взятия одного за другим Амберга, Бонна, Рейнсберга, Гюи и Лимбурга [326] капралу пришло на ум, что говорить о взятии стольких городов, не имея ни одного города, который бы их изображал, – было крайней нелепостью; поэтому он предложил дяде Тоби обзавестись небольшой моделью города, – которую можно было бы соорудить из полудюймовых планочек и потом выкрасить и поставить раз навсегда на крепостном полигоне.

Дядя Тоби сразу оценил достоинства этого проекта и сразу с ним согласился, но с добавлением двух замечательных усовершенствований, которыми он гордился почти столько же, как если бы был автором самого проекта.

Во-первых, их город должен быть построен точно в стиле тех городов, которые ему всего вероятнее предстояло изображать: – – с решетчатыми окнами, с высокими треугольными фронтонами домов, выходящих на улицу, и т. д. и т. д. – как в Генте, Брюгге и прочих городах Брабанта и Фландрии.

Во-вторых, дома в этом городе не должны быть скреплены между собой, как предлагал капрал, но каждый из них должен быть самостоятельным, так чтобы их можно было прицеплять и отцеплять, располагая согласно плану любого города. К исполнению проекта было приступлено немедленно, и дядя Тоби с капралом обменялись многими, очень многими взглядами, полными взаимных поздравлений, когда плотник сидел за работой.

– – Надежды их блестяще оправдались на следующее лето – – город был в полном смысле слова Протей – – то был и Ланден, и Треребах, и Сантвлиет, и Друзей, и Гагенау – и Остенде, и Менен, и Ат, и Дендермонд. —

Верно, никогда ни один город, со времени Содома и Гокорры, не играл столько ролей, как город дяди Тоби.

На четвертый год дядя Тоби, найдя, что у города смешной вид без церкви, поставил в нем прекрасную церковь с островерхой колокольней. – – Трим был за то, чтобы повесить в ней колокола; – – дядя Тоби сказал, что металл лучше употребить на отливку пушек.

Это привело к появлению в очередную кампанию полудюжины медных полевых орудий, – которые расставлены были по три с обеих сторон караульной будки дяди Тоби; через короткое время за этим последовало дальнейшее увеличение артиллерийского парка, – потом еще (как всегда бывает в делах, где замешан конек) – от орудий полудюймового калибра они дошли до ботфортов моего отца.

В следующем году, когда осажден был Лилль и в конце которого попали в наши руки Гент и Брюгге [327], – дядя Тоби оказался в большом затруднении по части подходящих боевых припасов; – – говорю: подходящих, – – потому что его тяжелая артиллерия не выдержала бы пороха, к счастью для семейства Шенди. – – Ибо газеты от начала и до конца осады были до того переполнены непрерывным огнем, который поддерживался осаждающими, – – и воображение дяди Тоби было так разгорячено его описаниями, что он непременно разнес бы в прах всю свою недвижимость.

Чего-то, стало быть, не хватало – какого-то суррогата, который бы создавал, особенно в два-три самых напряженных момента осады, иллюзию непрерывного огня, – – и это что-то восполнил капрал (главная сила которого заключалась в изобретательности) при помощи собственной, совершенно новой системы артиллерийского огня, – – не то военные критики до скончания века попрекали бы дядю Тоби за столь существенный пробел в его военном аппарате.

Пояснение сказанного не проиграет, если я начну, по своему обыкновению, немножко издалека.

Глава XXIV

Наряду с двумя-тремя другими безделушками, незначительными сами по себе, но дорогими как память, – которые прислал капралу несчастный его брат, бедняга Том, вместе с известием о своей женитьбе на вдове еврея, – были: шапка монтеро [328] и две турецкие трубки.

Шапку монтеро я сейчас опишу. – – Турецкие трубки не заключали в себе ничего особенного; они были сделаны и украшены, как обыкновенно; чубуки имели гибкие сафьяновые, украшенные витым золотом и оправленные на конце: один – слоновой костью, другой – эбеновым деревом с серебряной инкрустацией.

Мой отец, подходивший к каждой вещи по-своему, не так, как другие люди, говорил капралу, что ему следует рассматривать эти два подарка скорее как доказательство разборчивости своего брата, а не как знак его дружеских чувств. – Тому неприятно было, – говорил он, – надевать шапку еврея или курить из его трубки. – – Господь с вами, ваша милость, – отвечал капрал (приведя веское основание в пользу обратного мнения), – как это можно. – —

Шапка монтеро была ярко-красная, из самого тонкого испанского сукна, окрашенного в шерсти, и оторочена мехом, кроме передней стороны, где поставлено было дюйма четыре слегка расшитой шелком голубой материи; – должно быть, она принадлежала какому-нибудь португальскому каптенармусу, но не пехотинцу, а кавалеристу, как показывает самое ее название.

Капрал немало ею гордился, как вследствие ее качеств, так и ради ее дарителя, почему надевал ее лишь изредка, по самым торжественным дням; тем не менее ни одна шапка монтеро не служила для столь разнообразных целей; ибо во всех спорных вопросах, военных или кулинарных, если только капрал уверен был в своей правоте, – он ею клялся, – бился ею об заклад – или дарил ее.

– – В настоящем случае он ее дарил.

– Обязуюсь, – сказал капрал, разговаривая сам с собой, – подарить мою шапку монтеро первому нищему, который подойдет к нашей двери, если я не устрою этого дела к удовольствию его милости.

Исполнение взятого им на себя обязательства последовало уже на другое утро, когда произведен был штурм контрэскарпа между Нижним шлюзом и воротами Святого Андрея – по правую сторону, – и воротами Святой Магдалины и рекой – по левую.

То была самая достопамятная атака за всю войну, – самая доблестная и самая упорная с обеих сторон, – а также, должен прибавить, и самая кровопролитная, ибо одним только союзникам она стоила в то утро свыше тысячи ста человек, – не удивительно, что дядя Тоби к ней приготовился с особенной торжественностью.

Накануне вечером, перед отходом ко сну, дядя Тоби распорядился, чтобы парик рамильи [329], который много лет лежал вывернутый наизнанку в уголке старого походного сундука, стоявшего возле его кровати, был вынут и положен на крышку этого сундука, приготовленный к завтрашнему утру; – и первым движением дяди Тоби, когда он соскочил с кровати в одной рубашке, было, вывернувши парик волосами наружу, – надеть его. – – После этого он перешел к штанам; застегнув кушак, он сразу же опоясался портупеей и засунул в нее до половины шпагу, – но тут сообразил, что надо побриться и что будет очень неудобно заниматься бритьем со шпагой на боку, – тогда он ее снял. – – А попробовав надеть полковой кафтан и камзол, дядя Тоби встретил такую же помеху в своем парике, – почему снял и парик. Таким образом, хватаясь то за одно, то за другое, как это всегда бывает, когда человек торопится, – дядя Тоби только в десять часов, то есть на целых полчаса позже положенного времени, вырвался из дому.